Инферно. Последние дни - Скотт Вестерфельд

— Объясняйте что угодно, только принесите контракты.

— Контракты? — спросила мать в тот момент, как я отключилась. — Надо понимать, ты добилась, чего хотела?

Я посмотрела на свои руки. Они дрожали — наполовину от похмелья, наполовину от волнения.

— Да, так оно и есть.

Она посмотрела в окно.

— Не понимаю, зачем мы впустую тратили все эти деньги на школу, если ты в состоянии просто взять и сделать что-то вроде этого.

— «Джульярд» не пустая трата денег, мама. Но со школой… покончено.

Она смотрела на меня, пытаясь придать лицу выражение недоверия, хотя понимала, что я права. С каждым днем на занятия приходило все меньше учеников, но и они планировали найти способ сбежать из города. Эллен Бромович все говорила правильно: неделю назад оркестр старшекурсников был официально распущен до конца учебного года. Инфраструктура рушилась прямо на глазах.

— Плюс, — добавила я, — это мечта моей жизни и все такое.

— Твоей жизни? Тебе всего семнадцать, дорогая.

Я уставилась на маму, готовая ответить очередной резкостью, но ее глаза засияли в солнечном свете, и внезапно я заметила то, чего никогда не могла даже вообразить: моя несгибаемая мать выглядела хрупкой и уязвимой, как будто беспокоилась о будущем.

У меня возникла мысль — а что, если все ее друзья сделали то же самое, что и мои? Отбыли в Швейцарию, покинули город? Что, если никого больше не беспокоит сбор денег для музеев, танцклассов и оркестров? Что, если все вечеринки, ради которых она жила, не имеют больше причин собираться и просто перестали происходить, сделав все ее бриллианты и черные платья для коктейлей ненужными?

Маме тоже требовалась инфраструктура, внезапно осознала я, и сейчас она рушится у нее на глазах.

Поэтому я сказала лишь:

— Семнадцать лет — это не так уж мало, мама. Надеюсь, еще не слишком поздно.

Я позвонила домой Мосу, чтобы позвать его с собой. В конце концов, мы вдвоем начинали эту группу. Это был наш момент триумфа.

Мать не видела его сегодня утром. Она вообще не была уверена, что он ночевал дома, и была явно огорчена этим. Может, в прошлом Мос иногда не приходил домой в ночь с пятницы на субботу, продолжала она, но, учитывая, что сейчас происходит, ему следовало бы быть осмотрительнее…

Отключившись, я тоже слегка забеспокоилась, надеясь, что Мос не собирается подвести меня. Если не считать Аланы Рей и почти восемнадцатилетней Мин, все наши родители должны были скрепить своей подписью контракты «Красных крыс». До нашего первого выступления оставалось всего шесть дней, и сейчас было не время провоцировать стычки.

Потом я позвонила домой Захлеру, но там никто не отвечал, и голова у меня пошла кругом от обилия воображаемых причин, по которым оба они могли одновременно исчезнуть. В последнее время полиции часто приходится заниматься исчезновением людей, в особенности под землей; ходили даже слухи, что метро собираются полностью закрыть. Но ведь Мос и Захлер не настолько тупы, чтобы спускаться в подземку.

Нет, только не сейчас, когда мы так близки к…

Астор Михаэле сообщил мне адрес огромного жилого квартала на Тринадцатой улице. Я прибыла туда вовремя; он ждал меня в холле, зажав под мышкой портфель из крокодиловой кожи.

— Нам нужно подняться, — сказал он.

— Вы живете здесь?

Ковер в холле местами протерся, позади портье в креслах сидели два охранника с ружьями на коленях. Они внимательно разглядывали нас.

— Господи, нет. У «Красных крыс» здесь свои квартиры. Думаю, ты, наверно, захочешь встретиться кое с кем.

Я не понимала, что он имеет в виду, но мне было все равно; я не могла оторвать взгляд от портфеля.

Лифты оказались старомодные, на кабелях, похожие на клетки в зоопарке. Когда мы вошли внутрь, старик в униформе закрыл за нами дверь и рывком отвел в сторону огромный рычаг. Лифт начал подниматься, этажи были видны между прутьями «клетки». Мое похмелье принялось ворчать из-за трех чашек кофе, которые я выпила. Астор Михаэле повернулся ко мне, еще сильнее сжимая свой портфель.

— Перл, я занимаюсь этим с тех пор, как новый звук стал по-настоящему новым.

— Поэтому я и разыскивала вас.

— И за это время я записал пятнадцать групп. Но ваша — это нечто особенное. Ты ведь понимаешь это?

Глядя, как этажи скользят мимо, я улыбнулась, вспомнив, какой трепет меня охватил, когда я нашла Моса и Захлера.

— У нас есть душа.

— И эта душа — Минерва, Перл. Она — вот что делает вас особенными.

Мы так резко остановились, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Я сглотнула, сердце забилось чаще. К чему ведет Астор Михаэле? Он что, не хочет записывать остальных? Пытается возбудить во мне ревность к Мин?

Лифтер поворачивал свой рычаг то в одну сторону, то в другую, в соответствии с чем мы слегка приподнимались и опускались. По-видимому, цель состояла в том, чтобы пол в лифте остановился на одном уровне с покрытым красным ковром полом по ту сторону «клетки». Я попыталась вспомнить, сколько бокалов шампанского купил мне вчера вечером Астор Михаэле.

— Я знаю, что Минерва особенная, — сказала я, тщательно подбирая слова. — Мы вместе выросли.

— В самом деле?

В конце концов, лифт слегка накренился и со стуком остановился. Мы вышли и оказались в длинном коридоре. «Клетка» закрылась и уехала.

— Из моих пятнадцати групп, Перл, к настоящему моменту самоликвидировались одиннадцать, — сказал Астор Михаэле, не трогаясь с места.

Ну, это была не новость. Все знают, что группы «Красных крыс» имеют тенденцию распадаться.

— И все они представляли новый звук, надо полагать.

— И почему, как ты думаешь, это происходило?

— Ну… Не знаю. Наркотики?

Он покачал головой.

— Такое объяснение мы обычно даем прессе. Но на деле это случается крайне редко.

Я прищурилась.

— Вы хотите сказать, что скрываете истину, ссылаясь на наркотики? Почему?

— Потому что есть вещи похуже наркотиков. — Он вздрогнул. — Вчера вечером с «Токсоплазмой» случилась… ну, можно сказать, авария. После первого же выступления, заметь. Эти парни никогда по-настоящему не ладили друг с другом, знаешь ли.

По его лбу стекала струйка пота; никогда раньше я не видела Астора Михаэлса расстроенным.

— Что произошло?

— Кто знает точно? Стресс был ужасный. И потом убрать все за ними дорого стоило. — Он почистил под ногтями свободной руки ногтем другой. — Приятного мало.

— С ними покончено?

— Ну, не в прямом смысле. Как ты говоришь, это всегда было проблемой с новым звуком. «Токсоплазма» имела душу, но ее хватило лишь на одно выступление. Одно-единственное выступление! — Он испустил долгий вздох. — «Армия Морганы» может продержаться целую вечность, но, конечно, они не настоящие.