Пятница (СИ) - Яна Кельн

Рауль, как и в первую нашу встречу, предпочитал Софитель всем парижским отелям. В тот вечер я ждал его у входа в отель. Непогожий октябрьский день. Один из многих. Ледяной дождь лил стеной, громко барабаня по капоту и по стеклам моей Лагуны. Я не решился выйти из машины, только припарковался напротив выхода из отеля, чтобы Рауль наверняка увидел меня. К тому моменту я уже и думать забыл о том, что у Стаса когда-то были дела в Париже, о том, что он так же останавливался в этом отеле. Мир перевернулся, когда я увидел его, выходящего под проливной дождь из стеклянных дверей. Мне показалось, что именно я оказался под потоком этой воды. Кровь стыла в венах, пальцы онемели, сжав руль. Я оказался не готов увидеть его. Значительно позже, засыпая в объятиях Вермандуа, впервые отказав тому в близости, я осознал, что люблю. До сих пор, не смотря ни на что. Больная любовь. Стас – мой наркотик.

Я начал новую жизнь, переступил первые пять ступеней лестницы, которую мысленно выстроил для себя, то есть добился приблизительно четверть от того, что задумывал, мечтая удрать от тотального отцовского вмешательства в свою жизнь. Но любовь к Стасу – это тот маленький заплечный узелок, который пожизненный странник вынужден нести на себе всю жизнь. Понимание, прижившись в сознание, помогло переступить какой-то барьер и пойти дальше. Я смирился с новой неотъемлемой частью своей души, наростом, от которого невозможно избавится, поэтому мне стало легче идти, ведь теперь я рассчитываю силы для того, чтобы тащить и эту ношу.

Телефон. Звонит, разрывается. Замолкает на несколько мгновений и начинает трезвонить вновь. Возникает чувство дежавю. Странное ощущение того, что меня отбросило в прошлое. Вот сейчас я возьму трубку и услышу недовольный голос Ани. Бред. Чтобы проверить это, встаю с кровати и иду на поиски разрывающейся модной мелодией трубки. Телефон находится в джинсах, обнявших толстую металлическую ножку барной стойки.

- Алло, - мой французский уже беглый и свободный, сохранился только акцент, но Франи с Раулем усердно трудятся, чтобы избавить меня от этого недостатка.

- Саша, у нас беда, - Энтони – младший дядя Франи и управляющий второго по счету моего ресторана, говорит спокойно, но раз мужчина отважился беспокоить меня в выходной день, значит, случилось что-то действительно важное.

- Буду через полчаса.

Начало одиннадцатого утра. Часы открытия заведения. Мне все же удалось уснуть. Трубка остается лежать на столе, выделяясь ярким светлым пятном на фоне черного дерева. Я выкупил квартиру еще год назад и внес кое-какие изменения, но все они были незначительны и коснулись только мебели, которую стоило сменить из-за утраченного со временем лоска. Теплый душ помогает смыть следы секса и взбодриться, про утренний кофе я даже не помышляю. В первую очередь работа, потом забота о бренном теле.

Выхватываю из шкафа светлые летние джинсы и яркую футболку. Матерясь на родном языке, втискиваю в вещи влажное тело. Сине-красные полосы на запястьях прикрывают черные браслеты. Этот аксессуар стал обязателен для меня. Ношу даже тогда, когда в нем нет необходимости. Франи однажды поделилась, что между сотрудниками кафе на Монморенси ходит слух, что я вскрывал себе вены. Не удивительно, мне бы тоже именно это пришло в голову, если бы увидел человека, не снимающего такое украшение.

Выбегаю из дома, снимаю машину с сигнализации и запрыгиваю в салон. Пара минут и верная реношка несет меня к повседневным делам.

- Что произошло? – пройдя через зал, не заметил ничего ужасного, а сам управляющий попался перед входом в кухню.

Энтони был полуобнажен, торс блестел от влажных капелек, светлые брюки потемнели от влаги и липли к телу, а с черных волос капала вода. Мужчине было немногим больше сорока, пробежался по нему взглядом, увиденное понравилось. Отрезвили глаза испанца, наполненные смехом и ехидством.

- Я буду сверху, - улыбаясь, произносит он.

- Не думаю, что нам грозит смена позиций, Тони. Ты все еще у меня в подчинении, - улыбаюсь в ответ, но тут же вспоминаю, что я сюда не за поздним завтраком пришел. – Что произошло? – повторяю вопрос.

Вместо ответа, управляющий приоткрывает створку двери. Я замер в шоке. На моей кухне с потолка бурными потоками текла вода, заливая дорогую кухонную технику, пол был покрыт слоем прозрачной жидкости, а работники метались по помещению, стараясь подставить хоть какую-нибудь тару под особенно сильные потоки.

- Трубы, - Энтони развел руки в стороны.

