Записки - Александр Бенкендорф

Бой при Звенигороде не был оценен еще и в ранней историографии. Первый крупный историограф войны 1812 года Д. П. Бутурлин, работавший под опекой знаменитого Жомини, вообще не упоминает о Звенигородском бое. Позднейшие авторы писали о бое в лучшем случае как о малозначительной стычке. Эта историографическая традиция, к сожалению, продолжена и поддерживается по сей день.

"Хоть Москва в руках французов..."

Отчасти в недооценке Звенигородского боя повинен сам Винценгероде. Его письмо Александру I с рассказом о бое также давно опубликовано и хорошо известно, и также давно пренебрегаемо исследователями. Генерал-адъютант барон Винценгероде - Императору Александру

13-го сентября 1812 г. Давыдовка

Будьте уверены, Государь, что Вы с толикой уверенностию и милостию не обращаетесь к человеку неблагодарному; мне невозможно изъяснить Вашему Величеству чувства, которые обуревали душу мою при чтении рескрипта Вашего от 9-го, полученного мною сего утра. Ваше Величество повелеваете мне описать подробности о том, что побудило главнокомандующего к оставлению Москвы: одна необходимость, Всемилостивейший Государь; ибо мы принуждены были примкнуться к городу в самой мерзкой позиции. Чтобы не говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение 26-го (Бородинское) было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю. Одна из других причин, послуживших к проигрышу сражения, произошла, как меня уверяли, от беспорядка, поселившегося в артиллерийском парке, после того как убили графа Кутайсова; недостаток был также и в амуниции, и не знали, где ее взять.

Хотя и достоверно, что неприятель понес равномерно чрезвычайную потерю и может быть более нашей, но он мог себя подкрепить на следующий день <...>

<...> 28-го неприятель отрядил из Можайска 4-й корпус под командою вице-короля и составленный из четырех дивизий пехотных и 10-ти или 12-ти кавалерийских полков в Рузу, дабы обойти и правый фланг нашей армии, если б она хотела взять позицию. Малый отряд мой, находившийся на сей дороге и который состоял из одного драгунского и трех казачьих полков без артиллерии и пехоты, делал все что можно было для сопротивления сему многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству; по донесению моему, которое я об оном сделал, мне присланы были на подкрепление 2 орудия, 324 егеря и 330 казаков. Способы сии были недостаточны. 31-го августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса; двое из храбрейших их штаб-офицеров были тяжело ранены; мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжить отступление, сохраняя притом всегда сообщение с арьергардом армии, которая следовала по Можайской дороге.

1-го сентября тот же маневр и отряд мой провел ночь в 25-ти верстах от Москвы. 2-го я находился в деле с 4-м корпусом в девяти верстах от Москвы, когда я получил известие, что неприятель вступает в город. 1-го поутру князь Кутузов писал ко мне, чтоб я приехал к нему для переговоров. Я сдал команду полковнику Бенкендорфу, отличному и достойному офицеру, и отправился в главную квартиру, находившуюся в-двух верстах от Москвы. Проездом я нашел и увидел армию в так называемой позиции, в которой слишком неблагоразумно было бы ожидать неприятельского нападения. Князь принял меня очень хорошо, но он показался мне нерешительным, а время было дорого. Он предложил мне командовать частью кавалерии, чрезвычайно жаловался на тех, кто ею командовали и на то, что некому было поручить командование оною. Я сделал на сие замечание, что под командою человека моих дарований такое назначение не произведет желаемых последствий, а особливо в тогдашних обстоятельствах и в отношении к кавалерии, которая требует скорой решимости, и так я предложил себя на служение адъютантом генерал-лейтенанта Уварова. За таковой поступок князь изъявил мне свою признательность, принял мое предложение и обещал доставить мне список состояния кавалерии и ее распределения. Это было 1-го числа в полдень; тогда он еще ни на что не решился; говорено было о позиции, об атаке, об отступлении. Славу Богу, что меня не почтили приглашением к совету. Я уже во весь день не видел князя, но узнал, что собран был военный совет и что решено было отступать. Но здесь я должен откровенно сказать, что я сего же был бы мнения, если б меня спросили, судя по положению главной квартиры и дурной позиции, в которую упрятали армию и которая не была даже удобна для составления из нея наступательной колонны, если б положено было покуситься на атаку.

В ночи с 1-го на 2-е получено было известие, что полковник Бенкендорф находился в 25-ти верстах от города, имея пред собою 4-й неприятельский корпус. Князь, решась отступать на рассвете, приказал мне тогда возвратиться к моему корпусу, взять опять команду над ним и прикрывать отступление его армии, правого фланга и арьергарда его по Можайской дороге, потом же самому мне отступить через город и прикрыть Владимирскую дорогу <...>

<...>Неожиданный случай подкрепил меня гвардейскими казаками и изюмскими гусарами, которые, отрезаны быв от армии, присоединились ко мне.

Признаюсь, что мне несколько прискорбно делать описание сие Вашему Императорскому Величеству. Я сим исполняю волю Вашу; в противном случае были бы тут моей стороны сплетни <...>{*69}.

Вышеприведенное письмо написано, когда Москву занимали французы, Винценгероде тогда опасался, что Императора Александра могут убедить пойти на мировую. Письмо содержит три важных свидетельства: о Бородинском сражении, о бое у Звенигорода и о событиях перед оставлением Москвы. Все, что пишет генерал о сражении при Бородине, нисколько не является его собственными представлениями и убеждениями. Это изложение той пессимистической оценки результатов побоища, что, как известно, принадлежит Барклаю де Толли. Это легко объяснимо. В Филях Винценгероде встречался не только с Кутузовым, но, это совершенно очевидно, и с Барклаем. Барклай был его непосредственным начальником, ибо разделение на две армии еще существовало, как существовал и штаб Первой Западной армии. Все, что пишет Винценгероде, он услышал от Барклая и изложил в письме Императору. Рассказ о Звенигородском бое интересен тем, что названа численность егерей и доставившего их в ночь с 28 на 29 августа в Звенигород Донского казачьего полка. Бой 31 августа закончился тоже только к ночи, видимо, тогда Винценгероде вышел из дефиле и, собрав весь отряд, кроме полков Бенкендорфа, пошел к с. Спасскому (Уборы). Самое важное: Винценгероде сообщает, что он после боя держит связь с арьергардом главной армии, с Милорадовичем. Бой не нарушил его взаимодействий с главной армией. Это подтверждение того, что русская армия после двух исключительно сложных боев при Крымском дворище и при Звенигороде, бывших следствием Бородинского сражения, не потеряла ничего в действенности своего управления, не были нарушены связь и координация ее взаимодействий с отрядами вне колонн главной армии.