Гвардеец - Дмитрий Николаевич Дашко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы стояли на плацу, в ожидании поручика, но он почему-то задерживался. Мундиры не успели просохнуть, поэтому большого удовольствия от такого времяпрепровождения никто не получал. Повисло тягостное молчание, нарушаемое изредка покашливанием в кулак простудившихся. Наконец появился Дерюгин. Выглядел он на удивление веселым. Видя его довольную ухмылку, солдаты приободрились.
«Гроза миновала», — решил я.
— Здорово, орлы! — на ходу прокричал поручик.
— Здравжелаввашблагородь! — рявкнули мы, но очевидно недостаточно бодро.
Ни в какой армии нет приборов определяющих степень солдатского воодушевления, но грамотный офицер способен улавливать тончайшие нюансы. Вроде все в порядке, гренадеры орут во всю мощь легких, крик складывается в единый, наполненный гармонией возглас, на лицах восторг, но что-то не то. Будто от длинного, пышущего жаром французского багета, перед тем, как подать на стол гурмана, повара отщипнули мякиш. Дерюгину проявленный энтузиазм не понравился:
— А что уныло так? Ну-ка повторим: здорово, орлы!
— Здрав… желав…
— Другое дело, — он положил руку на эфес шпаги, приосанился: — Всегда бы так отвечали. Ну что, гренадеры третьей роты, допрыгались! О подвиге вашем дошло до самой матушки императрицы.
«Неудивительно, — подумал я. — Ушаков имеет право личного доклада Анне Иоанновне. Вряд ли он замолчал случай с фальшивомонетчиками».
— И она проявила к вам подобающую щедрость. Все гренадеры, участвовавшие в штурме, получат в награду по пятьдесят рублей, а капрал фон Гофен сто рублей и повышение в чине до сержанта. Виват ее императорскому величеству!
— Виват! Виват! Виват! — троекратно прокричали мы, впадая в полный восторг.
Вот так, благополучно закончился штурм дома Сердецких. И командир доволен, и денег немалых отсыпали, а для меня очередные «лычки» как дар с небес. Правда, новая должность куда ответственней, ведь зачастую сержант выступает в качестве второго лица в роте, особенно в нашей, ибо многие из нас успели позабыть, как выглядит капитан-поручик Басмецов, пропадавший неизвестно где.
— Есть из-за чего глотки драть, — довольно произнес Дерюгин. — Фон Гофен, оставьте за себя старшего и извольте следовать за мной.
Так, кажется это еще не все сюрпризы на сегодня. Надеюсь, речь пока идет о приятных.
Мы двинулись к штабу. Я на ходу оглядел мундир, но больших изъянов не нашел. Нет, придраться-то можно, но если у кого возникнет желание, тот и к столбу прикопается: «не там стоишь», а уж солдатского брата всегда найдется, чем попрекнуть.
— Господин поручик, дозвольте обратиться, — попросил я.
Дерюгин остановился:
— Слушаю, сержант.
— Примите мои извинения, пожалуйста. Я просто не хотел вас втягивать в эту авантюру. Если что, взял бы всю ответственность на себя.
Поручик грустно посмотрел на меня:
— А я и не в обиде, фон Гофен. Плохо вы обо мне думаете. Скажу более: я рад, что вы поступили именно таким образом, не посрамив честь гвардии. Но наказать вас я все равно обязан. Порядок такой. Понимаете, фон Гофен?
— Так точно, господин поручик. Понимаю.
Я только что увидел Дерюгина с другой стороны. Поручик стал еще более симпатичен не только как офицер, но и человек. Возможно, эта фраза коряво звучит, но надо понимать, что служебные и личные качества обязательно должны отличаться. У моего приятеля Сашки Смирнова отец был довольно крупным начальником в военном училище — подполковником, заведующим кафедрой. Я часто бывал у друга в гостях, общался с родителями Саньки, видел каким добродушным, веселым и обаятельным кажется его папа. Немного погодя, в разговоре со знакомыми курсантами речь зашла о подполковнике Смирнове.
— Ну, как он? — спросил я.
— О, конкретный препод, настоящий волкодав. Спуску никому не дает. У него все в двоечниках ходят, — ответили мне.
— Рад, что в вас не ошибся, — произнес Дерюгин.
— Господин поручик, а зачем вы ведете меня в штаб.
— Подполковник Бирон велел доставить, а вот зачем вы ему понадобились, мне неизвестно. Ну да мы почти на месте. Скоро все узнаете, сержант.
Мы вошли в штаб, в котором как всегда с делом и без дела слонялось много народа. Поручик сдал меня на руки Бирону и удалился.
Младший брат фаворита сидел за укрытым зеленым сукном столом и со скучающим видом подписывал лежавшие в аккуратной стопочке бумаги.
— Проходите, фон Гофен. Можете сесть на эту скамью. Разговор у меня будет долгий.
Он грустно оглядел не уменьшающуюся кипу документов, вздохнул и отложил перо в сторону:
— Мне в последнее время кажется, что чернил наш полк изводит больше, чем пороха. Если б вы только знали, фон Гофен, как все это надоело!
Я понимающе кивнул, зная, что таких бюрократов, как военном ведомстве, нужно поискать. Полковая канцелярия вела оживленную переписку с кучей канцелярий и прочих государственных учреждений, малейший шаг протоколировался, вносился в особые книги и ведомости. Боевому офицеру было противно сидеть среди всех этих бумажек, но ничего не поделаешь. Таков заведенный еще издревле порядок.
— Но не будем о грустном. Я подписал сегодня приказ о вашем производстве в следующий чин. Поздравляю, вы исправный гренадер и заслужили повышение. Кстати, Дерюгин очень хлопотал о вас, просил, чтобы не наказывали. Он еще не знал, что ваша дерзкая атака привела императрицу в сущий восторг.
Я смущенно улыбнулся.
— Она вас запомнила, еще с первого раза, — сказал Бирон. — А я прекрасно помню нашу последнюю беседу, вы тогда уверяли, что беретесь за выучку целой роты гвардейцев и обещали сделать из нее скрипку. Было дело?
— Так точно, было.
— Так вот, сержант. Будет вам рота и не простая. Рота дворцовой охраны при самой императрице Анне Иоанновне, — с гордостью объяснил Бирон. — Мы давно уже подумывали об учреждении особого воинского отряда на пример екатерининских кавалергардов из исключительно преданных престолу людей. И я, и мой брат обер-камергер слезно упрашивали ее императорское величество внять просьбам поданных, желавших чтобы особа ее пребывала в исключительной дали от всяческих опасностей и была окружена верными и честными персонами.
