Крики в ночи - Родни Стоун

Он откашлялся:

— Не следует путать факты и валить их в одну кучу.

— Факты? Какие факты вы представили мне с тех пор, как исчезли мои дети? Никаких. Даже никаких намеков. Разве что тот несчастный ребенок в карьере, за многие километры отсюда. Все ваши поиски и проверки, газетные розыски и призывы к возможным свидетелям…

— Пожалуйста…

— Что они дали, какую информацию или улики? Черт бы все побрал. И в итоге вы останавливаетесь на том, что подозреваете меня.

— Это подозрение, может быть, все еще в силе, месье. Пока мы не докажем обратное, — язвительно произнес он.

— Послушайте, вы показали мне то место в лесу, это ужасное место. Зачем вы это сделали?

— Это тоже дело полиции, — ответил он.

Из вредности, должно быть, или с целью обвинить меня. Странным образом я был благодарен ему за это, так как, не сделай он этого, я никогда бы и не задумался обо всем, что стояло за этим.

Ле Бреву, казалось, очень хотелось задобрить меня:

— Что касается мадам Сульт, то здесь нет никакой тайны. Она старая и всего боится. Она просит полицию помочь и платит за охрану. Это один факт. В прошлом у нее были дети, которые стали, как бы сказать… буйными. Один из них поджег себя. Это другой факт. Она скорбела по нему, на этой почве даже немного сдвинулась. Несчастный случай произошел около того дома, где вы жили. Не знаю почему, но она не захотела продать его. Третий факт: она не могла жить там дальше. Поэтому место стало приютом для отдыхающих. Там останавливалось много людей. Вы понимаете? — Как будто для того, чтобы подчеркнуть собственные слова, он медленно произнес: — Эти вещи не взаимосвязаны.

Но я не верил ему.

Его глаза, казалось, стали еще глубже.

— Надеюсь, что вы не будете делать глупости.

Два его молодчика улыбались, как бы говоря: «И не вздумай выкинуть какую-нибудь американскую выходку: мы тебе не доверяем».

— Что я могу сделать? — вежливо спросил я. — Я потерял детей. Мне нужно рассеять подозрения, падающие на меня.

— Никто вас не обвиняет, месье. Дело не закрыто. Мы продолжаем искать.

Глядя на него, я прочел на его коричневом лице и злорадство, и негодование, прежде чем он отвел от меня взгляд и забыл обо мне, как будто меня там и не было. Он барабанил пальцами по столу, и я почувствовал, что мои предубеждения только усилились. Он был человеком, готовым лгать и скрывать. А связующим звеном, как я понял, между теми давними смертями (или смертью) и исчезновением моих детей, между домом в Шеноне и особняком в Гурдон-сюр-Луп, между Ле Бревом и его бывшим коллегой Элореаном, связующим звеном была старая женщина, которую я пока так и не смог увидеть.

Я вернулся в темную спальню в маленьком отеле, надеясь, что меня ждут сообщения от Эммы, от Эстель, от кого-нибудь еще. Но ничего не было, а я чувствовал себя таким уставшим, что сбросил ботинки и лег на кровать, прокручивая всю информацию еще и еще раз. Почему Ле Брев ни с того ни с сего показал мне место, где было найдено тело, и сказал, что детей было двое? Почему он скрыл историю Сультов? Следит ли он за мной сейчас? Было ли нападение на поляне ошибкой или предупреждением? Связан ли он как-то с Эстель? Кто посадил розы? Вопросы появлялись и исчезали, а ответы могла знать мадам Сульт.

Во-первых, мне нужны были кое-какие вещи, и я купил их, одну за другой, в маленьких и запыленных галантерейных магазинчиках на окраине города. Я задумывался о намерениях Ле Брева, но был практически уверен, что никто за мной не следил, хотя у меня и было чувство, как и по дороге в Гурдон, что на меня все время смотрят. Я ездил на неприметном «рено» за покупками и во время вылазок купил нужные мне инструменты по списку, который составил в уме: пару кусачек с пластиковыми рукоятками, небольшое одеяло из грубой ткани, садовые перчатки и маленький фонарик. Я не знал точно, какой фонарь мне нужен, и в конце концов остановился на фонаре-ручке — одном из школьных приспособлений, которые прикрепляются к карману.

Последний предмет из моего списка был самым трудным, и при его покупке следовало быть уверенным, что никто не следит за машиной. Разыскав нужный магазин в довольно убогом переулке за мостом, я проехал мимо него и вокруг три раза, чтобы убедиться, что меня не заметили.

В магазине прозвенел звонок, откуда-то появилась женщина в ярко-розовом нейлоновом переднике.

— Месье?

— Мне нужна раздвижная лестница.

