Пустой (СИ) - Кормильцев Александр

Сам себе удивляюсь, для чего до сих пор продолжаю стрелять, вместо того, чтобы дать деру?! Хотя, когда чудовище отреагировало на живое мясо, метающее в него непонятные деревяшки из большой рогатки, ринувшись по покрывающему верх стены настилу, я сразу понял, что давать деру бесполезно. Пожалуй, был смысл броситься вниз головой, в надежде свернуть шею при приземлении, дабы умереть менее страшной смертью, чем в пасти этой образины. Скорости, с которой одержимый рванул вперед, наверняка позавидовали бы чемпионы-легкоатлеты, а также некоторые гоночные автомобили.

Позади раздавались какие-то звуки, видимо мальчуган добрался до дозорной и раскрыл скрипучую дверь. Может и впрямь прыгнуть вниз со стены, наверняка чудовище рванет за мной, а мальчишка за это время убежит подальше или спрячется понадежнее. Мне то уж и впрямь не на что надеяться, лишь выпустить еще один бесполезный болт в морду этого живого танка. Что я и сделал, с удовлетворением отметив, что, хотя болт и отскочил бессильно от природной брони твари, но попадание оказалось вполне себе точным, именно туда, куда и метился. Дальше не стал заряжать, хотя, возможно и успел бы сделать ещё выстрел, да и болтов оставалось ещё пять штук.

Но в этот момент вспомнил о подарке бородокосого на крестины. Меч, которым до сих пор так ни разу и не воспользовался, висел бесполезным грузом в ножнах на поясе. Надо хоть напоследок помахать полученным от крестного клинком. Если нет разницы, с каким оружием в руках встречать смерть, то почему бы и не с этим, памятным. Которое, кстати, отличалось от виденных здесь экземпляров каким-то особым качеством и отделкой, со скрупулёзным вниманием к мельчайшим деталям. Уходить нужно красиво, так и я уйду с красивым клинком в руках. Тем более, против несущегося на меня одержимого, хоть меч, хоть ивовый прутик — всё едино. Не знаю получится ли пробить защиту твари с помощью огнестрельного оружия, но если и получится, то наверняка придётся использовать калибр посерьёзнее.

Потянувшись к клинку на поясе, снова услышал какие-то звуки за спиной. Да чего там мальчуган не уймется?! Ему драть отсюда нужно или сидеть тихонько, как мышь под веником, а не дверями брякать. Страха не было. После того, как полностью уверился и смирился с неизбежностью смерти, появилось какое-то новое чувство. Ощущение легкости и беззаботности, отрешенности от всех проблем и тяжёлых дум. Когда не остается надежды, не остаётся ничего, что могло бы тяготить и доставлять неудобства. Не остается ничего, ни будущего, не прошлого. Лишь настоящее. Лишь здесь и сейчас. Короткий отрезок времени, во время которого, человек становится действительно свободным.

Ладонь обхватила шероховатую поверхность рукояти меча, обжала напрягшимися пальцами. Затем пришла очередь напрягаться мышцам руки, дабы начать вытягивать не такой уж и легкий клинок из ножен. Очередь пришла, мышцы послушно выполнили требуемое усилие и… Ничего. Меч так и оставался в ножнах, несмотря на то, что уже ухватил и их второй рукой, пытаясь выдернуть намертво застрявший клинок, растягивая в стороны оружие и чехол от него.

Неизвестно, чем бы закончилось моё противостояние с не желающим выбираться из ножен меча, если бы не окрик, внезапно раздавшийся со стороны дозорной.

— Пустой, беги, беги, бегииии!!! — голос был знакомый, не узнать его было нельзя, ведь с ним я провел столько времени за разговорами о дарах улья. Конечно же это был Тимофей, но кричал не только он. Его, до краев наполненному страхом, подростковому тенору вторил бесцветный бас Деда Василия, еще чей-то незнакомый баритон, а также высокие сопрано Настасьи и Варвары.

На подобный концерт в мою честь трудно было не обратить внимание. Я и обратил, и так настойчиво повторяемому указанию последовал, резво развернувшись, и рванув на всей возможной для моих ног скорости к голосящему хору. Хор этот, кстати, стоял на виду. Частично выбравшись из открывшегося темным прямоугольником дверного проёма, ведущего в дозорную, частично выглядывал сквозь него, застыв в дверях.

Помимо голосящих крикунов, из распахнутой настежь двери успели выбраться ещё несколько действующих лиц. Во-первых, Ловкач, застывший рядом с Дедом Василием, который казался изваянием, замершим с заряженным самострелом, направленным в мою сторону. Во-вторых, несущийся мне навстречу лопатобородый суличник Феофан, зажавший в правой руке один из своих дротиков.

