Мемуары - Вильгельм II

Употребляя известное выражение короля Фридриха Вильгельма III, я сразу же из бригадного командира стал королем. Но прежде я прошел всю лестницу офицерской карьеры. Я еще сегодня с удовольствием вспоминаю, с какой гордостью 2 мая 1869 года, во время весеннего парада, впервые стоял в строю перед моим дедом. Общение с отдельными людьми было для меня всегда заманчиво. И поэтому я особенно ценил те служебные положения, при которых мог поддерживать такое общение. Я никогда не забуду своей деятельности в качестве начальника эскадрона и батареи, как и на посту командира полка.

Среди своих солдат я чувствовал себя, как в родном кругу. Я питал к ним неограниченное доверие, которое не уменьшилось и теперь, несмотря на печальный опыт осени 1918 года. Я не забываю, что часть немецкого народа после 4 лет неслыханных подвигов и лишений настолько изболелась, что не могла противостоять козням внешних и внутренних врагов. К тому же лучших из народа покрывал зеленый надмогильный дерн. Остальные были так подавлены неслыханными, казавшимися невозможными революционными событиями, что не могли подняться для активных действий.

Всеобщая воинская повинность была лучшей школой для поднятия физического и нравственного уровня нашего народа. Она создала нам свободных, знающих себе цену людей, которые пополняли наш превосходный унтер-офицерский корпус. Последний в свою очередь доставлял нам чиновников, равных которым по деловитости, неподкупности и верности долгу не было ни у одного народа в мире. Как раз из этих кругов я и теперь получаю доказательства преданности мне, неизменно приносящие мне отраду. Моя 2  я рота 1-го гвардейского полка и в хорошие, и в плохие дни принимала участие в судьбе своего старого командира. В последний раз я видел ее в строю в составе 125 человек под командой бравого фельдфебеля Гартмана еще в 1913 году во время 25-летнего юбилея моего царствования. Офицерский корпус, выполняя высокую воспитательную задачу руководства вооруженным народом, занимал в государстве особое положение. Самопополнение офицерского состава, переданное с введением офицерских выборов в руки отдельных офицерских корпусов, обеспечивало их необходимую однородность. Связанные с кастовым духом вредные наросты стали единичными явлениями, причем там, где они все же давали себя чувствовать, их тотчас устраняли. Я охотно поддерживал тесную связь с офицерским корпусом, чувствуя себя по-товарищески в его среде. Конечно, материалистическое направление нашей эпохи не прошло бесследно и для офицеров. Но в общем надо сказать, что ни в одном другом сословии внутренняя дисциплина и преданность долгу, соединенные со скромностью, не поддерживались в такой степени, как в офицерском корпусе.

Испытания, каких не было ни в какой другой профессии, позволяли достигать руководящих постов только самым способным и лучшим из офицеров. Командующие генералы обладали большими знаниями и талантами и, что еще важнее, сильным характером. Из числа этих высоко стоящих генералов трудно выделить кого-то особо.

Если фронтовой солдат и был особенно близок моему сердцу, то все же я должен отметить ту школу, какой является для офицерского корпуса Генеральный штаб. Я уже упомянул о том, что генерал-фельдмаршал граф Мольтке умел заботливо воспитывать людей, стоящих на высоте своего положения не только в техническом смысле, но и способных к ответственной, самостоятельной, дальновидной деятельности. «Будь больше, чем ты кажешься»,   так написано в предисловии к «Карманной книжке для офицеров Генерального штаба». Фундамент военного образования заложил фельдмаршал граф Мольтке. Его преемники   граф Вальдерзее, гениальный великий граф Шлиффен и генерал фон Мольтке   в дальнейшем продолжали строить уже на этом фундаменте. В результате был создан Генеральный штаб, совершивший во время войны непревзойденные подвиги, на которые с изумлением смотрит весь мир.

Я рано осознал, что максимальное совершенствование нашей высокоразвитой техники является необходимым вспомогательным средством, которое поможет нам сберечь много драгоценной крови. Где только мог, я работал над совершенствованием нашего вооружения и заставил машины служить армии.

Из моих достижений в этой области на первом плане стоит тяжелая походная артиллерия, при создании которой мне в свое время пришлось преодолеть сильное противодействие, исходившее, как это ни странно, главным образом из рядов артиллеристов. Я испытываю большое удовлетворение от того, что все же создал эту тяжелую походную артиллерию. Она заложила фундамент для ведения военных операций в крупном масштабе. Прошло много времени, прежде чем наши противники смогли догнать нас и достигнуть нашего уровня в этой области.

Далее следует упомянуть о пулеметах, находившихся вначале по своему значению в зачаточном состоянии и ставших впоследствии основным стержнем всей боевой мощи пехоты. Замена ружья пулеметом увеличила во много раз силу огня при одновременном уменьшении потерь с нашей стороны. Не могу не напомнить и о введении передвижной походной кухни, которую я впервые увидел на маневрах русской армии. Она имела чрезвычайно большое значение для поддержания боеспособности армии, ибо своевременное и достаточное питание сохраняло нашим солдатам бодрость и здоровье.

Всякое человеческое дело несовершенно. Все же можно сказать без преувеличения, что германская армия, выступившая в поход в 1914 году, представляла собой инструмент, не имевший себе равного.

Если при моем вступлении на престол я нашел армию в таком положении, что надо было только строить ее дальше на имевшемся уже фундаменте, то флот находился тогда еще в первоначальной стадии своего развития.

Статс-секретарь адмирал Голльман попросил у меня отставки, так как не желал оставаться на своем посту после того, как потерпели крушение все его попытки побудить упрямый рейхстаг к медленному, но систематическому усилению германских морских сил. Особенную роль здесь сыграли дешевые лозунги депутата Рихтера и близорукость ослепленных им левых либералов. Я с сожалением дал ему отставку, ибо мне был дорог этот простой, привязанный ко мне и преданный человек, сын хорошей берлинской бюргерской семьи, с искренним характером и глубоким сознанием долга. Моя дружба с адмиралом, покоившаяся на глубоком уважении к нему, продолжалась еще многие годы вплоть до внезапной его смерти. Я часто посещал этого преданного мне человека, отличавшегося великолепным, чисто берлинским юмором. В его доме я встречался с членами правления немецкого общества изучения Востока; приглашал его к себе в интимном кругу и брал с собой в качестве ценного спутника в своих поездках. Он был одним из самых верных и преданных мне людей, который всегда оставался неизменным в своем бескорыстии и никогда ничего не просил для себя. Счастлив тот город, в котором рождаются такие граждане. Я сохраняю благодарную память об этом испытанном друге.