Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016 - Александр Львович Янов

Г.Ч.: Отличный вопрос: «что делать?» Ответить на него гораздо труднее, чем на второй сакраментальный русский вопрос: «кто виноват?» Тут-то всем все ясно. НАМ-что виноват Путин. ИМ-что виноваты МЫ. На самом-то деле виновата, как мне кажется, раздвоенность отечества… В России живут бок о бок два отдельных, нисколько не похожих друг на друга народа, и народы эти с давних пор ненавидят друг друга… Есть МЫ и есть ОНИ. У нас свои герои: Чехов там, Мандельштам, Пастернак, Сахаров. У НИХ-свои: Иван Грозный, Сталин, Дзержинский, теперь вот Путин.

[Но] помимо НАС и ИХ есть просто люди, которые составляют большинство населения — и МЫ с НИМИ постоянно пытаемся перетянуть это «ни рыба, ни мясо» на свою сторону, приобщить к своим ценностям. Вот что, по-твоему, делать с этой реальностью? Поубивать друг друга?

М.Ш.: Мне кажется, ты не совсем там проводишь границу. Большинство населения вовсе не между нами. Оно, увы, с НИМИ… Мину под русский ковчег заложил Петр. [Он] позвал с собой с Запада Gastarbеiters, а приехали люди. Они привезли с собой слова…

За несколько поколений слова эти сделали главную русскую революцию: превратили нацию в сиамских близнецов, тело одно, а головы больше не понимают друг друга… [Одна] голова не хочет жить при патриархальной диктатуре, требует себе свобод, прав и уважения собственного достоинства. У другой головы свой, все еще средневековый, образ мира: Святая Русь — это остров, окруженный океаном врагов, и только Отец в Кремле может спасти страну. Вот это МЫ и ОНИ.

Г.Ч.: У меня несколько иное впечатление от российского исторического процесса, и переломом я считаю не эпоху Петра, а эпоху Александра I, который отменил телесные наказания для дворянства и тем самым открыл ворота для развития ЧСД, чувства собственного достоинства.

Метафора про тело и две головы мне нравится, но только я не думаю, что тело ИМ внимает охотнее. Просто ОНИ исторически старше НАС. ОНИ были здесь всегда, сколько существует Россия. НАШИ на протяжении первого тысячелетия России светились редко, и голос их был слаб.

Три вопроса

Читатель уже заметил, я думаю, элементарную историческую ошибку. Указ о вольности дворянской издан был в 1762 году при Петре III, т. е. за четыре почти десятилетия до воцарения Александра I. Случайно ли читаем у Н.Я. Эйдельмана, что «для декабристов и Пушкина требовалось два-три «непоротых» дворянских поколения»? Но это школьная ошибка, поправить легко.

Н. Я. Эйдельман

Сложнее с тем, кто старше на Руси, МЫ или ОНИ? Начнем с того, что треть своего исторического времени, с X по XIII век Россия была органической частью Европы, была в ней СВОЕЙ. Этого и Акунин в первом томе «Истории государства Российского» не оспаривает. Следовательно, ни НАС, ни ИХ тогда еще не было. Хотя зачатки либерального акунинского ЧСД и в ту пору протогосударственного существования Руси были. Я имею в виду право «свободного отъезда» дружинников от князя в случае, если князь позволил себе деспотические замашки. «Отъехать» тогда от князя означало лишить его военной и, следовательно, политической силы. Во времена почти беспрерывной междукняжеской войны это право служило дружинникам важнейшим, надежнее золотого, обеспечением их чувства собственного достоинства.

Так или иначе, теперь, когда мы выяснили, что ни первая треть существования России, ни Александр I отношения к нашей проблеме, т. е. к происхождению ее роковой двойственности, не имеют (если не считать «права отъезда» дружинников), fast forward к Петру с его Gastarbeiters. В свое время я задал читателям три фундаментальных вопроса, на которые не получил удовлетворительного ответа (впрочем, ответа на них не услышим мы ни от ГЧ, ни от МШ). Во-первых, что было с «русским ковчегом» ДО Петра?

Заглянув в Приложение 1 «Так начиналась Россия», обнаруживаем, что была там изолированная от мира, деградирующая фундаменталистская Московия (она же Святая Русь) со «своим собственным русским богом, никому больше не принадлежавшим и неведомым», по словам В. О. Ключевского, и с подавляющим большинством населения, крестьянством — в крепостном ярме (см. подробнее в гл. 2 «Московия, век XVII» во втором томе трилогии). Бессмертная заслуга Петра, несмотря на «мину», в том, что он УНИЧТОЖИЛ эту черную дыру в русской истории, лишавшую страну будущего. Согласны?

Во-вторых, точно так же деградировала и соседняя с Россией Оттоманская империя. И с самого начала XVIII века упорно пытались ее султаны, приглашая с Запада тучи гастарбайтеров, повторить то, что одним, расколовшим страну ударом сделал с Россией Петр, т. е. заставил ее открыться миру, насильно повернув лицом к Европе. Но не получалось. Раз за разом соскальзывала Турция (а была она тогда евразийской империей) обратно, в ту самую нишу «больного человека Европы», которую занимала в XVII веке Московия (см. подробнее в гл. 5 «Турецкая Московия» во втором томе). И в XVIII веке не получилось, и в XIX. Почему?

Религия? Но судя по тому, с какой свирепостью расправлялось фундаменталистское духовенство Московии с раскольниками, а до них с нестяжателями, стояло оно за свои догматы ничуть не менее яростно, чем мусульманские муллы. Я не говорю уже, что султан был главой церкви, халифом, и власть его над муллами была абсолютной. И все-таки повторить подвиг Петра ни один из султанов не смог. Не помогли им гастарбайтеры, хоть и привезли в Стамбул точно те же «слова», что сделали, по мнению МШ, «главную русскую революцию». В России сделали, а Турции почему-то-нет. Опять-таки почему?

Отсюда третий, и главный, вопрос: что же такое особенное было на Руси ДО Московии, т. е. между 1480-м, когда освободилась она от иноземного ига, и самодержавной революцией Ивана Грозного в 1560-е, той, которую Н. М. Карамзин уподобил второму татарскому нашествию? А было то самое некрепостническое, неимперское и несамодержавное Московское государство, о котором говорили мы в «Пролегоменах». Государство, вполне открытое Европе и миру. И были в нем вполне видимые (кроме скрытых, латентных) гарантии от произвола власти. Был Юрьев день Ивана III для крестьян — закон, гарантировавший им свободу, и была аристократическая коллегия (Боярская дума), гарантировавшая, пусть с переменным успехом, свободу от тирании стране в целом.

Вот оно объяснение, почему Петру удался европейский поворот России, который не удался турецким султанам. Потому что у него было то, чего у них не было. Традиция ограничений произвола власти была. Не гастарбайтеров с их «словами» имею я в виду (этого добра и у султанов хватало), а европейскую традицию, истребленную почти под ноль опричниной, полузадушенную в Московии, но