— Стойтя, стойтя, я яво сам! — орал он на бегу оставшимся за спиной бойцам. Было ощущение, будто вояки поспорили, кто прикончит мчащегося за мной следом ужасающего вида одержимого. При этом метатель бежал не снижая скорости прямо на меня. Когда расстояние между нами уменьшилось до десяти метров, я разглядел его дикий взгляд, расширенные глаза и яростно оскаленные зубы. От его вида стало как-то не по себе, даже в голове промелькнула мысль, что это он для меня сулицу приготовил, чтобы прикончить раньше, чем чудовище.

Но это, конечно, была лишь дурацкая мысль, а вот тварь за спиной уже буквально на пятки наступала. Грохот лап, с хрустом проносящихся по трескающимся от веса одержимого доскам настила, был совсем рядом. Казалось, будто затылком ощущалось горячее дыхание стремительно настигающей меня твари.

— Лягай, Пустой! Лягай, кому сказываю! — заорал на меня, приблизившись ещё на пяток метров, метатель. Сам он притормозил, расставил ноги на ширину плеч и, чуть приседая, отвел руку с сулицей назад.

Мне не оставалось ничего другого, как рыбкой нырнуть ему в ноги, при этом я не переставал думать, как он сможет хотя бы задержать чудовище своим неказистым дротиком. Уверен, что тварь даже не почешется от этой деревяшки, и на наконечник из металла ей плевать. Всё равно, что ковырять бронетранспортер кинжалом. С ней, пожалуй, только у Ловкача есть шанс справиться, добравшись в состоянии замедления времени до уязвимого затылка одержимого. Хотя, ещё неизвестно, может у этой твари он полностью костяной броней закрыт. Но Ловкач как раз и остался у двери, вряд ли ему хватит дара, чтобы зараз пробежать тридцать метров, отделяющие его от чудовища.

Заканчивая свой нырок жестким приземлением у ног Феофана, расслышал его зычное “Ха!” и прошуршавший поверху дротик. Напоследок все же шарахнулся головой об одну и досок настила, но даже внимания на это не обратил. И подскочил почти сразу, ещё до конца не погасив инерцию кувырка. Обернулся на вдруг притихшую после прозвучавшего позади грохота тварь. И не нашел сил, чтобы толком удивиться увиденной туше, словно бульдозер пропахавшей метров пять настила, собрав перед собой кучу переломанных досок напополам с грунтом.

После неожиданного, почти чудесного спасения, навалилась слабость, сознание захватила апатия. Отойдя к наружному частоколу, привалился к нему спиной и сполз вниз, прямо на доски настила. При этом зацепился рукавом куртки за торчавший из бревна сучок, расширив ещё раньше разошедшуюся по шву дырку. Что было неудивительно, учитывая, что совсем недавно этот же рукав как следует пожевал бегун. Ну и ладно, плевать.

Вокруг царило оживление, стоявшие возле дозорной и в дверях, подошли ближе. Окружили замершего в позе победителя Феофана, переставшую подавать признаки жизни тварь и бесцеремонно рассевшегося меня. Все что-то говорили, слышны были выкрики, где-то заплакал ребёнок, но на градус общей радости это никак не повлияло.

Кто-то подергал меня за рукав, повернув тяжелую, непослушную голову, увидел Антошку. С расширенными от восторга глазами и улыбкой до ушей, мальчонка обеими ручонками ухватился за рукав куртки и тряс мою руку, будто пытаясь оторвать. При этом он периодически подпрыгивал, указывал в сторону поверженного чудовища маленьким пальчиком и лепетал что-то непонятное. Хоть раньше и получалось с трудом понимать его по-детски исковерканные фразы. Сейчас же, то ли от волнения он говорил совсем невнятно, то ли я сам, в нынешнем состоянии, не мог правильно анализировать его лепетание. В ответ я лишь слабо пожимал плечами.

Состояние и впрямь было странное. Вроде бы, после прыжка лишь головой несильно стукнулся и все. Но ощущение было такое, будто весь день разгружал вагоны с углем, при этом, за весь день не разу не передохнув и даже не присев. А в конце смены, в качестве оплаты, получил пару раз по голове мешком, полным того самого угля. Не понимаю, почему до сих пор не отрубился. Передаваемая зрительным центром в мозг картинка то и дело мутнеет, да и со слухом беда, то пропадает, то вновь появляется.