Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

Троица – правнучка-скромница, благостный дед с седыми кустами бровей и мадам Толмачева – за столом в саду вкушала чай. Возможно, они только что отобедали. Я помнил, сколь неукоснительно соблюдается в доме Васнецова режим дня. «Похоже, последний спокойный обед в благородном семействе», – мелькнуло у меня.

А пока на белоснежной скатерти красовалось три сорта варенья, сыр, крыжовник, а также рукотворный лимонный торт. Я нисколько не сомневался, что данный шедевр кулинарного искусства – еще один шаг самарской гостьи по пути завоевания сердца дедули. Судя по мирной диспозиции, ничего пока Мишель прадеду не сказала. Ожгла меня, опоздавшего, взглядом. Ну да, ей ведь пришлось ждать. Бить по живому – моя задача.

– Ах, садитесь, Паша, – захлопотала Толмачева, – берите пирог, сейчас принесу вам чашку.

В ее голосе и движениях сквозила напряженность: чувствовала несчастная, ох, чувствовала, что недаром мы здесь собрались. Дед с большим одобрением посматривал на аппетитные формы суетящейся «помощницы по хозяйству». Он прямо-таки расцветал, когда она была рядом. Мне его было чертовски жалко. А вот ее, развратницу и фарисейку, – нисколько.

Чтобы покончить быстрее с неприятным делом, я отодвинул поданную мне чашку. Выложил на стол конверт. Откашлялся.

– Как вы знаете, я по просьбе Мишель занимаюсь расследованием совсем другого дела. Но случайно набрел на факты, которые счел своим долгом довести до вас.

Я ни к кому не обращался специально. Уткнул взор в стол. Фотографии, однако, продемонстрировал деду. Тот взял одну… Вторую… Наконец, третью, самую пикантную. Лицо его ничего не выражало – сказывалась многолетняя партийная школа. Однако оно становилось все краснее и краснее.

Будем надеяться, у него есть с собой нитроглицерин, а я еще не утратил навык делать искусственное дыхание.

Я перевел взгляд на Толмачеву. Она тоже покраснела и сжалась, словно в ожидании удара. А моя заказчица сидела с отстраненным видом: мол, я не я, и лошадь не моя.

Наконец, Петр Ильич оторвался от произведений искусства, брезгливо отшвырнул их от себя и… криво усмехнулся. Потом обратился ко мне. Ко мне, не к Толмачевой. И глаза его метали молнии. Опять-таки не в адрес своей сожительницы – а в мой.

– Молодой человек! Я совершенно не понимаю, по какому праву вы вмешиваетесь в дела мои и моей семьи. Вы, очевидно, хотели предостеречь меня, – он перевел взгляд на Мишель, словно распространяя свой гнев и на нее. – Что ж, за похвальное желание – спасибо. Но средства для достижения цели вы выбрали негодные. Следить, а тем более фотографировать госпожу Толмачеву вы не имели никакого права. Полагаю, вам следует перед ней извиниться, а затем покинуть мой дом.

Любовь приободрилась и сидела с победным видом. Но что за дед! Он совсем выжил из ума! Ему на глазах изменяют, а он обращает свой гнев не на ту, что наставляет ему рога, а на горе-вестника!

Или он просто все знал? И ее поведение не стало для него новостью? И молодой любовник – часть того соглашения, которое между собой заключили Васнецов и Толмачева? Коли так, он сильно пал в моих глазах!

– Я извиняться ни перед кем не буду, – отрубил я. – Я всего лишь исполнитель, частный детектив, у меня, – я кивнул в сторону Мониной, – есть заказчица, и я выполнял ее задание.

– Значит, это ты, – повернулся Васнецов к правнучке, – заказала слежку за Любовью?

– В рамках расследования ограбления моей квартиры, – живо ответила Мишель. – И я не просила никого фотографировать. Это – личная инициатива господина Синичкина.

Сдала меня, значит. Впрочем, от нее только и жди подлянки.

– Перестань, Петр Ильич, – вступила в разговор Толмачева. Она полностью овладела собой. – Не нужны мне их извинения. Считай, что я простила.

– Что ж, – молвил старец и встал из-за стола. – Позвольте в таком случае попрощаться с вами. Я вас обоих больше не задерживаю. Прошу, прошу, – и он указал в ту сторону, где за деревьями располагалась калитка.

Путь к своим машинам сквозь разросшийся на участке лес мы с Мишель преодолевали бок о бок, но в молчании. И лишь у калитки она разразилась тирадой:

– Да он совсем выжил из ума! Гриб! Старый маразматик! Он знал, знал обо всем! Он – ты заметил, Синичкин? – совсем не удивился. Она ему ссыт в глаза – а ему все божья роса! Чтоб тебя кондратий хватил, идиот!

