Ведьмин век. Трилогия - Дяченко Марина и Сергей

Ее мутило, подташнивало. Нечем было дышать. Когда он найдет, наконец, что ищет, когда он отпустит ее из подвала?!

– Ивга! Иди сюда…

Он сбросил капюшон, Ивга увидела его озабоченное усталое лицо и поняла, что «работе» конца-края не видно.

– Все эти иголки, полеты, – она сипела пересохшим горлом, – все не то, что вам надо?

Клавдий вытащил из-под допросного стола бутылку с водой и два высоких стакана, вода была минеральной, веселые пузырьки липли к стеклу.

– Иголки, полеты – ерунда, традиционные практики. – Он протянул ей стакан. – А нам нужно новое. Как бы мне внятно объяснить тебе, что мы ищем…

Ивга почему-то испугалась. Зубы стучали о стекло, пузырьки щекотали нёбо.

– Мы ищем общий мотив, – сказал он отрывисто. – Я бы назвал это… сверхценностью.

Ивга молчала.

– Сейчас приведут другую ведьму, и ты попытаешься отыскать в ее побуждениях нечто… вызывающее особый трепет. Желание жертвовать собой. Желание идти следом… Еще пес знает какие желания, я понятия не имею, но они должны быть, Ивга! Чувство… если хочешь, чувство преданной дочери…

– Я устала, – сказала Ивга шепотом.

– Что?!

– Я… не могу. Сегодня. Я просто не могу. Я устала.

Она смотрела, как удивление и досада на его лице сменяются обыкновенным огорчением. Потом он со вздохом отвернулся:

– Извини… Конечно, отдыхай. Завтра.

Открылась потайная дверь; стоявший за ней парень, один из тех мордоворотов, которые сопровождали Ивгу внутри Дворца, приглашающе отступил в темный коридор.

Ей вдруг сделалось тоскливо. Пусто и одиноко.

– Можно я…

Он уже думал о другом. Ее вопрос выдернул его из пучины размышлений государственной важности, и потому его бровь поднялась несколько раздраженно:

– Что?

– Можно я погуляю? – спросила она безнадежно. – Без охраны?..

Некоторое время он смотрел ей в глаза. Потом отошел к стене, и удивленная Ивга услышала щелчок выключателя. И факел сразу же сделался ненужным и нелепым – Ивга и не знала, что в этой комнате возможен такой яркий свет.

Клавдий вернулся. Встал перед Ивгой, она не выдержала пристального взгляда и потупилась.

– Я тебе доверяю, – сказал он медленно. – Ты можешь гулять, пожалуйста, сколько угодно… Иди…

Уже в коридоре ее догнал окрик:

– Ивга!

Она вздрогнула и остановилась.

– Я пройдусь с тобой два квартала, ты не возражаешь?

Склонялось солнце.

По улицам ходил горячий ветер, смерчиками закручивал пыль, тополиный пух и конфетные обертки. Ивга подумала, что в подвалах Инквизиции все времена года одинаково прохладны и сыры. А вот стайка спортивного вида девчонок, безуспешно ловящих машину на перекрестке, щеголяет бронзовым загаром…

И дождливое лето все-таки остается летом.

Она вздохнула. Ветер поигрывал короткими, легкими подолами веселых летних женщин – и тупо тыкался в непроницаемую ткань Ивгиных джинсов. И отлетал, посрамленный.

…Ветер. Земля, несущаяся далеко внизу…

В теплый вечер вмешалась одинокая ледяная струйка. Струйка того ночного ветра; Ивга вздрогнула, и струйка исчезла.

– Хочешь мороженого?

Ивга мотнула головой; у нее было впечатление, что Клавдий безостановочно делит в уме многозначные числа. Говорит с ней, думает о ней – и о другом думает тоже. И о третьем…

– Вообще, чего-нибудь интересного хочешь? На пляж? Обновку?

Ивга обреченно вздохнула.

Неудобно отвлекать занятого человека. Кажется, что лицо Клавдия – песочные часы, и время, убиваемое на молодую ведьму, истекает…

Здесь, вне подвала, она ему не интересна. Сейчас он задаст вопрос, ради которого прервал свои важные инквизиторские занятия… Сейчас задаст вопрос, получит ответ и уйдет. В одиночестве Ивга сможет привести в порядок мысли и чувства, побродить по городу, как свободный человек… Сожрать, в конце концов, сколько угодно мороженого. У нее, по счастью, полный карман мелочи.

– Ивга, что тебя гнетет?

