Тверской баскак. Том Четвертый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич D.Dominus

«Вот оно что! — Мысленно усмехаюсь, понимая где тут собака порылась. — Это он так мстит мне за то, что денег не получил. Бесится, а сыграть в открытую пока не решается, все-таки торговый волжский путь под протекцией Сартака и пошлина с торговли напрямую течет в ханскую казну».

Приняв мою задумчивость за оторопь при имени Берке, кипчак совсем разошелся. Брызгая кровавой слюной, он злобно зарычал.

— Тронешь меня, урус, и Берке отомстит тебе! Все города твои пожжет, всех баб уведет в полон, а землю конями вытопчет!

Это с его стороны было большой ошибкой, потому как вид его оскаленной орущей морды вызывает у меня отвращение и злость. Это узкоглазое вопящее лицо на миг воплотило в себе всю ту боль и ужас, что принесла на Русь степная орда. В глазах враз потемнело, а в сознании всплыли груды мертвых тел, бушующее пламя горящих городов, и бредущие в неволю пленники.

Сжав кулаки, пытаюсь взять себя в руки, но в памяти всплывает белое лицо зарубленного мальчонки, что все еще лежит в соседней комнате этого дома.

Бешеная ярость накатила неудержимой волной, и рука сама рванулась к рукояти сабли. Клинок уже пошел из ножен, как вдруг на мою ладонь легла чья-то тяжелая рука.

— Негоже тебе, консул, о пса поганого оружье свое марать!

Яростно оборачиваюсь, и мои глаза встречаются с нахмуренным взглядом Калиды. Его твердый голос, успокаивая, пробивает мутную пелену моей ярости.

— Не по чину ему от твоей руки сгинуть. Я сам!

Прихожу в сознание и, благодарно кивнув другу, вкладываю саблю обратно в ножны. Кипчак еще что-то кричит, а стрелки уже вытаскивают его во двор. Шипящий звук сабельного удара, и захлебнувшись, скулящий вой затихает навсегда.

Привычно пружиня конскую рысь, оглядываю уходящую вдаль дорогу. Вынырнув из леса и кружа желтой лентой по склону холма, она пропадает где-то за его гребнем. По ней, растянувшись цепочкой, скачут всадники московской дружины Волчича и отряды Соболя.

Вся имеющаяся у меня конница преследует уходящую орду. Как я и ожидал, Аланай боя не принял, а стал отходить от Рязани, едва наши дозоры сшиблись с его передовыми разъездами. Не давая ему уйти, я вывел из города своих конных стрелков и вместе с московской боярской конницей бросил их преследовать врага. Сам я тоже двинулся с кавалерией, а пехота под командованием Хансена пошла следом.

Предыдущий двухнедельный марш изрядно измотал стрелков и пикинеров, поэтому конница оторвалась с первого же дня. Все войско изрядно растянулось, и с каждым часом пехота отставала все больше и больше. По данным на сегодняшнее утро отрыв был уже более полутора суток точно. Подгонять Хансена не имело смысла, он и так делал все что мог. Люди шли уже на пределе, и ждать от них чего-то сверхъестественного было бы неразумно.

Меня эта растянутость немного напрягала, но я старался на этом не зацикливаться. Если все пройдет гладко, думалось мне, то помощь пехоты может вообще не понадобиться. Враг деморализован и бежит, когда он наткнется на полки Зосимы и Гороха, то и вовсе запаникует. Тут мы его зажмем с двух сторон и покрошим в капусту. Так мне во всяком случае виделось изначально.

Был правда в этом плане один весьма тонкий момент. Противника было почти в два с половиной раза больше. Даже в сильно поредевшем состоянии у Аланая оставалось еще не меньше четырех тысяч всадников, а у меня куда меньше.

Два полка по пять сотен конных стрелков в каждом ждут в засаде где-то впереди, плюс здесь со мной потерявшая почти сотню убитыми и ранеными бригада Ваньки Соболя — четыреста всадников, и московская дружина, еще двести. Всего всех вместе около тысяча шестисот. Против четырех тысяч маловато, но в плюс можно посчитать еще три десятка громобоев, две «тачанки» с баллистами и одну пусковую установку с пятью ракетами. Вся эта «артиллерия» входила в спецбригаду Соболя и сейчас катилась позади конных отрядов.

В изначальном плане конницу должен был подпирать полк Хансена, но в реалиях пехота имела шанс успеть разве что на «церемонию награждения».

