Иллюзии Доктора Фаустино - Хуан Валера

Погруженный в свои думы, он не заметил, как пятеро всадников выехали из чащи и загородили ему дорогу. Маневр был проделан так молниеносно, что доктор не успел опомниться и услышал только, как один из них крикнул:

– Стой!

Тут дон Фаустино заметил, что четверо всадников направили на него мушкеты. Он хотел было повернуть назад, но увидел, что трое пеших, тоже вооруженных мушкетами, преграждают ему путь к отступлению. Он был полностью окружен, и податься было некуда.

– Стой! Ни с места! Сдавайся! – крикнул один из конных.

Разбойники окружили его так плотно и опасность была столь велика, что оставалось только одно – сдаваться. Но наш герой, крайне раздраженный тем, что его задерживают, решился на отчаянный шаг: он выхватил из кобуры пистолет и, направив его на одного из всадников, закричал:

– Прочь с дороги! Не то я размозжу тебе голову!

С этими словами он пришпорил лошадь, рассчитывая пробиться сквозь кольцо разбойников.

Те тоже держали мушкеты наготове и могли его запросто продырявить, если бы не раздался приказ их главаря:

– Не стрелять! Это мой земляк, дон Фаустино Лопес де Мендоса.

Услышав эти слова, доктор не выстрелил.

Все, что произошло дальше, заняло не более секунды. Пришпорив лошадь, доктор, кажется, уже вырывался из окружения. Разбойники стояли почти вплотную к нему, и он мог в упор застрелить любого из них. Времени не было ни на обдумывание, ни на объяснения. Его, конечно, убили бы, несмотря на приказ главаря шайки, но тут он почувствовал, как чьи-то руки хватают его, стаскивают с лошади и валят на землю. Два огромных парня навалились на него.

Стараясь вырваться, доктор нажал на курок, раздался выстрел, но пуля никого не задела.

Лежа на земле, он услышал голос предводителя шайки:

– Сеньор дон Фаустино, вы мой пленник. Сдавайтесь и дайте слово, что не будете лытаться бежать, поедете, куда мы вас повезем, и не окажете нам сопротивления. При соблюдении этих условий лошадь останется при вас, а мои люди отнесутся к вам с должным уважением.

Доктору ничего не оставалось делать, как повиноваться.

Он дал честное слово, и один из разбойников подвел к нему лошадь. Доктор сел верхом и по знаку предводителя направился по тропинке, ведущей в сторону от большой дороги, сопровождаемый ватагой вооруженных людей.

XXII

Месть Роситы

Прошла неделя после событий, рассказанных в предыдущей главе, а в Вильябермехе никто не знал, куда исчез доктор Фаустино. Донья Ана, крайне встревоженная, тщетно старалась выяснить судьбу своего любимого чада.

Между тем Росита, снедаемая ревностью и оскорбленная поведением доктора, повсюду распространяла слухи о том, что он воспылал страстью к Марии, бежал с ней и стал разбойником в шайке Хоселито Сухого. Поскольку вообще поговаривали, что в ночь бегства дона Фаустино шайка Хоселито рыскала где-то поблизости, а Росита и Хасинтика уверяли к тому же, что между доктором и Марией были любовные отношения, то никто, кроме отца Пиньона, не сомневался в добровольном вступлении беглеца в банду.

Тот факт, что дела семьи Мендоса были в сильном расстройстве, способствовал укреплению версии о героическом поступке дона Фаустино. Полагали, что он сделал это, преследуя цель вырваться из затруднительного положения.

Только отец Пиньон знал, что Мария не бежала с доктором, ему одному было известно ее местопребывание, но он никому не хотел сообщать об этом.

В отличие от многих других, он полагал, что доктор Фаустино не по своей воле попал в шайку Хоселито, но молчал и по этому поводу, не желая увеличивать тревогу доньи Аны.

Распуская слухи, Росита сама была уверена в том, что доктор с Марией находятся в стане разбойников. Бешеная ревность, ни на минуту не покидавшая ее, укрепляла в ней эту уверенность.

Дон Хуан Крисостомо Гутьеррес, хоть был жаден и не очень щепетилен в делах морали и чести, обладал двумя чертами характера, которые заставляли его благодушно отнестись к сложившейся ситуации, если бы Росита не наседала на него: дон Хуан Крисостомо был сострадателен и трусоват.

С одной стороны, он сострадал горю доньи Аны и не хотел его усугублять. С другой стороны, будучи убежден, как и Росита, что дон Фаустино подался в разбойники, боялся, как бы тот не стал ему мстить: захватит его с целью убить или выпороть, совершит набег на его имение и, чего доброго, спалит его или разобьет все кувшины с вином, маслом и уксусом и сделает из всего этого ужасную мешанину.