Хороший вопрос.

Мимо промчался парнишка на роликах. Выскочил на проезжую часть, вильнул перед возмущенно взвизгнувшей машиной, влетел обратно на тротуар и с гиканьем скрылся за углом.

– Я понимаю, тебе в тягость то, что ты делаешь. Что я заставляю тебя делать. Но я надеялся, что ты привыкнешь… адаптируешься. Я ведь привык.

Она кисло улыбнулась.

Он вдруг схватил ее за плечи и резко притянул к себе; она успела испугаться. Она почувствовала на шее его жесткую руку – он, если захочет, запросто может пережать ей сонную артерию…

По месту, где она только что стояла, прокатил другой роликовый парнишка – Ивга успела ощутить проносящийся мимо вихрь и разглядеть огненно-красную кепку со сдвинутым на затылок козырьком. Пацану было всего-то лет тринадцать; в следующую секунду он налетел на железную урну и шлепнулся, проехавшись по асфальту видавшими виды наколенниками.

Клавдий выпустил ее. Она старалась смотреть мимо его глаз.

– Ивга… Скажи, что тебя беспокоит. Это важно.

Его лицо больше не было песочными часами. Ей кажется – или это настоящая, всамделишняя тревога? Его действительно так заботит то, что происходит у нее на душе? Или «это важно» для дела Инквизиции?

– Клавдий, вы любите собак?

– Да, – ответил он сразу и без удивления.

– А кошек?

– И кошек… А что?

– А морских свинок?

– А вот свинок не люблю… И хомяков не люблю тоже. И совершенно равнодушен к рыбкам и попугаям. Что еще?

– Я для вас кошка – или все-таки хомяк? Или подопытный кролик?

В глубине души она надеялась, что он растеряется. Хотя бы на секунду смутится; напрасно надеялась.

– Ты – человек. Разве я чем-то тебя оскорбил? Обошелся как с кроликом?

Ну вот, теперь ей придется оправдываться. Несправедливо обидела доброго инквизитора…

Она нервно закусила губу:

– Мне… грустно. Я не вижу себя… здесь. Нигде. Мне кажется… если я подойду к зеркалу, там отразятся… комната, мои вещи… а меня не будет. Ведьма, которая работает против ведьм. Невеста без жениха… Как будто я ваша вещь – притом дешевая и уже бывшая в употреблении…

– Ты – мой сотрудник, – мягко сказал Клавдий. – Мой союзник. Мой, если хочешь, друг.

– У вас нет друзей.

– Откуда ты знаешь?

Ивга опомнилась.

Вечерело. Где-то далеко, наверное, в открытом ресторанчике за углом, пронзительно звенело банджо. По светло-серому, вылизанному ветром асфальту прошли красные лаковые туфли на невозможно высоких каблуках. Владелицы туфель Ивга не видела – так низко опустила повинную голову.

– Ты что же, Ивга? Опять? Тайное выковыриваешь на свет, делаешь явным?

– Это не тайное. – Ивга решилась на него посмотреть. – Человек, который хоть чуть-чуть с вами пообщается, сразу поймет, что у вас не бывает друзей.

– А профессор Митец?

– Просто приятель. Наверное, по привычке. По старой памяти.

Клавдий чуть усмехнулся:

– Надо полагать, я не способен ни на преданную дружбу, ни на возвышенную любовь.

Она отвернулась:

– На возвышенную любовь… Вы способны. Я знаю.

– Тебе ли не знать… Ты ведь видела ту замечательную кровать, пастбище возвышенной любви…

– Не ерничайте!..

Ей вдруг стало до слез обидно. И не понятно, чья это обида – Ивгина? Клавдия? Или той ведьмы, в чью душу она слазила сегодня без всякого на то права?

– Не ерничайте… Хоть любовь-то… не трогайте. Да, кровать ваша пошлая, да, Назар меня бросил… Но любовь… любви от этого ни холодно ни жарко. Она не спрашивает… Ей плевать, что мы о ней думаем; ей плевать, что нам, вот именно нам ее почему-то не досталось… Но она просто есть. И мне от этого, может быть, чуть легче…

– Это философия. Любовь есть объективная реальность, не зависящая от нашего восприятия…

– Смейтесь. Можно даже чуть громче. Смейтесь…

– Я не смеюсь… Сверхценность.

– Что?

– Сверхценность… Для тебя – то, что ты называешь любовью. Для нынешних ведьм – по-видимому, Мать…

– А для вас, по-видимому, сигареты. Все, я пошла.