Красивые, двадцатилетние - Марек Хласко

Они прошли крадучись несколько шагов и увидели в траве парня и девушку. Девушка положила голову пареньку на плечо, прижалась к нему всем телом. Они лежали, утомленные любовью и жарой, оба молодые и красивые — две головы: темная и светлая. Платье девушки задралось; у нее были длинные и сильные загорелые ноги.

— Красивая, — сказал Хенек. — Очень даже.

— А я что говорил, — шепнул Малишевский.

Постояли молча; пан Генек снова облизал губы и подумал о своей жене с внезапной дрожью отвращения. Малишевский глуповато усмехался. Хенек совсем опустил тяжелые веки и переминался с ноги на ногу. Вдруг он спросил раздраженно:

— Что будем делать?

— Давай ты, — сказал Малишевский. — Отколи чего-нибудь, чтоб они животики надорвали со смеху. Ты это умеешь.

— Хенусь, — сказал пан Генек, — самое милое дело — их напугать. — Он прищелкнул пальцами: — Жуть какая красивая. Давно таких не видал. Совсем еще пацанка. Рано им этим заниматься. — И нетерпеливо сказал Хенеку: — Ну чего же вы, валяйте, не то я им вставлю фитиль.

— Погодите, — сказал Хенек. — Уж лучше я.

С минуту он смотрел на загорелые бедра девушки и лицо его страдальчески кривилось. Потом вышел из-за дерева, подошел поближе и сказал, прищурясь:

— В папу-маму играете? Приятного аппетита!

Малишевский и пан Генек расхохотались. Паренек вскочил и пробормотал:

— Что вам нужно?

— Ничего, — медленно процедил Хенек. Он стоял перед ним, слегка покачиваясь, по-прежнему покусывая травинку и сплевывая зеленоватую слюну. Потом сказал: — Ты не особо спеши, дружок. Я специально пришел тебя предупредить. Главное — не торопиться.

Малишевский вышел из-за дерева и встал рядом с Хенеком.

— Красивая девушка, — сказал он, сверля ее своими смурыми глазками. — Я бы сам с такой познакомился. Познакомимся, если не возражаете?

— Идиот, — сказала девушка.

Она стояла у паренька за спиной, раскрасневшаяся и взволнованная; пан Генек смотрел, как дрожат ее худенькие плечи, и опять с отвращением подумал о своей некрасивой, толстой и рыхлой жене.

— Эй ты, шлюха, — сказал Малишевский; глаза его от злости налились кровью. И продолжал торопливо, сдавленным голосом: — Блядь ты обыкновенная, понятно? У меня дочка старше тебя, ты, потаскуха.

— Уходите, — сказал паренек, просительно заглядывая ему в глаза. — Я вас прошу, уйдите. Мы вам ничего не сделали. Очень вас прошу.

— Кого ты просишь, Янек? — сказала девушка. — Этого старого дурака?

— Заткни своей бабе пасть, — сказал Хенек, — не то я заткну. И не выступай. Говорю тебе, заткни ей пасть.

— Сам заткнись, — сказала девушка, глядя на него с презрением. Она чуть не плакала, но попыталась язвительно рассмеяться. — Скотина, — выдавила и разрыдалась.

— Эй, ты, — сказал Хенек и дернул ее за руку. — Кого оскорбляешь? Таскаешься сюда с мужиками и еще вякаешь?

Парень метнулся и ударил Хенека в лицо — раз, другой. Произошло это так быстро, что Хенек успел только моргнуть. Но уже в следующую секунду схватил паренька за волосы и хрястнул лицом о свое колено. Потом ткнул кулаком в зубы и швырнул на землю.

— Хватит? — спросил он. — Клиент доволен? Если нет, могу добавить. Обслуживаем по первому классу; кладбище у нас тут уютненькое. — И разразился потоком грязной брани. Глаза он закрыл, но по-прежнему видел длинные загорелые ноги девушки.

— Пойдем, Янек, — сказала девушка. Стерла пареньку кровь с лица. — Мы еще сквитаемся, — бросила. А отойдя на несколько шагов, крикнула истерически: — Пердуны вы старые, а не мужчины!

Домой возвращались тем же путем — через огороды.

— Парит, — сказал Хенек. — Похоже, дождь будет. — Вздохнул и покачал головой: — Красивая девушка. Почему ты ее блядью обозвал? В глаза ведь раньше не видел. Откуда тебе было знать?

— Я ничего такого не говорил, — сказал Малишевский. — Это ты сказал.

— Я?

— Ты.

— Ну загнул. Я ж ее не знаю.

— А я знаю, — сказал Малишевский. — Я их тут раньше видал. У них большая любовь.

— Ну и что теперь будет? — спросил пан Генек.

— Не знаю, что будет. Я только знаю, что они давно уже встречаются. И что сегодня у них это в первый раз…

— С чего вы взяли? — лениво спросил пан Генек.

— Слыхал, как он ее упрашивал. Страшно им было-и ему, и ей. Уговаривали друг дружку, я слышал. Ребенка боялись, вот что они говорили. Но больше, наверно, себя.