Калиде эта ситуация не нравилась еще больше, чем мне, но он только хмурился и молчал. Злорадно тыкать пальцем, мол я же предупреждал, было не в его правилах. Он свое слово сказал — я не послушал. Теперь для всех нас оставался только один путь — идти до конца. Мы оба понимали, что остановиться на полпути невозможно, потому как тогда засадные полки Зосимы и Гороха вообще останутся с ордой один на один.

Дорога пошла вверх, взбираясь к вершине холма, и вскинув взгляд, замечаю, что движение колонны затормаживается, а сверху ко мне несется всадник. В душе сразу же зашевелилось нехорошее предчувствие — не к добру это!

Подлетев ко мне, стрелок осадил коня и, нагнувшись к самому уху, выдохнул только одно слово.

— Татары!

«Что за черт! — Мелькнула первая же мысль. — Откуда⁈ По всему, сейчас у Аланая должно быть только одно желание — оторваться от нас как можно дальше. А он что делает…?»

Не додумав, пришпориваю коня и, обгоняя застывшую колону, мчусь на вершину. Слышу, как вслед за мной срываются в галоп Калида и Прохор. Втроем влетаем на вершину, там уже стоят Соболь и московский тысяцкий Бажен Волчич.

Резко осаживаю коня рядом сними.

— Где⁈ — Окидываю взглядом открывшееся пространство. Пологий спуск холма катится открытой равниной почти до самого горизонта, и только там его встречает лесная стена.

— Вон! — Тычет вдаль Ванька, и теперь уже и я вижу черную полосу у кромки леса.

Прищурившись, вглядываюсь в даль и различаю растущую массу всадников у темной полосы деревьев. Уже сейчас можно сказать, что это не дозорный отряд и не какие-нибудь отколовшиеся мародеры. Там у границы леса, на вскидку, уже больше тысячи, и видно, как прямо на глазах линия всадников все растягивается и растягивается.

— Это сам Аланай и вся его орда! — Выносит однозначный вердикт Калида. — И до них верст десять.

Чувствую, как взгляды всех троих устремились на меня, и, даже не глядя в их строну, кожей ощущаю застывший в них вопрос — что это значит⁈

«Хотел бы я сам знать! — Усиленно ворочаю мозгами, силясь понять логику врага. — Царевич развернулся на сто восемьдесят! Он что обезумел⁈ Чего он хочет⁈ Разгромить нас по частям⁈ Да нет, он же не дурак и понимает, что мы боя не примем. Отойдем до соединения с пехотой, а там уж численный перевес будет на нашей стороне».

Разные мысли крутятся в голове, и пытаясь их упорядочить, вытаскиваю карту. Прикидываю на ней нашу нынешнюю позицию и задаю себе все тот же вопрос. Чего же хочет добиться ордынский вожак⁈

Карта составлена мною еще позапрошлой зимой, когда я проезжал через Рязань. Почти все объекты нанесены лишь по рассказам и описаниям местных жителей, и этот лист бумаги можно назвать картой лишь весьма условно. Я все это знаю, и тем не менее мой взгляд упирается в отмеченную линию реки Прони и значок брода рядом с ней.

«Вот оно что! — Вдруг осеняет меня. — Аланай решил вернуться к броду. Видать, как только его передовые разъезды наткнулись на дозоры Зосимы с Горохом, он догадался в какую ловушку его загоняют. Догадался и развернул орду обратно на север».

Веду глазами идущую почти строго с юга на север линию реки и понимаю ход мыслей степного царевича. Здесь единственный брод на десятки верст вверх и вниз по течению, перейдя по нему реку, он попросту отгораживается ею от нас и выскальзывает из расставленной ловушки. Пусть в этом случае путь к верховьям Дона будет намного длиннее, и скорее всего, придется договариваться с мордвой о проходе через их земли, но это уже неважно, когда дело идет о жизни и смерти.

До этого я был полностью уверен, что столкнувшись с заслоном, орда обязательно попытается прорваться в степь. Будет долбиться в лоб, пока не опрокинет заслон или мы не захлопнем капкан. А они вон какой кульбит отчудили!

«Да, недооценил ты царевича! Промашечка вышла! — Запоздало укоряю самого себя. — Это тебе в науку, чтобы не считал всех дурнее себя. Вон царевич-то провел тебя на раз и сейчас неизвестно кто кого поймал. У него четыре тысячи сабель, а у тебя всего шестьсот!»