Девочка для шпиона - Фридрих Незнанский

— Милая дама! — говорю ей с ослепительной улыбкой. — Я, следователь Турецкий, выясняю обстоятельства смерти полковника Скворцова Василия Дмитриевича! И не моя вина, что некоторые вопросы я могу выяснить только с вами. Поэтому давайте решим, какой способ дачи показаний устраивает вас больше: у вас на диване и пока неофициально или у меня в кабинете под запись на магнитофоне?

Все ее кокетство облезло, как косметика под струей горячей воды. Ковалевская превратилась в смирную, строгих правил женщину средних лет, которая движением руки показала мне направление в гостиную и сказала негромко, но с достоинством:

— В таком случае сюда, пожалуйста.

Прохожу в гостиную, обставленную достаточно богато для скромной разведенной швеи.

Ковалевская усаживает меня в глубокое, неудобное для ведения допроса кресло, потому что в нем я откидываюсь на предательски податливую спинку, сиденье низ кое, колени торчат, едва не возвышаясь над плечами. В такой позиции даже флиртовать не очень удобно, не говоря уж о «раскалывании» скорее всего не желающей сознаваться в грехах женщины.

— Вы, конечно, извините, Валентина Николаевна…

С этими словами встаю и пересаживаюсь на диван.

Здесь гораздо удобнее, руки можно упереть в черный неполированный журнальный столик, наклониться над сжавшейся в кресле Валентиной и спросить зловещим шепотом: «Ну что, гражданка Ковалевская, будем сознаваться?!»

Ей не остается ничего другого, как сесть в кресло, где мгновение назад барахтался я. Ковалевской тоже не хочется утопать в его расслабляющей мягкости, но ничего не поделаешь, форма нашей беседы не подразумевает сидения рядышком.

— Как вы сказали? — спросила она. — Вы говорите, что Василий Дмитриевич умер?

— Да, Валентина Николаевна. А вы не знали?

— Господи! Да откуда же?!..

Я вижу, что она волнуется, хотя всеми силами старается это скрыть. Она теряется в догадках о том, что мне известно, откуда я узнал о ней. Возможно, она винит в этом покойного Васю. Во всяком случае, слез, а главное, слов раскаяния на первой минуте встречи не предвидится. Что ж, время терпит.

— Валентина Николаевна, расскажите о своем знакомстве со Скворцовым.

— Стоит ли об этом сейчас? — с оттенком мелодраматизма в хрипловатом от напряжения голосе спросила она.

— Стоит. И желательно поподробней…

Пока она собиралась с мыслями, я, рассеянно поводя взглядом, осмотрел помещение. Меня, признаться, интересовало, в какой комнате Валентина занималась с полковником любовью, как и откуда можно было эти замечательные сцены сфотографировать. Одно ясно — происходило это не в гостиной — диванчик, на котором я сижу, плохо приспособлен для тех позиций, что запечатлел не лишенный остроумия шантажист. Квартира у Ковалевской двухкомнатная, так что, скорее всего, дело было в спальне. И это вполне естественно.

Тем временем Валентина решила, что уже пора говорить:

— Скажите, а как к вам следует обращаться? Гражданин следователь? Или господин?..

— Обращаться пока можно по имени-отчеству — Александр Борисович.

— Очень приятно! Так вот, Александр Борисович, офицеры, они кокетливы, как барышни… Не замечали?

— Да нет вроде, — удивляюсь я.

— И напрасно! Это потому, что вы штатский человек. Господа офицеры, которые еще не спились, не опустились и не утратили перспективы, очень следят за своим внешним видом. Многие предпочитают не получать обмундирование на складе и потом подгонять по фигуре. Это плебейство! Большинство заказывают кителя и шинели у нас в ателье. Там, на рабочем, так сказать, месте, мы и познакомились с Василием Дмитриевичем… Скажите, — вдруг повысила она голос, — он погиб при исполнении служебных обязанностей?!..

Вот ведь швея-артистка, понимаешь ты!

— Василий Дмитриевич скончался от обширного инфаркта, — суховато сообщил я. — Умер недалеко отсюда, во дворе, как отставник. Впрочем, учитывая специфику его работы, можно предполагать все что угодно, даже то, что погиб на задании. Вы ведь знаете, чем он занимался?

— Н-нет, — покачала головой Валентина. — Странно, такой крепкий мужчина — и вдруг инфаркт…

— Вы давно знакомы?

— Не очень. Чуть больше полугода. А если учесть, что виделись мы довольно редко…

— Что вас связывало, Валентина Николаевна? — как можно любезнее задал я щекотливый вопрос.