Фигура доктора Фаустино в окружении разбойников и сам главарь шайки Хоселито стали постоянным кошмаром бедняги нотариуса. Во сне он видел себя в плену у бандитов, видел, как они его мучают, а наяву боялся, что внезапно к нему пожалует либо доктор-разбойник, либо кто-нибудь из его подручных.

Нотариус дрожал при одной мысли, что может вызвать гнев доктора, но еще больше дрожал перед Роситой. Дочь приставала к нему буквально с ножом к горлу. Что было делать? Мог ли он ослушаться приказов дочери, которой подчинялся полностью? К тому же дочь была крайне разгневана.

Выхода не было; нотариус собрал всех кредиторов доньи Аны – те слушались его, как жалкие банкиришки слушаются самого Ротшильда, – и скупил у них векселя на сумму около восьми тысяч дуро. Все векселя, расписки и долговые обязательства были просрочены, так что должник попадал в полную зависимость от кредитора. Кредитор мог пойти на уступки и получать долг долями, а мог и не согласиться на это. Тогда он получит право унижать должника, держать его в страхе, требовать благодарности. Должник вынужден будет пойти на унижения, боясь полного разорения и описи имущества.

Дела семьи Мендоса были в плачевном состоянии, Б этом был виноват покойный дон Франсиско, который не умел вести хозяйство. Другой причиной были нерасторопность, беспечность и невезучесть лона Фаустино и его матери.

Их накопления быстро таяли, а плохо используемый капитал давал так мало прибыли, что ее едва хватало на погашение процентов по закладным. Неоднократно делались попытки продать фермы, чтобы рассчитаться с долгами. Однако в таких селеньицах, как Вильябермеха, любят, что называется, подергать покойника за нос. Те, у кого водятся деньги, постоянно выискивают людей, попавших в беду и вынужденных что-то продать за полцены или даже за третью часть цены, и при этом строят из себя благодетелей, так как дают деньги в обмен на земли, которые не плодоносят, только потому, что прежние владельцы не сумели правильно использовать капитал и умно распорядиться недвижимым имуществом.

Дон Хуан Крисостомо делал похвальные попытки образумить Роситу, но та прямо заявила, что предпочла бы иметь отцом разбойника Хоселито, потому что он непременно отомстил бы за свою дочь, если бы ее оскорбили.

Дону Хуану Крисостомо показалось обидным, что его ставят ниже Хоселито Сухого, и тогда почтенный нотариус послал своего управляющего к Респете с сообщением, что кредиторы семьи Мендоса не желают больше ждать и дают для оплаты векселей срок в десять дней; в противном случае дело кончится описью имущества.

Росите этого показалось мало, и она написала донье Ане дерзкое письмо, полное угроз. Нотариус, скрепя сердце, дрожащей рукой поставил свою подпись.

Респетилья, узнав обо всем от отца, отправился в дом нотариуса и говорил там с Роситой, стараясь внушить, что она поступает дурно, и вообще пытался ее утихомирить. Увидев, что добром девушку уговорить не удается, он попробовал ее пристыдить, но та сама перешла в наступление и выдворила его из дома. У Респетильи появилось даже желание задать трепку Росите и хорошенько потрясти самого нотариуса, но он опасался кровавого столкновения с кем-нибудь из слуг, в результате которого он мог угодить на каторгу, поэтому порыв верноподданнических чувств к своему господину тут же угас. Он и так много потерял: путь в дом нотариуса ему теперь заказан, а главное, он лишился благорасположения Хасинтики и вынужден был порвать с нею всякие отношения.

На донью Ану обрушивался удар за ударом. Сын не появлялся, и беспокойство ее росло. В довершение всего ей грозили теперь полным разорением и распродажей имущества.

Единственное, что оставалось в доме – ведь был май месяц, – это немного вина, общая стоимость которого не превышала десяти тысяч реалов. Донья Ана послала Респетилью к виноторговцам просить их взять товар за любую цену. Но что значил какой-то десяток тысяч реалов, когда ей нужно было собрать сто шестьдесят тысяч?

Бедная женщина перерыла все свои шкафы и комоды, собрала уцелевшее серебро и кое-какие золотые украшения, надеясь в лучшем случае выручить за. них еще десять тысяч. Она была и на это согласна.

Донья Ана превозмогла гордость и – как это ни было унизительно – написала письмо единственной подруге, изобразив в ярких красках свое бедственное положение и прося ее помощи.

Респетилье было поручено передать письмо и драгоценности. Он сел на лошадь и отправился к донье Арасели.