Она кивнула, и я выбрал ту, которую приметил: легкие алюминиевые ступеньки, складывающиеся четыре раза. Она была не очень крепкая, но легкая и выдвигалась больше чем на четыре метра, с небольшими резиновыми крюками на концах.

— Месье покупает пожарный выход? — пошутила женщина.

В тот вечер я впервые за последние четыре дня с аппетитом поужинал. Я попытался дозвониться до Эммы, но нигде ее не нашел. Сидя там, в Сен-Максиме, я внезапно почувствовал уверенность в том, что мне надо сделать. Я с облегчением пил кофе, зная, что теперь я экипирован, как взломщик.

Когда я ехал назад в гостиницу, небо уже закрывали плотные облака, затмив звезды, в воздухе чувствовалась влага. Закрывая дверь, я заметил тень женщины на той стороне улицы. Она пряталась за машиной и слонялась без дела, словно проститутка. Я не мог быть уверен, да и сама идея была абсурдной, но я почему-то подумал, что она ждала именно меня.

— 25 —

Я опять поехал в горы, в деревню Гурдон-сюр-Луп. Было уже темно и так облачно, что, казалось, машина едет в углублении, прорезанном фарами. Каменные дома и деревья, похожие на заколдованные, появлялись на мгновение в желтом свете фар и потом так же быстро исчезали, оставаясь в мире полутеней. Дорога проходила через заброшенную долину и петляла вверх; окрестный пейзаж походил на лунный. Эта земля хранила немало тайн и одна из них — трагическое исчезновение моих детей.

В полночь я добрался до деревни и, свернув за угол, направился к центральной площади. Было еще тепло, но кругом уже все опустело. Единственный подвешенный уличный фонарь отбрасывал слабый свет на дорогу и на три деревянные скамейки, около которых не было ни души. Магазин и кафе давно закрылись, а шпиль церкви казался космической ракетой, готовой к старту на вершине пускового устройства. Невдалеке стоял знакомый микроавтобус «рено» и несколько заехавших сюда случайных машин. Легко представить себе глаза и уши за закрытыми окнами, наблюдающие за тобой в этой ужасающей тишине. Не обращая внимания на возможную слежку, я поехал прямо по дороге к особняку.

Я вспомнил, что говорила Эстель о засаде, о кровавой бойне где-то в этих краях, когда французские партизаны напали на немцев и сами были окружены. Сейчас, одному в ночи, было легко себе представить крики и выстрелы, раздававшиеся в деревне. Эсэсовцы уничтожили все дома, оставив лишь церковь с мемориальной доской и память о злодеяниях, хранящуюся за этими вновь отстроенными фасадами. И мадам Сульт.

Я подъезжал к стене — длинному белому периметру ее владений, за которой где-то прячутся жандармы. Стену я воспринимал как вызов, как посылку, которую нужно открыть, не зная содержимого: такое же отвратительное возбуждение возникает при парашютном прыжке с самолета и приземлении в тумане.

Я остановил машину метров за двести до закрытых на замок темных ворот и поставил на обочине. С выключенными фарами заметить ее было трудно, но какие-то никелированные части слегка отсвечивали. Теперь у меня был наготове карманный фонарик. Ночь выдалась черной как смоль. Я вытащил складную лестницу и покинул машину.

В темноте я пересек дорогу и пошел вдоль забора. Кровь прилила мне к голове, когда я разложил лестницу и нашел провод сигнализации наверху, над двумя слоями колючей проволоки, над полоской битого стекла. Об этом я позаботился, прихватив одеяло, кусачки и перчатки. Я рисковал нарваться на обитателей сторожек, но рассуждал, что в это время ночи они не ждут посетителей. Даже если сработает сигнализация, они подумают, что это ложная тревога, что провод случайно задела какая-нибудь птица.

Тем не менее я чуть в штаны не наложил, когда вытащил кусачки и перерезал провод сигнализации, затем обернул одеяло вокруг колючей проволоки, возвышающейся над стеной. Сидя верхом на стене, я прислушивался к малейшим звукам. Голоса? Лай? Но все было тихо, и, подтащив лестницу, я поставил ее с другой стороны ограды. Мне не особенно хотелось прыгать с такой высоты. Лестница скользнула по стене, а затем я спустился по ней со свернутым одеялом в руках.

Часы показывали четверть первого, и я находился на ее территории. Внутри. Сигнализация перерезана, что может привлечь внимание и поднять тревогу, и я постарался замести следы. На секунду я позволил себе включить фонарик, он выхватил из темноты тощие деревца, которые, видимо, выросли здесь сами по себе. Неизвестно, как далеко тянется эта поросль. Надо быть осторожным.