Мерило истины - Роман Злотников

Олег без труда выдержал озадаченно внимательный взгляд майора, не стремясь ни подтвердить, ни опровергнуть высказанную только что фантастическую версию собственного происхождения.

«Зачем я все это говорю? — подумал вдруг Глазов. — Черт знает, что происходит…» Но не заметить, что характер общения изменился, стал каким-то гораздо более доверительным, он не мог. Заставив майора прочувствовать то, что чувствовал сам, Олег будто приблизил собеседника к себе, подсадил его на свою ступень мироосознания.

— Ладно, — сказал Глазов, потирая ладонями щеки. — Что же у нас получается… Есть некий человек, утверждающий, что призван возродить Россию. Зовущийся, тем не менее, Олег Гай Трегрей. Появившийся невесть откуда… — он коротко взглянул на Олега, но уточнений от того опять не последовало, — человек с туманным, мягко говоря, прошлым, называющий себя дворянином, обладающий обостренным чувством справедливости, выдающимися физическими и интеллектуальными данными и исключительными, надо признать, даже сверхъестественными навыками воздействия на человеческую психику.

Последнюю фразу Алексей Максимович проговорил с вопросительной интонацией.

— В моих навыках нет ничего сверхъестественного, — спокойно произнес Олег. — При должном прилежании таковым навыкам может научиться каждый.

— О том, где и кем ты был обучен вышеозначенным навыкам, ты говорить, конечно, тоже не будешь?

— Не имею права, товарищ майор.

— Так… Кстати вспомнилась одна из историй, что о тебе рассказывают… Когда ты еще по дороге в часть через город заступился за пострадавшего в аварии автомобилиста и взглядом, на расстоянии, вывихнул мозги полудюжине каких-то жлобов, которые этого автомобилиста собирались избить. Заставил их опуститься на четвереньки и грызться, как псы.

Олег рассмеялся.

— Версия сильно приукрашена. Но приблизительно так и было.

— И… зачем ты это сделал? — спросил Глазов. Судя по всему, ответ на этот вопрос был нужен ему, чтобы нанести еще один мазок на рисуемый в сознании портрет Гуманоида. — Насколько я понял, полиция подъехала тут же. Она бы и разобралась, что к чему. А если эти жлобы…

— Только один, товарищ майор.

— И если этот один жлоб совершал что-то противозаконное, он бы ответил за свои действия в установленном порядке.

— Так должно быть, — сказал Трегрей. — Но так бывает далеко не всегда. Вы это знаете. И я это знаю. И потом… разве можно было мне поступить как-то по-другому? Не вмешаться? В том-то и беда, что здесь люди сами позволяют творить с собой все, что угодно тем, кто имеет к тому намерение.

«Здесь, — машинально отметил Глазов. — А впрочем, он прав, конечно. Ни к чему придраться нельзя. Вот только…»

— Люди… — негромко выговорил Алексей Максимович. — Люди они… люди. Человеки. Всегда такими были и вовек такими останутся. Что тут поделаешь. Ничего не поделаешь…

Он замолчал, ожидая реакции собеседника.

— Практика — есть мерило истины, — все так же спокойно проговорил Олег. — Сначала надобно попытаться что-то изменить, а уж потом утверждать, возможно это или нет.

— И ты пытаешься?

— Да. Мне по-другому нельзя.

«Мне», — снова отметил майор.

— Дворянская честь не позволяет? — спросил он. И тут же спохватился, сообразив, что этот вопрос Олег может воспринять как издевку. Очень не хотелось Глазову терять крепко установившийся уже между ними доверительный тон. — Вы… Ты и вправду… так сказать, голубых кровей?

— Я — урожденный дворянин, — подтвердил Олег. Произнеся это, он непроизвольно выпрямился на стуле, выше поднял подбородок.

Алексей Максимович покрутил головой. Он вдруг испытал неловкость за Трегрея — слишком, по его мнению, высокопарно вышло у парня это признание.

— И… что же ты намерен делать дальше… Олег Гай Трегрей? — спросил майор.

— То же, что и ранее.

— То есть?

— Я ведь уже говорил вам, в чем заключается мой Долг, — напомнил Олег.

— Ах, да… Сделать государство, где тебе выпало жить, великой державой, граждане которой… и так далее…

— Сделать государство, где мне выпало жить, великой державой, граждане которой будут иметь полное право гордиться ею, — полностью повторил уже произнесенное раньше Трегрей.

Алексей Максимович посмотрел в лицо Олегу. В тот момент он не сомневался, что парень говорит совершенно серьезно. Но… как и любому нормальному человеку, ему все-таки было трудно осознавать, что кто-то может говорить эти заезженные в своем громоподобном пафосе слова действительно серьезно и действительно искренне.

