Маленький нью-йоркский ублюдок - Раскин М. Дилан

В общем, я был уже почти готов попрощаться, растрогаться и все такое, но тут откуда ни возьмись вынырнула парочка местных-чудесных чуваков, которые, завидев Мэри, рванули к ней поздороваться. До боли в суставах ненавижу, когда люди, особенно парни, так поступают. Они ведь специально это делают, козлы вонючие. Видели бы вы этих обалдуев, лишивших меня общества Мэри. Те еще отморозки. А какой походкой они подвалили, вы бы только посмотрели — такие крутые мужики в бейсболках козырьком на бок, то и дело хватая себя за мотню, подвалили к Мэри и принялись ее допрашивать. Вот ведь гады, вот твари-то. Господи, как же они меня взбесили. Все испортили.

Мне по-любому не хотелось встревать в их компанию, я не собирался затевать еще одну драку, так что просто отошел к своей машине и ждал, пока Мэри освободится. Впрочем, беседуя с ними, она тоже не казалась особо счастливой, но Мэри вообще-то слишком вежлива, чтобы кого-либо грубо отшить. Мне бы хотелось, чтобы она все-таки их отбрила. А еще лучше отбрила бы напрочь их пустые головы. Они испортили мне весь ритуал прощания. Вы уже знаете, какие у меня порой возникают трудности, но когда прощание прерывают — еще хуже. Все равно как второй раз идти к дантисту. Но не суть, дожидаясь Мэри, я стал стирать гадость с крыши Дэл. Да, идиоты, я дал своей машине имя. Я зову ее Дэл. Понимаю, очень оригинально, конечно. Не хотел раньше в этом признаваться, а то бы вы меня приняли за недоумка или совсем психанутого. В наши дни люди стали настолько ограниченны и глупы, что не удивлюсь, если вы примете меня за полного долбака, только потому что я зову свою машину по имени. А, к черту. В ожидании Мэри я протирал свою Дэл. Говну, что летало в воздухе малюсенького гаража гостиницы «Дэйз-инн», почему-то очень приглянулась моя крошка, она вся была в какой-то дряни. Ну и ладно, по крайней мере я хоть нашел, чем заняться в ожидании Мэри. Лучше уж чем-нибудь заниматься, пока жду, если я просто стою без дела, сильно смахиваю на серийного убийцу, а если учесть, как я был измотан и выбит из колеи, а в голове буйно роились всякие разные мысли, меня как пить дать арестовали бы шовинисты, именующие себя полицией Элмхерста, если б только заметили в состоянии неподвижности. Поверьте на слово, неприятностей мне не хотелось. Поэтому несколько минут я усиленно начищал свою Дэл. На улице было холодновато, поэтому приходилось постоянно менять руки, одной протирать, а другую держать в кармане. Спустя некоторое время ситуация стала меня всерьез бесить, в частности из-за того, что я начал терять прощальный настрой. Обычно, если у меня и появляется запал попрощаться, держится он максимум минут десять. После этого все, пиши пропало. Так досадно, что у меня совсем не было сил подойти и навалять этим гадам, докучающим Мэри, мне стало бы куда легче.

К счастью, ждать оставалось совсем недолго. В противном случае я бы точно вышел из себя. Наконец Мэри подошла ко мне сзади, а я стоял лицом к Дэл. На лице ее красовалась замечательная ироничная ухмылка.

— Такие куски дерьма, — прокомментировала она.

Я рассмеялся. Мне нравится, когда девушки ругаются, как заправские дальнобойщики, сохраняя при этом сексуальную привлекательность. Честно говоря, мне захотелось в ту же секунду и на том самом месте слиться с Мэри в долгом глубоком поцелуе. Правда очень хотелось, только смелости не хватало. Не хотелось ее напугать и все такое, к тому же у нее был бойфренд. Мистер Роб. Так что я удержался от проявления каких-либо поползновений в ее сторону. Меня и так трясло от предстоящего прощания, к тому же, если бы я и решился пуститься с ней в танцы языка, то по-любому дальше этого дело бы не зашло. То есть совокупляться с ней я бы не стал. Она была слишком хорошим и умным человеком, чтобы я так с ней поступил. Догадываюсь, вы, наверно, считаете меня ханжой, но это не так, правда. Просто у меня проблемы с сексуальным сближением с девушками, которых я считаю замечательными и умными. Это на самом деле большая беда, поскольку с теми, кого я считаю законченными идиотками, даже на сексуальной почве сближаться не хочется. А тех, кто посередине, по пальцам пересчитать и днем с огнем не найти. Вот почему до конца своей никчемной жизни я, наверное, останусь сексуально неудовлетворенным и никогда не смогу поддерживать долгие отношения с девушкой, разве что у нее будет какой-нибудь физический недостаток или мерзкое венерическое заболевание, физически не позволяющее ей обмениваться флюидами. Да, ситуация хуже некуда.