Это действительно было бедой. Множество домов в Париже простояли не одно и не два десятилетия, некоторые отсчитывали и века. Безусловно, правительство города регулярно проводило капитальные ремонты и следило за историческим наследием. Но текущие трубы оказались проблемой парижан, наравне с мусором и карманниками. Бороться с этой напастью было бесполезно, поэтому каждый лишь мог надеяться, что ему повезет. Я сам верил в лучшее, арендуя помещение на одной из центральных улиц в доме, чей возраст приближался к веку. Так случилось, что именно сегодня мне не повезло.

- Эти долбоебы не догадались перекрыть воду?! – ору во всю глотку.

Работники кафе замирают на местах, пригвожденные к ним моим внезапным криком. Энтони удивленно смотрит на меня и ошарашенно спрашивает:

- Что?

- Блять!

- Что?

- Мудачье!

- Что?

- Энтони, ты звонил в аварийные службы?

- Конечно, - кивает, метания на кухне возобновляются с новой силой.

- Тогда где они?

- За твоей спиной.

Оборачиваюсь, от дверей кафе ко мне спешит деловой араб с обеспокоенным лицом. Энтони опережает меня, бросаясь мужчине наперерез, и сходу быстро объясняет проблему, повышая голос и размахивая руками. Эмоции и испанская нация – неотделимы. Мужчина чувствует ответственность, за то, что случилось, хотя его вины уж точно нет.

Через минут пять поток стихает, капая тоненькими струйками, которые и вовсе сменяются на крупные пузатые капли. Вздыхаю, снимаю обувь и спешу на помощь. Сотрудники аварийки откачивают воду насосом, но ее остается еще достаточно, для того, чтобы весь персонал еще пару часов активно работал тряпками.

Ресторан пришлось закрыть на неделю. По страховке я получил выплаты, которые покрыли убытки по испорченной технике и ремонту, но недельную прибыль я потерял. Неприятно, но это можно пережить. Я давно вывел свой бизнес на тот уровень, который приносит довольно неплохой стабильный доход, и такие издержки попадают в разряд всего лишь незначительных неприятностей, а не сравнимы с катастрофой мирового масштаба.

Париж тонет в позднем вечере. Встаю из-за стола, срывая с глаз ненавистные очки. Завтра можно возобновлять работу. Выключаю свет, замирая на мгновение возле двери. В окно льется яркий свет уличных фонарей. Лето – туристическая пора, гуляющие не исчезают с улиц, наоборот, когда спадает жара, когда вечерняя прохлада позволяет свободно дышать, люди вытекают на центральные улицы плотным потоком. Выхожу из кафе через черный ход и попадаю во внутренний двор соседнего дома, с наслаждением вдыхаю темноту. Скрываюсь в арке, несколько гулких шагов и выхожу на шумную центральную улицу. Здесь жизнь бурлит мощной рекой, группы людей перетекают от одного магазина к другому, от одного заведения к другому, завтра в работу и конкуренцию вновь вернется и мое кафе. Я горд тем, что отбоя от клиентов ему не занимать, великолепное расположение, отменная кухня и вышколенный персонал, делают свое дело. Iperiber набирает популярность. Оправляю пленку, которая скрывает площадку летней террасы, она задралась внизу. Разгибаюсь и иду вперед, но с траектории сбивает сильный толчок. Врезался в какого-то нерасторопного туриста. Открываю, рефлекторно зажмуренные глаза, перед ними не излюбленная удобная одежда посетителей Парижа, а лацканы черного пиджака, белая рубашка, только галстук отсутствует и расстегнуты верхние пуговицы.

- Саша?

До боли знакомый голос. Хочу кричать, выть от несправедливости. Почему из миллиардов человек, живущих на планете, я столкнулся именно с тем, кого предпочел бы никогда не встречать.

- Вы обознались, - кидаю на французском, надеясь, что в столь короткой фразе не будет слышен акцент.

Срываюсь с места, теряюсь в толпе, заставляю себя идти быстро, но не бежать, не оборачиваться, чтобы наверняка не раскрыть своего лица. Прочь отсюда. Быстрее, но, не привлекая внимания. Не слышу, не вижу, но седьмым чувством ощущаю тихие, крадущиеся шаги преследователя. Он не торопится, словно знает, что жертва никуда не денется. Заворачиваю за угол, все же срываюсь на бег, петляя между дворов, я уже неплохо изучил центр Парижа, слышу бег за собой. Когда рискую быстро обернуться, понимаю, что из-за страха разыгралось воображение, и никто не торопится преследовать меня. Мрак. Смеюсь над своей трусостью. Вдохновляет только то, что бежал я в нужную сторону. Уже спокойно иду домой. Курю, периодически оглядываюсь, но в этот раз мне повезло. Может, он поверил, что я другой человек, может, не успел заметить среди прохожих, может, не стал преследовать. Зачем? Какой ему в этом смысл.