Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

— Я же сказала, мы сами по себе, — фыркнула женщина, — так что нас не тянет наведываться в другие города, но места тут, конечно, есть, если идти по главной дороге. Ройстон-Вази[6] в четырех днях пути отсюда. Там рынок. За ним будет Ляйхеберг[7]. Это ближайшие к нам города.

— Спасибо, — сказал Скеллан.

Он знал, где это. Старуха указала им направление, не предав своих людей. Себастьян Айгнер вышел отсюда месяц назад, направляясь в Ляйхеберг. Это был город со всеми обязательными городскими развлечениями: тавернами, шлюхами, игорными домами, а так же примитивнейшими вещами, столь необходимыми в жизни, — едой и теплой постелью. Даже того, кто бежит, спасаясь от смерти, все это должно задержать. Людская давка создает иллюзию безопасности.

За спиной старухи люди копали в земле небольшую ямку для урны.

— Можно? — спросил Скеллан, показывая деревянный цветок, который он вырезал, дожидаясь окончания похорон.

— Лучше это сделаю я, — ответила старуха.

— Возможно, но мне бы хотелось лично положить его на могилу.

Женщина кивнула.

Скеллан принял ее кивок за молчаливое согласие и зашагал, пересекая поляну. Жители деревни подняли головы навстречу ему. Он чувствовал на себе их взгляды, но это не остановило его. Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы подойти к свежевырытой могиле.

— Сколько ей было лет? — спросил он, опускаясь на колени на обугленную землю. Ни на кого не глядя, Джон положил хрупкий деревянный цветок на черную почву.

— Четырнадцать, — ответил кто-то.

— Как моей дочери, — сказал Скеллан. — Я скорблю о вашей потере. Пусть ваш бог позаботится о ней.

Он начертал знак молота и поднялся.

— Надеюсь, ты прикончишь ублюдка, который сотворил это с моей маленькой девочкой. — Мужской голос был полон горечи.

Чувство это было слишком хорошо знакомо Скеллану. Это все, что осталось ему, когда мир вокруг него обрушился.

Скеллан повернулся к мужчине. Когда он заговорил, голос его был спокоен и тверд.

— Именно это я и намерен сделать.

Не произнеся больше ни слова, он зашагал туда, где ждали Фишер и старуха.

— Спасибо тебе за твой поступок.

— Потеря любого, ушедшего в столь юном возрасте, — трагедия, с которой трудно смириться. Это всего лишь символ, мне это ничего не стоило.

— Да, но не многие стали бы тратить время, чтобы выразить соболезнование чужакам. Боюсь, так уж устроен мир. Мы слишком легко забываем о страданиях других, особенно тех, кого оставляем позади.

Скеллан повернулся к Фишеру:

— Пойдем, дружище. Оставим этих добрых людей их скорби.

Фишер кивнул, а потом наклонил голову, как будто уловив какой-то неуместный в лесном молчании звук.

— Скажи-ка, — произнес он спустя мгновение, — здесь всегда так тихо?

— Тихо? О небеса, нет. — Старая женщина покачала головой. — Ночами тут до тишины далеко. Не отрицаю, с приходом волков многие лесные создания покинули наши места. Но волки не тревожат нас, а мы не трогаем их. Они охотятся ночами, а днем спят. — Старуха наклонилась к мужчине, голос ее заговорщически упал. — Будьте осторожны ночью. Держитесь тропы. Не сходите с нее. Никогда не сходите с тропы. Голодный лес по ночам — место небезопасное.

Произнеся последнее предостережение, старуха ушла, оставив их на опушке голого леса. Мужчины смотрели вслед женщине, шаркающей к плакальщикам на краю могилы. Потом Фишер повернулся к Скеллану:

— Что, ради всего святого, она имела в виду?

— Точно не знаю, но и торопиться выяснять как-то не тянет.

Огибая поселок, они держались под прикрытием деревьев, пока не добрались до узкой тропы, протоптанной крестьянами и ведущей назад, к главной дороге, и, очевидно, к торговому городу Ройстон-Вази. До сумерек оставалась всего пара часов, а Скеллан не собирался ночевать в лесу, в этом забытом богом месте. Предупреждение старухи эхом отдавалось в его мозгу: «Держитесь тропы». У Скеллана были свои соображения насчет того, что она подразумевала. Он догадывался, какие ужасные создания могут бродить тут после заката.

Некоторое время они шагали в молчании, оставляя позади Голодный лес. Миля за милей дорога бежала параллельно рядам стволов. Давящее чувство, навалившееся на мужчин после того, как они ступили в иссохшую чащу, прошло сразу же, как только они вернулись на дорогу. Ни один из них не высказал своего мнения по этому поводу. Фишер отмахнулся от ощущения, приписав его разыгравшимся нервам и воображению. Скеллан же не был столь поспешен.

Вдалеке замаячило темное пятно гор, но быстро потеряло четкие очертания, слившись с надвигающейся ночью.

Они разбили лагерь на обочине, слишком близко от зловещих черных деревьев, чтобы чувствовать себя спокойно и уютно. Обычно они ужинали свежим мясом животных, убитых меньше чем за час до того, как быть съеденными, но сейчас им было не до охоты — какая уж охота, когда тебя самого могут сожрать, — так что пришлось ограничиться черствым хлебом, путешествовавшим с ними вот уже три дня, от самой Бурной реки, и ломтем острого сыра. Крохи эти, конечно, даже не приглушили чувство голода. Сидя у костерка, Скеллан озирал нависающую над ними тьму. Тени под деревьями словно ворочались, вселяя в сердце тревогу, — казалось, там что-то двигается.

— Не самое гостеприимное местечко, а? — сказал Фишер.

Он набил полный рот хлеба, прожевал и запил еду глотком воды из фляги.

— Нет. Что могло заставить человека бежать в эти выжженные земли? Как кто-то мог по доброй воле выбрать здешние места для жизни?

— Главное слово тут «жизнь», Джон. Айгнер надеется, что мы потеряем его в этой адской дыре. И я не могу сказать, что виню его. В том смысле, что только дурак добровольно побредет по пустошам Сильвании, запасшись всего лишь заплесневелым куском сыра и черствой краюхой.

Вдалеке завыл волк. Это был первый живой звук, услышанный ими за несколько часов. И звук отнюдь не успокаивающий. Секунду спустя первому вою ответил второй, а за ним и третий.

Скеллан уставился в черноту меж деревьями и внезапно уверился, что различает глядящие на него желтые глаза. Он поежился.

— Кажется, они голодны не меньше меня, — простонал Фишер, дожевывая остатки своей трапезы.

— Что ж, будем надеяться, они не решат, что ты достаточно жирен, чтобы стать главным блюдом.

— Надежда, как ты знаешь, умирает последней, — ответил Фишер, на миг посерьезнев.

— Да, невинные всегда уходят первыми, как та девочка.

— Думаешь, он убил ее? Вроде как это не в его стиле, — заметил Фишер, озабоченно выковыривая крошку сыра, застрявшую у него между зубов.