— В первый раз всегда так, — сказал Хенек. — Мне тоже было страшно.

— Кому ж в первый раз не страшно? — сказал Малишевский. — Зачем только ты ему врезал?

— Ты сам хотел.

— Кто же знал, что так выйдет? Он чудно как-то с ней говорил…

— Как?

— Не помню.

— Тучи собираются, — сказал пан Генек.

— Вот-вот, он про тучи говорил. Не то про облака, — сказал Малишевский. — Стих какой-то. Любовь у них, понятно?

— Кончится теперь у них любовь, — сказал пан Генек. — Омерзеют навсегда друг другу. Смотреть друг на друга после такого не смогут. Нехорошо получилось.

— Знаю, — сказал Малишевский. — Вспомнил. Он говорил, что, если он ее того, это будет их первый шаг в облака. Так и говорил, только стихами. А она свое: «Страшно. Страшно». И плакала.

— Может, боялась, что будет больно?

— Вряд ли, — сказал Малишевский. — Не думаю, чтоб она боли боялась. Конечно, жизнь, другие люди, сплетни… Но это потом. А первый раз правда как в облаках. Влюбленные ничего не видят.

— Мы тоже? — спросил Хенек.

— Кончится у них теперь любовь, — сказал пан Генек. — По себе знаю: случись со мной такое, я бы девушку разлюбил.

Он вдруг помрачнел: опять почувствовал внутри тоскливую пустоту. Огороды остались позади; они снова шли по улице.

— Нет, — сказал Хенек. — Не будут они друг друга больше любить. Со мной когда-то было похожее. И я потом эту девушку любить не смог.

— У каждого было похожее, — сказал Малишевский. — Но зачем ты ему по роже дал?

— Он меня первый ударил, — сказал Хенек. — Пивка выпить зайдем?

— Можно. Девушка-то, наверно, больше уже не придет.

— Не придет, наверно, — сказал пан Генек. — И за что вы ее так обозвали?

— Мою девушку тоже когда-то так обозвали, — сказал Малишевский. — За что, до сих пор, ей-богу, не знаю.

— И не влюблялись больше?

— Нет, — сказал Малишевский. Помолчал и добавил с неожиданной злостью: — Оставьте вы меня, черт подери, в покое! Не верю я ни в какую любовь. И бабе своей не верю. Никому не верю.

— Дурацкая история, — сказал Хенек Посмотрел на небо и вздохнул: — Хмурится. Как он там говорил?

— Шагнуть в дождь, кажется, или что-то в этом роде, — устало сказал Малишевский. — Пошли пиво пить… Не то про дождь, не то про грозу… Не помню. Ничего не помню. Не хочу ничего помнить. Не помнил бы, не получилась бы вся эта петрушка.

— Дождь завтра будет, — сказал Хенек.

— В воскресенье всегда дождь, — сказал пан Генек. И поморщился: опять подумал о своей постылой жене, о парнишке, о завтрашнем дне, о красивой девушке, о ее длинных загорелых ногах, о ее груди, красных свежих губах, стройной шее, испуганных зеленых глазах, и буркнул себе под нос, потому что нужно было что-то сказать:- Всегда в воскресенье дождь…

1955

Красивая девушка

Это была по-настоящему красивая девушка. Завсегдатаи парка, даже те, кто ходил сюда с незапамятных времен, не могли припомнить, чтоб когда-нибудь в этом парке объявлялась хоть одна такая же, подстать ей, красавица. Эта девушка в ком угодно могла поколебать веру в материальность мира; поравнявшись со скамейкой, где она сидела, люди испытывали странное ощущение, будто попали в иной мир. Старик, вечно бродивший тут со своей палкой с острием на конце, и тот рот разинул и шел так, пока не свернул в аллейку. А старикан этот всякого навидался, многое мог бы порассказать о майских ночах, когда — задыхаясь от злобного удовлетворения — гонял отсюда бездомных любовников.

Девушка сидела на скамейке не одна, а с парнем. Лет им обоим было по девятнадцать-двадцать, не больше. Парень был тоже красив, но она затмевала его любым своим движением или просто взглядом.

«Эта девушка словно лучик солнца», — думали прохожие.

— Поздно уже. Пора домой, — сказала она.

— Как хочешь, — отозвался парень. — Мне здесь хорошо.

— Ну так как, сделаешь, о чем я тебя просила, или нет?

— Я уже все сказал.

— Смотри, пожалеешь.

— Это уж мои проблемы, — ответил парень.

Достав из кармана пачку сигарет, он щелкнул по донышку и, вытянув губами одну, закурил. Пачку спрятал обратно в карман.

— Я тоже курю, — сказала девушка.

— И очень плохо. Никотин вреден для здоровья. А кроме того, от него может подурнеть твое хорошенькое личико.

Девушка сверкнула на него глазами из-под прищуренных век. А глаза у нее были карие, глубокие; в них дрожали золотистые искорки. Она хотела что-то сказать, но в это время мимо проходил мужчина в темно- синем скверно сшитом костюме.