Несущие ветер - Карен Прайор

Для Кена наиболее разумным представлялось найти стадо, которое на своих путях постоянно возвращалось бы к суше в таком месте, где за дельфинами легко вести наблюдения. Жорж часто замечал группу вертунов в небольшом заливе на побережье Кона-Кост острова Гавайи – в бухте Кеалакекуа, там, где погиб капитан Кук, открывший Гавайи для Европы. Капитан Кук сообщал о том, что видел дельфинов в этой бухте, – как и Марк Твен, как и многие другие наблюдатели. Бухта Кеалакекуа, подводный заповедник, со всех сторон окружена высокими обрывами, словно нарочно созданными для устройства наблюдательных пунктов. Кен начал систематические исследования, длившиеся три летних сезона, – наблюдения велись с берега, с обрывов и с лодок. Он следовал за дельфинами в маленькой полупогруженной камере, записывал издаваемые ими звуки и по возможности старался оказываться на их путях в открытом море. Он обнаружил довольно четкий суточный цикл. Обычно дельфины появлялись в бухте около середины утра, неторопливо плавали и отдыхали на песчаном мелководье, а с наступлением сумерек вновь уходили в море искать корм вдоль побережья. Многих членов стада удавалось различать индивидуально по шрамам и отметинам. Наблюдатели видели их снова и снова. Немало наблюдений, проведенных учеными в Бухте Китобойца, например касающихся сна и социальной структуры сообщества, получили более или менее четкое подтверждение.

Кен сам рассказал историю своего изучения «дельфинов капитана Кука», как он их назвал, в их родной стихии в книге «The Porpoise Watcher» (N.Y.W.W.Norton and Co., 1974). А я во время экспериментов Кена видела их один незабываемый раз.

Из моего дневника. Не датировано (лето 1970 года)

На субботу и воскресенье мы с Ингрид улетели на Большой Остров посмотреть дельфинов. «Уэстуорд» стоял на якоре в бухте Кеалакекуа, упоительно красивый, словно на рекламном плакате туристической компании, битком набитый студентами Кена и гостями Тэпа – прямо-таки плавучий отель. (Тридцатиметровая шхуна «Уэстуорд» была исследовательским судном Океанического института). Нас поселили в носовой каюте по правому борту, очень уютной. Кен был где-то еще, работами руководили его помощники Том Дол и Дейв Брайент. Когда мы добрались туда, Том и его группа уже отправились на обрывы вести наблюдения. У пристани нас встретил ялик с «Уэсту-орда». По пути через бухту мы проходили мимо спокойно плавающих дельфинов, и трое-четверо подплыли ближе и некоторое время держались у самого носа ялика, так что можно было бы их погладить.

«Уэстуорд» стоял далеко в стороне от стада, а потому после обеда мы с Ингрид спросили у Дейва Брайента, нельзя ли взять надувную лодку, чтобы подобраться к нему поближе. Он разрешил. Мы не хотели тревожить животных, но когда еще нам мог представиться случай понаблюдать вблизи дельфинов, которых мы знали так хорошо?

Мы намеревались тихонько подойти к медленно движущемуся стаду метров на пять-шесть, чтобы не помешать животным, а потом надеть маску, соскользнуть по веревке под воду и плыть на буксире за маленькой резиновой лодкой со скоростью дельфинов, то есть около двух-трех узлов. Мы решили, что таким способом увидим больше, чем из громоздкой камеры Кека. Можно будет вертеть головой во все стороны, а животных мы почти наверное не встревожим – опыт подскажет нам, где проходит граница их «дистанции бегства», и мы их не вспугнем. Джек Рубел, гость Тэпа, любезно предложил нам свои услуги в качестве гребца.

Первой нырнула Ингрид, оставалась под водой, пока не замерзла, и вернулась в лодку, совершенно ошалев от восторга. Затем нырнула я, а Ингрид осталась указывать Джеку, куда направлять лодку.