— Звучит… многообещающе, — деликатно сформулировал майор Глазов. — И насчет долга я понял. Но я имел в виду другое: что ты собираешься предпринимать здесь и сейчас? Ты… действуешь по заранее обдуманному плану, явно согласованному с программой твоего долга. Ты ведь не зря спровоцировал Разоева на драку и отвоевал у него статус главного авторитета?

— Должен признать, да. Не зря.

— И чего ты этим добился?

— Чтобы меня воспринимали на серьезе, конечно.

— Серьезно, то бишь. Да… всякие паранормальные штуки на авторитет не сработали, слишком непонятно. А так, отвалтузить здоровенного бугая банальными кулаками — это вложило должный трепет в сердца. Допустим. И что теперь? Ты намереваешься… воспитать единомышленников? Среди рядовых и сержантов? А, может быть, и среди офицеров?

— Вперво надобно сделать то, чего почему-то не сделали родители и школа, — ответил Олег, — воспитать в ребятах уважение к себе. Чувство собственного достоинства. Честь. Тем самым приучить их требовать уважительного отношения к себе со стороны имеющих над ними власть. А потом…

Трегрей вдруг замолчал. Алексей Максимович закурил еще одну сигарету. «Свете обещал перезвонить», — мелькнула у него мысль. Он встал и подошел к окну. У КПП только что подъехавший старшина Нефедов выбирался из своего автомобиля. Глазов видел, как старшина открыл багажник, оглянулся по сторонам, вытащил пару пластиковых канистр — судя по той легкости, с которой он поместил канистры себе под мышки, тара была пустой — и заторопился в сторону ангара. «Опять топливо сливать», — подумал Глазов. Навстречу Нефедову, уткнувшись носом в какие-то бумажки, бодро трусил круглозадый майор Киврин. Алексей Максимович вдруг припомнил, как на последней офицерской пьянке, куда его почти силком затащил Самородов, изрядно подпивший замкомполка по воспитательной работе колотил пухлым кулачком по каменному плечу того же Нефедова и, подмигивая обоими глазами по очереди, говорил: «Смотри, старшина!.. Ох, смотри!.. Я про тебя мно-ого чего знаю, мно-ого чего! И Алексей Максимыч вот в курсе твоей расхи… расхитите… тити… расхити-тительской деятельности! Если вдруг что — смотри, старшина! Не зарывайся!» На что Нефедов, скребя себе вялой ладонью грудь, нехотя, без энтузиазма, отстаивал свою позицию: «У меня ж четверо детей, товарищ майор… Люблю я их, спиногрызов. Только из-за них… это самое, понимаешь, товарищ майор?» Через час Киврин, впрочем, напрочь забыл о своих претензиях к старшине и начал требовать, чтобы тот называл его не «товарищ майор», а — «как-нибудь душевно, ласково… Например, „коньячок“. Или „текилка“»…

Еще вспомнилось Алексею Максимовичу, как этим летом рядового Саню Гусева поймали на том, что он при молчаливой поддержке своих боевых товарищей «купил» у молчаливого, не пользующегося авторитетом паренька своего же призыва дорогой мобильный телефон за пачку сигарет. Тот паренек пожаловался родителям, а он, майор Глазов, вынужден был утрясать этот инцидент, потому что и агента терять не стоит, и «сор из избы» выносить не полагается. Всплыло еще и воспоминание о том, как на Пасху приезжал в часть проводить службу священник из Пантыкова… Алексея Максимовича поразили тогда лица солдат и офицеров, выстроившихся на плацу перед невысоким полным человеком в рясе, с клочковатой бородкой и в ярко поблескивающих на весеннем нежарком солнце очках. С этих лиц будто стесали все наслоившееся за год напряжение жизни. Каждый из этих людей в обезличивающем военном обмундировании неуловимо обрел индивидуальность, но в то же время от всех веяло одинаковым настроением надежды на что-то лучшее, на что-то очень хорошее, лежащее вне плоскости серой и вязкой окружающей действительности. Вечером, правда, как случалось почти на каждый праздник, в части было зафиксировано несколько пьянок и несколько драк…

— Ты считаешь, это возможно? — обернувшись, спросил Глазов. — Чтобы люди вот так… вдруг переломились и стали… людьми? Навсегда, до конца жизни?

— Вестимо, — сказал Олег. — Однако, вовсе не вдруг и далеко не все. Но, бессомненно, возможно.

— А… как? Что ты с ними делать-то собираешься? Бить? Как Разоева? Или… гипнотизировать, как меня?