А знаете, что делает ее еще более плачевной? Огромное количество девушек, не понимающих, когда им говорят нет. Даже когда убеждаешь их, что просто не хочешь их развращать. Они продолжают злиться на тебя. Была у меня одна такая, Сара звали. Мы с ней были знакомы со старших классов. Она была такой, знаете, привлекательной брюнеткой, которая принимала участие во всех дискуссиях на уроках и во всех соревнованиях. Ну вот, она была самой прекрасной и самой невинной девушкой из всех, кого я знал. У нее были такие чудесные руки, я их просто обожал. Всегда такие чистенькие и нежные на вид. Господи, она была просто очаровательна. Настолько привлекательна, что иногда это меня даже угнетало, но несмотря ни на что, мы почти каждый вечер проводили вместе. Но ничего у нас не вышло, что, конечно, даже удивительно. Спустя несколько недель она начала сердиться на меня за то, что я отказался показать ей свой член. Представляете? Эта психически ненормальная девчонка злилась, потому что я хотел сохранить ее невинность. Я постоянно ей это твердил, но она просто отказывалась понимать. И в свою очередь долбила мне, что ее тошнит от моих иррациональных рассуждений. А потом порвала со мной. Просто помешанная, как оказалось. Нет, серьезно, вы, девочки, — просто сбежавшие обитатели дурдома. Прошу, кстати, прощения у всех обитателей дурдомов за это сравнение. Но вы все точно сошли с ума.

Короче, несколько секунд Мэри молча стояла передо мной. Мы прислонились к Дэл и смотрели, как наши Фрик и Фрак исчезают вдали. Живот совсем разбушевался, вынуждая издавать мои фирменные нервные залпы. Я даже почувствовал, что джинсы сзади слегка увлажнились. Нет, пора завязывать с этими проклятыми прощаниями. Окончательно заколебали. Хуже всего, что нервы в тот день были ни к черту. Я даже приблизительно не представлял, в каком направлении двинуть, выбравшись из этого Освенцима, я был настолько морально истощен, просто не передать. Было ощущение, что если я сейчас же не сяду, то упаду на колени под тяжестью своей собственной байкерской куртки.

Наконец я решился первым нарушить неловкую тишину и произнес: «Ладно, короче». Водится за мной такая привычка. Как только занервничаю, начинаю повторять ладно, короче не меньше биллиона раз в минуту. И это без преувеличений, на полном серьезе — не меньше биллиона.

После этого целую минуту никто из нас не проронил ни звука. Отлично помню, как неловко было стоять вот так вот несколько минут и молчать. И все в этом вшивом городке двигалось словно в замедленной съемке.

— Ну и что собираешься делать, суперзвезда? — прервав молчание, спросила Мэри. Суперзвезда? Что-то новенькое.

Помнится, я продолжал смотреть в небо. Светило солнце, но было ясно, что вот-вот пойдет дождь. Вдалеке уже собрались тучи, и в воздухе висел запах дождя. Что слегка напомнило мне октябрь, и почему-то я снова задумался о том мальчике, который кричал: «Мамочка говорит звонить перед уходом». Почему я тогда об этом паршивце задумался — непонятно. Но мне стало интересно, бегают ли до сих пор он и его сообщники по Шестьдесят восьмой аллее и трезвонят ли в дома по вечерам и что же в конце концов означает это «Мамочка говорит звонить перед уходом». Хоть убей, не могу понять. Ну и ладно, я слишком устал, чтобы дорубаться. В общем, наконец я посмотрел на Мэри.

— Я возвращаюсь в Нью-Йорк, — сказал я.

Сначала Мэри ничего не ответила. Просто уставилась на меня и медленно кивнула головой. Ветер волновал копну ее растрепанных волос. Очень красиво. Очень небрежно, даже неряшливо, но красиво. Если честно, я точно не помню, что она мне в результате ответила. Вот хоть убей — не могу вспомнить. То есть пробормотала что-то о чем-то, но что конкретно — с уверенностью не скажу. Но абсолютно уверен, что после ее слов я нагнулся и сжал ее в дружеских, но весьма крепких объятьях. Обычно я так не делаю, но в тот день что-то совсем распоясался и уже ничего не соображал. Даже слегка прослезился. Хорошо, что я был в темных очках. Это, вероятно, — самое выгодное вложение суммы в шесть баксов из сделанных мною за всю жизнь.