Несущие ветер - Карен Прайор

Так оно и произошло. Хотя некоторые птицы за зиму исчезали, каждый год в парке «Жизнь моря» несколько взрослых олушей образовывали пары, сооружали гнезда и выводили птенцов. Пушистые птенцы были неотразимой приманкой для любителей фотографии, а любители животных могли наблюдать богатейшее разнообразие птичьего поведения – ритуал ухаживания, агрессивные демонстрации, постройку гнезда и так далее и тому подобное.

Сначала мы не могли объяснить, почему эти не терпящие переселений птицы так уютно освоились в нашем Парке. На помощь пришел случай. Как-то меня вызвали в кассу, где некий господин заявил мне в полном бешенстве, что он – федеральный инспектор по охране окружающей среды и что мы противозаконно держим у себя его птиц и потому, несомненно, подлежим или штрафу, или аресту, а возможно, и тому и другому.

Еще этого не хватало! Выяснилось, что с прошлого года все дикие морские птицы на Гавайях находятся под охраной не только штата, но и федерального управления, а его, Юджина Кридлера, перевели на Гавайи обеспечивать эту охрану.

Разрешение от штата на содержание птиц у нас было, но о необходимости заручиться федеральным разрешением нам никто ничего не сказал; с другой стороны, никто ничего не сказал мистеру Кридлеру о нас, и он был крайне возмущен.

Мы вместе пошли к Лагуне Подветренных Островов, и мистер Кридлер предупредил меня, что всех птиц нам придется выпустить на свободу. Я растерянно показала на белых взрослых олушей, бело-бурых двухлеток и годовиков, которые кружили у нас над головой, – они же свободны!

Ну, в таком случае их придется окольцевать. Правда, они уже носили на лапках кольца штата, а некоторые и цветные пластмассовые кольца, которые мы с Ингрид использовали для индивидуального их распознавания, но я готова была тут же переловить наших олушей – они были совсем ручными – и надеть на них еще и федеральные кольца. Федеральный инспектор как будто начал склоняться к мысли, что нам, пожалуй, можно выдать федеральное разрешение на содержание птиц, и мир, казалось, был восстановлен.

Но тут я сообразила, что должна покаяться еще в одном грехе: в дрессировочном отделе мы как раз выкармливали новую партию птенцов, чтобы водворить их в Лагуну Подветренных Островов, когда они достаточно оперяться. Мы с инспектором отправились назад и осмотрели этих птенцов. Новое потрясение для нашего нового федерального инспектора! Он явно с радостью потребовал бы, чтобы мы немедленно вернули их в родные гнезда, но мы оба понимали, что родители не станут о них заботиться. Либо выкармливать их будем мы, либо они погибнут.

Мы выработали компромисс. Птенцы будут выставлены на обозрение не раньше, чем мы получим соответствующее разрешение, выдача которого потребует нескольких недель.

В результате новые птенцы попали в Лагуну Подветренных Островов позже обычного – двое из них уже начали летать. Когда разрешение наконец пришло, мы расселили птенцов по Парку – пару в Театр Океанической Науки, пару на островок в Бухте Китобойца возле хижины и так далее. Когда и эти птицы начали летать, мы, по-видимому, поняли наконец, что именно привязывает их к родному гнездовью: дело не в том, где рос птенец, а в том, где он встал на крыло. Словно бы наши олуши в первые две недели полетов составили карту своего мирка, пометив крестиком «родной дом». Птиц, которые впервые взлетели в дрессировочном отделе или в Театре Океанической Науки, можно было увидеть, повсюду – на снастях «Эссекса», в Лагуне Подветренных Островов, над морем; но с наступлением брачного сезона они возвращались точно на то место, где впервые встали на крыло, и прилагали всяческие усилия, чтобы именно туда заманить подругу и там выращивать птенцов.

В дрессировочном отделе не было кустов, а олуши гнездятся в кустах, и потому у этих птиц ничего не получилось. Олуши в Театре Океанической Науки оказались даже в худшем положении. По-видимому, – тут я не уверена, – такое «запечатление места» присуще только самцам. Вероятно, даже сейчас, если вы посетите парк «Жизнь моря» в феврале, вы увидите, как эти два самца взлетают на крышу Театра Океанической Науки и вновь вылетают наружу, тщетно пытаясь убедить самок, которые отказываются следовать за ними дальше края бассейна, что нет на свете места для гнезда лучше, чем их «родные», сваренные из труб перила!

Мне никогда не приедалось зрелище кружащих над Парком олушей. Это великолепные летуны.

По моему твердому убеждению, вполне возможно, по крайней мере теоретически, выдрессировать отдельных птиц так, чтобы они по команде демонстрировали элементы полета: парение, резкое пикирование, повороты через крыло, а может быть, даже «бочки» и другие фигуры высшего пилотажа, которые у них получаются вполне естественно. Иногда птица на лету чесала голову лапкой – движение очень забавное, которое так и хотелось закрепить. Однако практические трудности оказались непреодолимыми: все сразу же уперлось в то, что мы не нашли надежного способа метить птиц так, чтобы можно было в полете различать, кто есть кто, и разбирать, у кого и что закреплять.

На земле нам кое-чего удалось добиться. Некоторые птицы научились развертывать по команде крылья или вспрыгивать на руку дрессировщика, спокойно позволяя носить себя и фотографировать. Удалось отработать и кое-какие групповые номера. Птицы усвоили, когда во время представления в Бухте Китобойца их кормят, а когда нет. И вот вскоре после начала представления наступала магическая минута; почти все олуши, которые в этот день оставались в окрестностях Парка, начинали кружить против часовой стрелки над пирогой, выхватывая рыбу из рук гавайской девушки. Затем, когда она причаливала к островку, птицы вытягивались в одну линию и проносились над ней на бреющем полете, а она бросала им рыбу в воздух. После чего олуши улетали на Лагуну или рассаживались по снастям «Эссекса».

Конечно, от них бывают и неприятности. Они щедро заляпывают «Эссекс», а иногда и посетителей белым, воняющим рыбой пометом. Они способны и клюнуть – не опасно, но до крови. У каждого дрессировщика, который выращивал олушей или кормил их из рук, остаются на память об этом маленькие шрамы. Гейлорд Диллингем, студент, одно лето работавший в Парке, вошел в его историю, лихо исполнив на вечеринке «хулу кормления птиц», как он выразился: он ритуализированными жестами гавайской хулы воспроизвел все неудобства этой обязанности, – начиная с попыток очищать покрытые рыбьей чешуей руки еще и от перьев и кончая увертыванием от сердитых клевков. И, тем не менее, поразительная красота полета олушей стоит того, чтобы показывать это зрителям, а для биолога эта уникальная гнездовая колония искупает любые неудобства и неприятности.