Я не стал ни поддерживать Мишель, ни спорить с нею. Она достала из сумочки конверт с таким видом, словно подавала милостыню. Бросила:

– Считай, что здесь не только гонорар за это позорище, но и аванс на дальнейшее расследование.

Я не стал отвечать, аванс так аванс. Вышел за калитку, сел в машину. Я думал не о Мишель, шла бы она лесом. Мысли мои вертелись вокруг старца Васнецова. Господи, неужели и я лет через пятьдесят стану таким слепым козлом? Вряд ли, утешил я себя. Во-первых, еще надо дожить. А во-вторых, не думаю, что буду столь же обеспечен, как бывший партийный лидер. Следственно, буду мало интересен для дамочек.

Почему-то мне казалось, что секс и последующее бесславное путешествие в Щербаковку поставили крест на моих отношениях с Мишель. И наша работа по делу об ограблении ее черно-белой квартиры свернута. Однако не тут-то было. Один день я залечивал свои сердечные раны виски без содовой, другой – отмокал, приходил в себя. А на третий – в телефонной трубке прорезался голос внучки битла.

– Приве-е-ет, – протянула она с сексуальным придыханием. – Как твои успехи?

– В чем?

– В моем деле.

– Следствие идет полным ходом, – соврал я.

– Ну, расскажи. Какие результаты? Есть ли подозреваемые?

– Идет работа. Говорить пока преждевременно.

– А я вот могу тебе кое-что рассказать.

Голос ее звучал, словно у Эммануэль. Будто бы при нашей последней встрече она не изображала Снежную Королеву и злую Мачеху одновременно.

– Что ты мне расскажешь? – устало переспросил я.

– О деле, которое ты, блин, ведешь! – Она вдруг резко сменила тон с очень сладкого на дико кислый. – А я плачу тебе за него деньги! Я – тебе!

– Раз ты недовольна нашим агентством – может, нам лучше расстаться?

– Ишь чего захотел! Нет уж! Я тебе заплатила пять штук гринов. И еще восемьдесят тысяч рублей аванса! И я настаиваю, чтобы ты их отработал!

Н-да, девочки, подобные ей, считают: то, что находится у них между ног, – величайшая ценность в мире. И тот, кто хоть раз бывал допущен к Ней, – поступает к хозяйке в вечное и безоговорочное служение. Черт, черт, трижды черт! Я проклял тот день и час… Вернее, два дня и два часа. Первый миг – когда я имел дурость возжелать мегеру. И второй – когда мое желание исполнилось.

– Что я могу для тебя сделать? – вяло вопросил я.

– У меня появились сведения о том, что в деле замешан один человек. Я хочу, чтобы ты провел у него на квартире обыск.

– Откуда сведения? – переспросил я.

– Не все ли равно? Как вы там у себя в милиции говорите, – хмыкнула Мишель, – из оперативных источников. Пока ты околачиваешь груши, я за тебя собираю важную информацию.

– И кого ты подозреваешь?

– Кого и раньше. Василису. Мою бывшую домработницу.

– Да? А у меня есть сведения, что она ни во что не замешана.

– С чего ты так решил?

– Ты не сообщаешь о своих источниках – позволь мне умолчать о своих.

– Нет, не позволю! Если тебе говорят – виновна, значит – виновна. Говорят: обыск – значит, обыск.

– Я не имею права устраивать никакие обыски.

– У тебя есть друзья в милиции. Пусть они устроят.

– Они тоже не могут. Это дело прокуратуры и следственного комитета. А у тех на то должны быть веские основания.

– У них есть веские основания.

– Какие?

– Послушай! Почему я тебя должна уговаривать, Синичкин? Ты работаешь на меня. Вот и делай то, что я тебе говорю. Могу гарантировать: ты не ошибешься. И дружков своих милицейских не подставишь. Давай, Синичкин, действуй! Время не ждет. Не ровен час, сорвутся преступники. Ты только скажи: да или нет. Если нет, и ты обыск НЕ устраиваешь, я сама в милицию пойду. Но тогда уж ты точно больше ни копья от меня не получишь. А если я совсем на тебя рассержусь, Синичкин, я ведь и бизнес твой могу отобрать. Друзей на самом верху у меня много.

И я сказал ей: «Да», – но не потому, что испугался. И не потому, что был готов унижаться ради копейки. Нет.

Я понял: Мишель затевает новую игру. Возможно, дурно пахнущую. И если я откажусь, мне в ней уже не будет места. А я хотел надзирать за процессом. И хотя бы отчасти его контролировать.

– Держи меня в курсе, как идут дела, – начальственным тоном приказала Мишель.

27. Звонок другу

Мне снова пришлось звонить подполковнику Перепелкину. В детали я углубляться не стал, сказал просто, что у меня есть основания думать, что в квартире у некой гражданки Украины по имени Василиса Кирпиченко, проживающей в Коломенском проезде, мы сможем найти улики, имеющие отношение к краже в Гусятниковом переулке.