Когда мы плыли на ялике, я видела спины четырех-пяти животных довольно близко от нас и еще несколько спин, медленно движущихся чуть позади, а потому у меня сложилось впечатление, что стадо насчитывает около двадцати особей. Но теперь, нырнув, я обнаружила, что ошиблась: стадо вовсе не исчерпывалось рассеянными у поверхности животными, оно было словно многослойный пирог – группы из двух-трех дельфинов двигались друг под другом от поверхности до самого серебристого песчаного дна на глубине пятнадцати метров, а может быть и больше. Передо мной, рядом со мной, ниже меня, позади меня – ряды и ряды дельфинов, которые спокойно плыли, соприкасаясь плавниками, и посматривали на меня добрыми веселыми глазками. Шестьдесят животных, если не все восемьдесят.

Время от времени какой-нибудь дельфин развлечения ради внезапно устремлялся ко дну и резко поворачивал, взметывая облако белого песка. Вода казалась приятно прохладной, как морской бриз в жаркий день, а дельфины были серыми, графитными, серебристыми, и на белый песок ложились бирюзовые отблески света, отражавшегося от светлой нижней стороны их туловищ.

Внезапно одна из пар отделилась и, «держась за руки», описала стремительную прихотливую петлю. В Бухте Китобойца я много раз видела, как дельфины выписывали круги и восьмерки, но насколько это было красивее тут, в трехмерном пространстве – гигантские пятнадцатиметровые параболы от сияющей поверхности до мерцающего белого песка, и снова вверх, прочь в смутную подводную даль, и снова назад! Серебристо-бирюзовые животные в серебристо-бирюзовом мире, в трехмерном мире, где нет силы тяжести, где все могут летать. И повсюду вокруг меня звучали шелестящие, щебечущие голоса вертунов – музыка, полная невыразимой безмятежности.

Так мы с Ингрид единственный раз увидели наших любимых вертунов во всей их первозданной красоте, о какой прежде даже не догадывались. Но мы пожадничали и решили спуститься за борт вместе, а наш гребец, который любезно уступил нам свою очередь уйти под воду, хорошо знал лошадей, но не дельфинов. Теперь, когда некому было подсказывать, как следует держаться с вертунами, он все чаще подходил к животным слишком близко, оказывался у них на пути, сталкивался с ними. Стадо заволновалось, и несколько минут спустя дельфины уже вертелись и кувыркались в воздухе, рассыпавшись в разных направлениях. Когда мы с Ингрид сообразили, что произошло, мы тут же вернулись на «Уэстуорд», но было уже поздно: вспугнутые животные собрались и все ушли в море, тем самым положив конец рабочему дню наблюдателей.

Не могу сказать, чтобы я чувствовала себя так уж приятно, когда Том Дол, помощник Кена, вернулся с обрыва, на чем свет стоит ругая резиновую лодчонку, сорвавшую наблюдения. Мы с Ингрид поспешили принести извинения, но раскаяния не чувствовали ни малейшего: зрелище вертунов, резвящихся в их родной стихии, стоило любой головомойки.

Пожалуй, самым знаменитым исследователем дельфинов, во всяком случае в глазах широкой публики, остается Джон Лилли, чья полемическая книга «Человек и дельфин»,[13] насколько я могу судить, навеки внушила этой публике идею, будто дельфины способны разговаривать и будто они, возможно, умнее людей. Как только представления в Парке более или менее наладились, я по обычаю написала всем исследователям дельфинов, прося их высылать мне оттиски их научных статей. Одним из первых я написала доктору Лилли. Он ответил из Флориды, упомянув, что собирается побывать у нас. Общая радость: мы все страшно хотели познакомиться с ним, а кроме того, поскольку он работал только с атлантическими афалинами Tursiops truncatus, нам было интересно узнать его мнение о наших вертунах и других экзотических видах. Готовясь к его приезду, я даже поработала часок с Макуа, чтобы превратить его пыхтящее «алоха» в подобие «Хелло, доктор Лилли!» – студенческая шуточка, которая никому, кроме меня, не показалась смешной.