Маленькая балерина - Ольга Смецкая

Это была музыкальная шкатулка, внутри ее лежала пухлая тетрадь в виниловой обложке бледно-зеленого цвета. А под ней… Вот отчего шкатулка показалась мне такой тяжелой.

Под виниловой тетрадью был спрятан пистолет. Элегантный, явно дамский, с перламутровой рукояткой и изящным, с гравировкой, дулом.

Я брезгливо вытащила его и отбросила от себя. Я знала, к каким ужасающим последствиям могла привести эта, с виду безобидная, изящная штучка.

Как-то, пару лет назад, я заехала к маме на работу. У нее как раз образовалось окно, и мы с ней устроили чаепитие в ординаторской. Но тут влетела сестра и сообщила, что доставили больного с огнестрельным ранением. Мама быстро выбежала в коридор, а я зачем-то вышла следом.

Раненого, молодого мужчину с землисто-серым, нездешним уже, лицом, везли на носилках, а верхом на нем сидела женщина в хирургическом костюме и делала массаж сердца. Запустила обе руки в латексных перчатках в развороченную грудную клетку, в которой что-то оглушительно хлюпало. При каждом нажатии кровь фонтаном била из раны, попадала на белые стены, на медицинский халат, на лица фельдшеров «скорой помощи». Потом мама объяснила, что парню выстрелили в спину в упор. Пуля прошила легкое, перебила артерии и сосуды и вышла через грудь. Отсюда такое сильное кровотечение. А входное отверстие было совсем крошечное.

Парня не спасли, он умер на операционном столе. А я возненавидела оружие еще больше.

Но сейчас вдруг подумала, что пистолет может стать мне надежным защитником. Пусть я не умею стрелять, но порой даже один вид оружия приводит людей в трепет. Я взяла пистолет в руки. Он пришелся мне как раз по размеру. Перламутровая рукоятка приятно холодила ладонь, палец естественным образом поместился на курке. Я с трудом поборола желание нажать на него и сунула пистолет под подушку.

Раскрыла тетрадь. В нее был вложен конверт с надписью: «Мамочке». Я вытащила из него стопку черно-белых фотографий очень плохого качества. На всех снимках была изображена одна и та же девочка в разном возрасте.

«Ирочке три годика. Июнь 1951 года», «Первый раз в первый класс», «Как повяжешь галстук – береги его» и в скобках «Прием в пионеры». Все это я прочла на оборотной стороне снимков. Последняя фотография, с которой в объектив улыбалась милая юная девушка, была датирована шестьдесят четвертым годом. Девушка была очень похожа на Иду Врублевскую.

Фотографии выпали из рук и веером рассыпались по полу.

Значит, у Врублевской была дочь. Вряд ли она стала бы хранить снимки чужого ребенка. Но тогда где она, эта дочь? Почему не живет в этом доме, по праву принадлежащем ей? Насколько я помнила, после смерти Врублевской в прессе муссировалась тема ее тотального одиночества. И никто никогда ни словом не обмолвился об этой мифической Ирочке.

Я вздохнула, собрала фотографии и вложила их обратно в конверт.

Настала очередь тетради. Я взяла ее в руки, перелистала. Кажется, она была пуста, лишь откуда-то из середины выпала пожелтевшая от времени, полуистлевшая вырезка из газеты «Правда». Она была такая древняя, что почти рассыпалась в руках. Я бережно ее развернула.

Заметка была посвящена приему в Кремле по поводу 36-й годовщины победы социалистической революции. Большую часть занимала фотография. На переднем плане, помимо знатных хлеборобов и прославленных доярок, стояли легко узнаваемые Ида Врублевская и Вера Ломова, а между ними расположился высокий стройный мужчина в элегантном смокинге. Снимок назывался «Дружба народов», а подпись под ним гласила: «Знаменитые артистки Большого театра Врублевская и Ломова с консулом Италии в СССР».

Неужели это он? Тот самый итальянец, подаривший Иде картину с изображением дворца?

Прикоснувшись, пусть и невольно, к чужой тайне, я почувствовала себя неловко, словно подсматривала в замочную скважину.

Я бережно сложила вырезку, засунула обратно в тетрадь и захлопнула ее. И тут же снова раскрыла. Медленно пролистала. Тетрадь была пуста.

Кара сидела в кресле у камина. В его пасти веселился огонь. Языки пламени кружились в причудливой пляске. Сходились, яростно сплетались, словно в жестокой схватке, и снова разбегались. Они почему-то напоминали Каре ансамблевые сцены из балета «Пламя Парижа» – воинственные народные танцы.

Кара жила на даче уже два дня. Здесь она обрела видимость столь необходимого ей душевного равновесия.

В тот вечер, когда звонил Дюк, Тая приготовила Каре отвар из пустырника. От него Кара спокойно проспала всю ночь, не просыпаясь. Наутро она была потрясена. Все мрачные мысли сузились до размера песчинки и спрятались где-то в глубине подсознания. Жизнь высветилась новыми красками. Даже тот факт, что внутри нее, подобно раковой опухоли, разрасталось чудовище, уже не казался фатальным.

Кара глотнула из бокала подогретого красного вина. По телу растеклось блаженное тепло.

Вино действовало так же, как и пустырник.

– Притупляюще-умиротворяюще, – пробормотала Кара заплетающимся языком и хихикнула.

На каминной полке уже стояли несколько опустошенных бутылок. Ящик коллекционного «Киндзмараули» ей преподнес когда-то давний поклонник, секретарь Тбилисского обкома партии. Кара тогда не знала, что делать с вином. Вот, теперь пригодилось.

Снопы искр вырвались из камина и упали на ковер. Запахло паленой шерстью, ковер был натуральный, сотканный умелыми руками узбекских мастериц. Тоже подарок от благодарных зрителей. Собственно, это был даже не ковер, а настоящее произведение искусства, и призван он был украшать одну из стен дома, но никак не лежать под ногами. Тем более что изображен на нем был вождь революции в окружении узбекских пионеров. Но Кара пренебрегла здравым смыслом, и по приезде на дачу развернула ковер, стоявший до этой минуты на чердаке, и бросила на пол. Так было теплее и логичнее, что ли. Все равно, кроме нее, никто не увидит.

Теперь на месте глаза вождя образовалась тлеющая дыра. Это показалось Каре смешным. Она поднялась и безжалостно наступила ногой на голову вождю. Дыра перестала тлеть.

В комнате было жарко. Об этом позаботилась Тая. Накануне Кариного отъезда она позвонила в администрацию поселка и попросила протопить дом. А еще Тая сбегала в магазин и накупила продуктов Каре в дорогу.

Кара вышла на веранду, повернула ручку выключателя. Зажегся тусклый свет. Здесь было значительно холоднее, почти как на улице. Оконные стекла покрылись морозным узором, на узком деревянном подоконнике выросла седая борода из инея.

Изо рта повалил пар, зато хмель частично вылетел из головы.

Кара взяла со стола газету «Комсомольская правда». Ее тоже купила Тая специально для Кары. Там, в разделе культуры, была большая статья, посвященная премьере спектакля «Красный мак».