Чужая корона - Сергей Булыга

— Га! — гневно выкрикнул пан Стремка. — Га! Это он тебе сказал! — и при этом указал мне на Великого князя.

— Нет! — сказал Великий князь. — Я ничего ему не рассказывал. Это он все сам своим умом сейчас дошел. Я же тебя предупреждал, он головастый!

Тут они оба, не скрою, с превеликим уважением воззрились на мою особу. Но мне тогда было не до этого!

— А! — радостно воскликнул я. — Так, значит, и на самом деле есть еще один свидетель катастрофы! Чего же вы до сих пор молчали?

— Да я и сам только перед самым Соймом об этом узнал! — нехотя признался Великий князь. — И то — что я узнал? Только как его звать, а больше ничего. А поначалу ты совсем молчал! — гневно сказал он Стремке.

— Да, это так, — подтвердил его слова пан Стремка. — Не хотел я, чтобы пана Юзафа раньше времени хватали. Он тогда как раз жениться собирался.

— А теперь он уже женился? — насмешливо поинтересовался я.

— Да, — простодушно ответил судья, не замечая моей убийственной иронии.

— Значит, теперь его, уже женатого, можно хватать и пытать? — все тем же двусмысленным тоном спросил я.

— Зачем хватать? Он и так мне все рассказал! — с жаром воскликнул судья. — Послушайте меня, и все о нем узнаете!

— Хорошо, хорошо! — согласно замахал руками Великий князь. — Говори!

— И скажу! — рявкнул пан Стремка. — Тебе, умник, скажу, а не ему! — сказал он, уже обращаясь ко мне. И так же глядя только на меня, а не на Великого князя, он изложил — вкратце и явно многое скрывая — злоключения этого пана Задробы. Сказать по совести, ничего для себя полезного я в этой истории не услышал. Великий князь тоже был явно разочарован услышанным и потому раздраженно сказал:

— Га! Интересно! Но еще интереснее, я думаю, будет послушать самого пана Задробу. Я, пан Сцяпан, за ним уже послал. Как только узнал о нем, так сразу и послал!

Услышав это, пан судья весь аж почернел от гнева и сказал:

   —  Лучше бы ты, господарь, делал то, что я тебе советовал! Потому что вот где она, главная беда, — совсем не в Цмоке!

— А что, по-вашему, есть главная беда? — тут же поинтересовался я.

— Да хлопы! — мрачно сказал он.

— О! — сказал я и, наверное, при этом весь переменился в лице, потому что пан Стремка сразу подобрел и сказал:

— Вот ты, пан Сцяпан, я вижу, сразу смотришь в корень. Ну так тогда послушай!

И он живо описал мне свою встречу с разбойничьей шайкой грабаря Демьяна, а потом изложил свое мнение на этот счет.

Мнение его было, возможно, чрезмерно категоричным и воинственным, но отнюдь не лишенным здравого, даже глубокого смысла. Кроме того, оно явно перекликалось с моими собственными рассуждениями, которые я уже излагал в начале нашей с вами беседы. Да, вновь тогда подумал я, народ наш темен и глуп и, главное, легко подвержен панике, так что совсем не трудно даже себе представить, как все они во всей своей неисчислимой массе отреагируют на смерть Цмока и как тогда наша земная твердь очень даже запросто прова…

Нет, хватит. Я не ворон. Я не буду каркать. Да я и тогда, в каземате, смолчал. Я тогда только оборотился к Великому князю и сделал ему знак молчать, а потом уже повернулся к самому Стремке и сказал:

— Хорошо, хорошо! Но не будем сразу так горячиться. Сперва мы будем делать так: сейчас наш господарь отдаст тебе твою саблю, твоего коня, потом выдаст тебе соответствующий привилей, в котором будут указаны все твои полномочия, потом передаст под твое начало две, нет, пока одну роту стрельцов, ты немедленно отправишься в Зыбчицы и будешь там его ждать, будешь готовиться к его приезду и простой народ будешь готовить.

— Как? — спросил он.

— По закону, — сказал я. — Так, господарь?

— Так, — сказал он. — Так! — после засмеялся и сказал: — Вот видишь, пан Галигор, я свое слово сдержал, отпускаю тебя. И не просто отпускаю, а с почетом и с войском, как ты того хотел. А дальше быть тебе и старостой, как я того хочу!

— А! — раздраженно сказал пан Стремка и махнул рукой.

Жест получился грубый, но зато правдивый. И вообще, он, этот пан Стремка, удивительный человек! Когда уже перед самым его отъездом из Глебска я давал ему последние рекомендации и мы разговорились, он произвел на меня довольно-таки сильное впечатление. Ну что ж, посмотрим, какое впечатление он произведет на меня при нашей следующей встрече. Если она, конечно, состоится.

Итак, судья уехал, и с ним ушла рота стрельцов. Великий князь был недоволен, говорил, что, во-первых, зря мы так расщедрились, а во-вторых, теперь не оберешься разговоров, теперь весь Глебск будет гадать, куда же это и зачем мы отправили столько стрельцов. На что я ему ответил буквально вот так:

— Ваша великость! Глебск, да и не только Глебск, а, думаю, весь Край, и без того, без стрельцов, сейчас только то и делает, что обсуждает последние печальные события и с тревогой ждет, что будет дальше. Разве не так?

— Да, это так, — неохотно согласился со мной господарь.

И так оно и было! Мой Ясь каждый день (точнее, каждую ночь) пропадает в городе, и потому я всегда бываю в курсе всех последних событий и слухов. Так вот, чего я только нынешней весной не наслушался! Вот, например, по поводу стрельцов все говорили одно и то же: их послали убить Цмока. Стрельцов жалели: одни говорили, что Цмок их всех сожрет, а другие, напротив, утверждали, что он их и когтем не тронет, они сами все потопятся в дрыгве. По поводу же созыва Высокой комиссии горожане также отзывались весьма скептически: одни говорили, что комиссию ждет такой же бесславный конец, что и стрельцов, другие же, смеясь, им отвечали, что тут беспокоиться нечего, потому что эта комиссия никуда из Глебска не поедет, а проведет здесь, в великокняжеском палаце, два-три заседания и самораспустится.

А вот зато когда речь заходила о Цмоке, тут все сразу становились серьезными и строили всевозможные мрачные прогнозы, пытаясь угадать, что же он, злодей, предпримет нынешним летом. В основном сходились на том, что он скорее всего пойдет на Зыбчицы — ведь именно оттуда на него скоро ударят стрельцы. Но были и такие горячие (безумные) головы, которые утверждали, что Цмок может просто вообще от нас уйти, то есть нырнуть в земную глубь, перестать нас держать — а дальше сами знаете, что будет. Но почему это он вдруг перестанет держать, возмущенно удивлялись их слушатели. Да потому, отвечали рассказчики, что надоели ему мы, устал он от нас, тяжелы ему наши грехи, невмоготу они ему — вот он и бросит нас, и утопит. Так что, тогда кричали им, нам что теперь, бежать отсюда, что ли? И получали ответ: а это должен каждый решать сам. Мол, веришь, так беги, а не веришь, тогда оставайся. Подобные речи доходили до кого надо, кто надо нещадно хватал паникеров, и те исчезали неизвестно куда.