Протест - Филип Фармер

Дунски сумел-таки — едва ли не в буквальном смысле — взять себя в руки. Почти физически он ощутил, как невесть откуда взявшиеся, невидимые руки протянулись к нему и непостижимым образом обхватили изнутри. Что это? Отец Том?

— Я решил, что надо делать. Вы должны слушаться меня. Командую здесь я, — заявил Длинный.

— Мне никто не говорил, что вы у нас за командира, — сказал Дунски. — Кто вас уполномочил?

Длинный покраснел от злости, ноздри его раздувались.

— Разве ваш шеф не сообщил вам, что я поставлен во главе операции?

— Обычно мой шеф делится со мной только самой необходимой информацией, — холодно заметил Дунски. — Видимо, на этот раз он упустил нечто важное. Во всяком случае…

— Дунски подхватил свою сумку и набросил ее ремень на плечо. Рассерженный Длинный все-таки сохранил остатки здравого смысла, что и позволило ему усмотреть в быстром и решительном движении Дунски реальную угрозу. Он еще не забыл, что у Дунски есть пистолет.

Голос Длинного звучал твердо, хотя голова его заметно подрагивала.

— Вы справедливо заметили — у нас нет времени на разговоры. Итак, приказы отдавать буду я. Как я сказал, мы избавимся от Сник, — это самое логичное действие. К тому же повторяю: я так решил.

— Вы сами собираетесь разделаться с ней или предоставите эту честь кому-нибудь другому? — спросил Дунски.

— Какое значение имеет, кто это сделает?! — громко выкрикнул Длинный. — Важно, что это должно быть сделано.

Он бросил взгляд на свою сумку, покоившуюся на маленьком столике совсем рядом с ногами Сник. Дунски не сомневался, что у Длинного тоже было оружие. Он мысленно спросил себя, что он будет делать, если Длинный бросится к пистолету. Действительно ли он, Дунски, способен пристрелить коллегу-иммера, чтобы помешать ему убить какого-то органика? Вряд ли он узнает ответ, если не дойдет до дела, чего бы он, Дунски, крайне не хотел.

А Время, однако, текло или плыло, а может быть, бежало? Действительно, как правильнее назвать то неосязаемое движение Времени, превращающее Потом в Сейчас. В течение следующих секунд будущее должно сделать выбор. Или все не так, и просто происходит то, что и должно произойти, а никаких альтернатив нет и в помине, и случай не относится к числу факторов, влияющих на выбор.

— Не могу поверить, что это происходит! — тоненьким голоском пропищала Блондинка.

— Вот и я тоже, — вставил Длинный, продолжая пятиться от Дунски к своей сумке. — Я мог бы подать в Совет отчет о вашей эмоциональной неустойчивости.

Дунски не оставалось ничего другого, как пытаться сгладить неловкость своего положения.

— Это не очень-то похоже на убийство. Мы собираемся поступить как мясники. Мне просто не по себе от одной мысли об этом. Вы должны это понять. Меня… почти что… стошнило. Но если это необходимо…

Длинный, казалось, немного расслабился.

— Конечно, необходимо. И я это сделаю. Никогда не попросил бы кого-нибудь заменить меня…

Он взглянул на Сник.

— Поверьте, будь какая-то другая возможность… Вы, вместе с этим человеком, — добавил он, обращаясь к Блондинке, и кивая на Дунски, — засуньте ее в стоунер.

В хитрости Длинному не откажешь: если обе руки у Дунски будут заняты, он не сможет воспользоваться оружием.

— Здесь ее убивать нельзя, — сказала Блондинка. — Органики допросят всех жильцов здания. Они что-нибудь пронюхают, и тогда у нас появятся сложности…

— Благодарю, — холодно произнес Длинный. — Ее надо будет куда-нибудь унести отсюда, причем я не хочу, чтобы вам это место было известно. Ни одному из вас.

Дунски приподнял Сник, взяв тело за плечи. Какой мягкой и теплой она была. Как скоро тело ее станет твердым и холодным. А затем снова таким, как сейчас — мягким и теплым. А уже потом тела больше не станет — его расчленят на части. Джеймс чувствовал, как немеют его конечности, словно он принимал на себя частицу смерти Сник.

Блондинка ухватила тело за ноги, и они вместе понесли его к стоунеру. Они втолкнули Сник в цилиндр, усадив ее там — тело механически наклонилось вперед. Дунски приподнял ноги Сник и тоже втолкнул их в цилиндр, прижав к груди Сник. Затем он отошел, а Блондинка закрыла дверцу. Длинный включил регулятор мощности и проследил за тем, как движок через несколько секунд снова вернулся в прежнее положение.

— Все свободны, — сказал Длинный. — Можете возвращаться к своим обычным занятиям. Когда вы понадобитесь, мы установим с вами контакт.

Блондинка заплакала, а на лице Длинного появилось недовольное выражение. Дунски потрепал ее по плечу:

— За бессмертие приходится платить, вот так-то.

Его слова вызвали у Длинного еще большее недовольство. Чернявая, опустив глаза, взяла Блондинку за руку.

— Надо идти.

Они удалились через дверь в холл, Дунски взглядом проводил их. Дверь за ними закрылась; он посмотрел на стоунер. Окошко его, как и будущее Сник, было совершенно пустым.

— Ну? — вопросительно произнес Длинный.

Он стоял, положив на сумку правую руку.

— Не волнуйтесь. Я ухожу, — объявил Дунски.

Длинный посмотрел на него, а затем перевел взгляд на сумку. Слабо улыбнувшись, он сказал:

— Увидите, что я прав. Советую хорошенько выспаться. Завтра проснетесь другим человеком.

— У меня именно так всегда и бывает, — ответил Дунски. — Возможно, этим и объясняются многие из моих неприятностей.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Длинный.

— Ничего.

Он не потрудился попрощаться или каким-то другим способом выразить желание еще раз встретиться с Длинным. Дунски направился к выходу, слегка озабоченный тем, что Длинный не сводит с него глаз. Дунски еще не до конца расстался с идеей спасти Сник, и в голове его зарождалась мысль предпринять еще одну, последнюю попытку, на этот раз не на словах, а с помощью оружия. Это было бы, конечно, полным сумасшествием. Ну спас бы он Сник — а что потом с ней делать? У него же, в отличие от Совета иммеров, не было никакой возможности хорошенько припрятать ее. Длинный был совершенно прав: ему, Дунски, следует обратить самое серьезное внимание на свою эмоциональную устойчивость. С точки зрения простого здравого смысла, с позиций логики он был неправ? Или все-таки прав? Кто может определить, в чем заключается абсолютная истина?

Дунски уже подошел к двери, когда вдруг пронзительно заревела сирена. Он обернулся — Длинный бросился к одному из настенных экранов, мерцавших оранжевым светом. Он что-то негромко сказал в экран, и на нем появилось лицо мужчины. Дунски отступил немного назад, чтобы из-за спины Длинного рассмотреть происходящее на экране.