— Чисто товарищеские отношения! — быстро сказала она. — Мы духовно близкие люди!

— Швея и полковник разведки? — не удержался я от иронии.

— А что? — запальчиво возразила она. — Думаете, если швея, так совсем темный человек?

— Да нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы были близки. Скажу больше: у меня есть неоспоримые доказательства того, что вы со Скворцовым состояли в интимной связи…

Лицо у нее вспыхнуло. Не знаю, правда, какие эмоции вызвали прилив крови к лицу — стыд или досада со злостью.

— И поверьте, Валентина Николаевна, я не частный сыщик, которого наняла законная супруга Скворцова. Я представляю Прокуратуру России и не занимаюсь адюльтерами. И если в ходе нашей беседы мне станут известны какие-то интимные подробности, я не буду писать о них в стенную газету вашего славного ателье. Ваш любовник работал в разведке, и, так как он умер не в кругу домочадцев и без служебного завещания, прокуратуру и разведку Генштаба интересует, что поделывал полковник Скворцов в те промежутки времени, когда со службы уходил, а домой еще не являлся. Зачем вам понадобилось охмурять разведчика, Валентина Николаевна? С заместителями в тылу гораздо спокойнее…

Ковалевская на этот раз была сама серьезность и, кто ее знает, может, совсем не притворялась:

— Извините, пожалуйста, Александр Борисович, вы ведь тоже требуете почти невозможного…

— Не понял?

— Думаете, легко сказать человеку, которого видишь первый раз в жизни: да, я была его любовницей. А что касается заместителей по тылу, так не врала я вам. Тыловики по преимуществу ребята незатейливые, и интересы у них и запросы соответственные. А я, что бы вы обо мне ни думали, люблю мужчин с интеллектом… Мне, понимаете, не семнадцать лет, когда идешь, а на тебя все кобели облизываются. И если солидный мужчина, семейный да обратил на меня внимание, значит, чего-то ему дома не хватало. Так?

— Согласен. И терпеливо выслушал, хотя подвергать вас общественному порицанию не собирался. Меня интересует, с кем встречался Скворцов в вашем доме, о чем вел разговоры, из-за чего умер. Ведь он умер у вас?

— Откуда вы знаете?

— Есть веские предположения, основанные на изучении тела криминалистами. И наверное, если проверить ваши полы и ковры да сопоставить с частицами, которые обнаружены на одежде убитого, предположения станут доказательствами. Вы этого хотите?

— Нет!

— А вдова хочет!

— Вы… выдадите меня?

— Мне бы этого не хотелось так же, как этого не нужно было покойному.

— Да… да-да, правильно!

— Но те сведения, которые мне от вас нужны, я должен получить, Валентина Николаевна, иначе я позволю вдове разыскать вас и подать в суд за неоказание помощи. Она, кстати, знает вас в лицо…

— Откуда?! — всполошилась та.

— Фотографии, — обронил я.

Как и предполагал, она поняла, вопросов больше не задавала, попросила разрешения курить, будучи в собственной квартире, и начала говорить:

— Да, фотографии… Из-за них все и произошло. Он приехал вечером, напряженный, почти злой…

— Когда вечером? Какого числа? — уточняюще спросил я, хотя время наступления смерти Скворцова было известно. И все-таки мало ли. Вдруг он заночевал у Ковалевской.

— Вечером восемнадцатого ноября. Он в этом отношении, ну в постельном, силен был. А дома, наверное, недополучал… Часто мы, когда встречались, первым делом в спальню шли, а потом уж начинался вполне светский вечер. И тогда тоже, только он не весело-возбужденный был, как обычно, а… как бы ершистый, ощетинившийся. Говорит, пошли-ка, Валюха, потом, боюсь, не до того будет. И попросил еще: ты, говорит, переночуй у брата сегодня, мне, говорит, хочется сегодня один вопрос закрыть, потом решим что-нибудь на будущую жизнь…

— Прошу прощения, — прервал я ее монолог. — О чьем брате речь?

— О моем. У меня брат родной, Миша, в Кузьминках живет.

— Понял, спасибо. Продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, сказал, чтоб на ночь к брату поехала. Я спросила еще: ты тут ничего такого не надумал? Он посмеялся так невесело, нет, говорит, немножко меня подставили товарищи, сегодня с ними встречусь, разберусь интеллигентно, да и все, ты же меня знаешь, говорит, мои партнеры кулаками не машут и обрезов не носят.

— То есть он попросил вас уехать на ночь из своей квартиры и оставить его одного для встречи с кем-то?

— Да.

— И вы настолько доверяли Скворцову, что собирались уехать?