К началу. История Российской Империи - Михаил Яковлевич Геллер

Идея об отсталости России не принадлежит Освальду Шпенглеру: он ее очень ясно и убежденно выразил. Многочисленные свидетельства «отставания» Московии от Запада приводят путешественники и дипломаты, ремесленники и военные наемники, хлынувшие в московское княжество в XV в. Выражение этому чувству дают и жители набиравшего силу государства. Они воспринимают «отставание» как различие, как непохожесть. Это чувство уже не уйдет из сознания русских. Народ, принадлежащий к христианской цивилизации, но к православной ее ветви, хотел считать себя одновременно внутри и снаружи. Необходимость догонять, в буквальном смысле слова, в некоторых областях, прежде всего в военном деле, воспринималась нередко как подражание «латинянам», врагам церкви и подлинной веры. Влечение и отталкивание, интерес и презрение - смесь взаимоисключающих нередко чувств определяют отношение Москвы к внешнем миру. Но эти чувства определяют и отношение к Москве. Она привлекает и пугает. При Иване III и его наследнике в городе появилось множество иноземцев. Для жилья им выделили особый квартал - Немецкую слободу.

В XV в. Европа выходила из Средних веков. Складывалась цивилизация, разительно непохожая на московскую. Совершенно естественно, иностранцы сравнивают увиденное с тем, что они знают, и с изумлением, иногда ужасом, нередко с отвращением регистрируют отличия. Естественно, свое кажется им хорошим, чужое - плохим. Иностранные путешественники, начиная с Сигизмунда фон Герберштейна, оставившего замечательную книгу о Московии эпохи Василия III, отмечают всевластие великого князя (потом - царя), покорность населения, жестокость нравов. Точность этих наблюдении не подвергается сомнению. Но стоит вспомнить, что XV и XVI века (как, впрочем, и предыдущие столетия) были жестоким временем. Современник Ивана III - французский король Людовик XI превосходил русского князя жестокостью, целеустремленностью в достижении своих целей любыми средствами. Английский король Генрих VIII, современник Василия III, был тираном и непримиримым противником феодальных вольностей. В одно время с Василием III правили и католические короли Испании - Фердинанд и Изабелла, учрежденная ими инквизиция была могучим инструментом усиления абсолютной королевской власти. Современником Ивана III в Италии, откуда к нему приехала невеста, был Чезаре Борджиа, прославившийся жестокостью и беззастенчивостью в выборе средств в политике.

Московское государство, удивлявшее иностранных путешественников, не было более жестоким, чем время. Процесс централизации и постепенной ликвидации феодальных баронов на Западе соответствовал поглощению удельных княжеств Москвой. Важнейшей отличительной чертой Московии было поглощение личности государством, которое воплощалось в обожествленном государе. Учение, так следует назвать эту концепцию, о божественной власти московского государя дало ему новую легитимность. До провозглашения «божественной» доктрины источником его власти было наследство, полученное от деда и отца. Теперь княжеская верховная власть освобождалась от всякого земного юридического источника. Божественный источник власти московского государя превращал всех его подданных в подчиненные существа низшего порядка.

Слово «холоп» означало крестьянина, прикрепленного к земле, к своему господину, либо купленного раба. В более широком смысле слово употреблялось для обозначения слуги, покорного, безответного служителя. Начиная, примерно, с конца XV в. все просьбы, обращенные к великому князю, потом к царю, подписывались: холоп и имя. Холопами называют себя в обращении к государю все, в том числе удельные князья и даже братья Ивана III и Василия III. Совершенно очевидно, что если считает себя холопом государя ближайший его родственник, тем более считают себя княжескими рабами все другие подданные.

Й. Хюизинга, анализируя «осень средних веков», западноевропейскую жизнь в XIV-XV вв., называет три ее главных элемента; отвага, честь, любовь. Это качества индивидуальные, которым в московской жизни не было места. Отвага могла быть проявлена только на службе князя: в обществе, где все были «холопами» государя, понятие «чести» носило особый характер. Западноевропейская куртуазная любовь, изобретенная провансальскими трубадурами в XII в., страстная плотская любовь, воспетая Данте, Петраркой и множеством других поэтов, не могла стать элементом жизни на Руси, ибо литература до XVI в. была в руках монахов, а без литературной пропаганды любовь не существует.

Главными элементами русской жизни были - терпение, покорность, набожность. На этих основах строилась иная культура и непохожие на западные стереотипы поведения. Г. Флоровский, автор «Путей русского богословия»32, отмечает, что в «истории русской мысли много загадочного и непонятного и прежде всего, что означает это слишком долгое и затяжное молчание? Как объяснить это позднее и запоздалое пробуждение русской мысли?» Историк Г. Федотов, послереволюционный эмигрант, как и Флоровский, также недоумевает: «В грязном и бедном Париже XIII в. гремели битвы схоластов, а в золотом Киеве, сиявшем мозаиками своих храмов, - ничего, кроме иноков, слагавших летописи и патерики…»33. Давались разные ответы на вопросы о причинах «отставания», как это понимали иностранцы, «своеобразия», как это видели русские. Петр Чаадаев в первой половине XIX в. объяснял «умственную немоту» тем, что западные народы получили просвещение от Рима, облекшего христианство в эллинские и латинские формы, с их богатой мыслью и античными философскими традициями, а русские приняли христианство на Византии, где риторика и благолепие обряда часто заслоняли мысль. Развивая эту мысль, философ С. Левицкий говорит о роли алфавита, изобретенного Кириллом и Мефодием в IX в., о значении перевода Библии и Евангелия на церковнославянский язык, который был македонским наречием древнеболгарского языка. Русские не нуждались в переводе, ибо церковнославянский язык был близок древнерусским говорам. На Западе, где Библия существовала в греческом, а чаще всего латинском переводах, монахи должны были знать язык Вергилия. Древнерусские книжники в этом не нуждались34.

Дмитрий Лихачев, крупнейший советский знаток древнерусской литературы, оставляет в стороне причины и пишет об особенности русской культуры. Начиная со спорного утверждения о том, что русская литература «древнее, чем литература французская, английская, немецкая», ибо ее «начало восходит ко второй половине X в.»35, он продолжает: «…древнерусская литература не таит эффектов гениальности, ее голос негромок. В ней не было ни Шекспира, ни Данте. Это хор, в котором совсем нет или очень мало солистов и в основном господствует унисон»; древняя русская литература ближе к фольклору, чем к индивидуализированному творчеству писателей нового времени; «литература древней Руси не была литературой отдельных писателей: она, как и народное творчество, была искусством надындивидуальным». Академик Лихачев резюмирует: «Древнерусские писатели - не зодчие отдельно стоящих зданий. Это - градостроители. Они работали над одним, грандиозным ансамблем»36. «Надындивидуальность», как выражается Д. Лихачев, «коллективизм», как можно бы сказать об этом качестве, характерен для древнерусской культуры вообще, в том числе и в наиболее ярких се проявлениях - зодчестве и иконописи.

Православие - решающая сила формирования древнерусской культуры, которая в свою очередь формирует мировоззрение русских, их поведение. В формировании поведения и менталитета участвовали и материальные факторы: форма земледелия, требовавшая частых переходов на новую территорию после истощения прежней; перемены места требовала также необходимость уходить от опасности; отсутствие привязанности к месту объясняет тот, например, факт, что деревянная Москва сгорала регулярно каждые 5-10 лет. Летописцы удивлялись, что при Иване Калите за 15 лет случилось 4 больших пожара, но почти так же часто горела столица великого княжества и при Иване III. Город неизменно отстраивался из дерева: это был, конечно, самый доступный строительный материал, но возможность каменного строительства существовала, москвичи ею почти не пользовались.

Важнейшим фактором культуры, духовной и материальной жизни было единодержавие московских государей. Русские историки и публицисты ищут его причины, начиная с XVI в. Иосиф Волоцкий, Филофей и их последователи находили объяснение в далекой «старине» - в византийской традиции, перешедшей к Владимиру Красное Солнышко и Владимиру Мономаху, а родословную самодержцев относили к римскому кесарю Августу, В XIX в. исследователи прошлого давали рациональные объяснения и говорили о процессе развития государей всея Руси под влиянием геополитических условий жизни на северо-востоке. Некоторые историки подчеркивают роль монгольского ига, которое требовало сильного князя, защищающего население, другие выделяют роль монгольской модели власти, повлиявшей на московских государей. М. Дьяконов, автор «Власти московских государей» (1889), остающейся одной из лучших работ на эту тему, писал «Основною почвой для выработки типа самовластного государя в его московской форме послужило черное и серое всенародное множество, которому некогда было думать о каких-либо правах и вольностях в постоянных заботах о насущном хлебе и безопасности от сильных людей. Это государево самовластие развивалось очень постепенно на русской почве и, может быть, не получило бы так скоро окончательной формы царского самодержавия, если бы не пришли ему на помощь греки и итальянцы при Иване III». Советские историки говорили о законах классовой борьбы и неизбежном прогрессивном процессе создания централизованного государства, требовавшего твердой власти.