Огненный поток - Амитав Гош

Приказу о возвращении полка в Барракпор Кесри обрадовался, надеясь, что перемена обстановки благотворно скажется на его подопечном. Однако по прибытии на место они узнали, что генеральская дочь выходит замуж за богатого купца-англичанина.

В день свадьбы английская часть лагеря опустела, все офицеры отправились на церемонию венчания. В расположении остался только Ми – его, по слухам, даже не пригласили.

На другое утро Кесри потрогал подушку, которую бичханадар вынес просушиться на солнце, она была мокрая насквозь.

Военный городок в Барракпоре, довольно большой, располагал “особым лазаретом”, в котором девиц, обслуживающих белый армейский состав, проверяли на предмет дурных болезней. Кесри знал, что раньше Ми иногда наведывался в бордель “Красный базар” с вывеской “Только для европейцев”. Вечером, улучив момент, он обронил, что в заведении появилась новенькая очаровашка. Прежде лейтенант поблагодарил бы его за ценную информацию, но сейчас раскричался, обозвав каждой бочке затычкой.

Кесри прекрасно понимал: подопечный беснуется не только из-за потери милой, но еще и потому, что его унизили перед сослуживцами. Зная горячий нрав лейтенанта, он боялся неизбежного взрыва, и вскоре так оно и случилось. Однажды вечером из офицерского собрания прибежал стюард: Ми напился и устроил скандал – услыхав, как кто-то о нем злословит, вызвал обидчика на дуэль.

Кесри всей душой сочувствовал лейтенанту: одно дело, когда харамзада и сувар-ка-бакча говорится в шутку, и совсем другое, если ублюдком и сукиным сыном величают всерьез – только трус не вступится за свою честь. Что ж, чему быть, того не миновать, но это все лучше, чем в одиночестве лить слезы по недостижимой женщине.

Кесри сожалел лишь о том, что дуэль будет на пистолетах, ибо в сабельном поединке его подопечный одержал бы верх бесспорно. Не сказать что Ми стрелял скверно, но тут многое зависело от удачи, а он был взвинчен до предела.

Из клуба лейтенант, конечно, пришел вне себя от бешенства. Предвидя это, Кесри кое-что приготовил и подал ему стакан, велев выпить до дна, чтобы спалось хорошо и утром не дрожала рука.

– Что это? – спросил Ми.

– Шарбат с опием.

О дуэли не говорили, да и зачем? Ми осушил стакан, Кесри же взял завернутые в кусок бархата пистолеты, хорошенько их вычистил и смазал, а потом, как велел обычай, отнес в полковую церковь и положил к стопам божества, чтобы пурохит[49] освятил оружие. Утром он окунул мизинец в горшок с вермильоном и поставил тику на виске лейтенанта. Ми не возражал, только удостоверился, что красная точка скрыта волосами.

Когда прибыли секунданты и все отправились к месту дуэли, Кесри порадовался, что лейтенант абсолютно спокоен и даже весел. Теперь ужасно нервничал Кесри – он бы так не волновался, даже если б драться предстояло ему самому. Его изрядно потряхивало, когда он присоединился к толпе зрителей, державшихся на почтительном расстоянии.

Офицерские дуэли были делом обычным, хоть и не одобрялись высоким начальством. Кесри уже бывал на поединках, но сейчас по команде “Сходитесь!” закрыл глаза. И лишь когда окружающие стали хлопать его по спине, он понял, что подопечный одержал победу, и, как оказалось, с наилучшим из возможных исходов – не убил, но только легко ранил противника.

Дуэль возымела благодатный эффект – честь была восстановлена, гнев и горечь слегка унялись. Но история с барышней аукалась еще долго – по службе Ми продвигался медленно, хоть и был отменным офицером.

Роман с генеральской дочкой отразился и на его личной жизни, став главной, по мнению Кесри, причиной того, что он так и не женился. Можно было ожидать, что после утраты возлюбленной лейтенант приударит за какой-нибудь барышней или дамочкой. Однако ничего подобного не случилось. В походах он, бывало, пользовался услугами девушек Гулаби, а в городке иногда навещал офицерский бордель, если подступала нужда слегка, как он выражался, покобелировать. Однако он не выказывал желания подыскать себе жену, что, в общем-то, было в порядке вещей, поскольку многие английские офицеры женились, перевалив за сорок. Но Кесри знал, что лейтенант не просто записной холостяк, но все еще тоскует по той, кого потерял. Это подтвердил один случай: в перестрелке Ми был ранен в грудь, в лазарете санитары его раздели, и тогда из внутреннего кармана мундира выпал конверт, на котором Кесри тотчас узнал почерк генеральской дочки. В бою Ми хранил ее письмо возле сердца.

С той поры томительная горечь медленно заполонила его существование. Юношеская жизнерадостность уступила место обреченности и недовольству всем на свете. Казалось, он и жив-то лишь благодаря узам с сипаями.

Если б не тот злосчастный роман, с грустью думал Кесри, судьба его подопечного сложилась бы совсем иначе. Но о том они не говорили даже в долгом пути из Рангпура в Калькутту, хотя общались, скорее, как друзья, а не начальник и подчиненный. Капитан, разумеется, не преминул спросить о жене и детях Кесри, и тот, конечно, сделал бы то же самое, будь Ми женат. Семья – безопасная территория для беседы, а вот неудачный роман – нет.

В последний день пути капитан спросил:

– Ну что, хавильдар, какие планы по окончании экспедиции? Не думаешь ли оформить пенсию и вернуться к семье?

– Так точно, сэр.

И тогда Ми сделал признание, не ставшее такой уж большой неожиданностью:

– Знаешь, я, наверное, тоже подам рапорт об отставке. И ко мне полк был ничуть не ласковее.

После второго свидания Захарий гораздо меньше терзался чувством вины – раскаянье не исчезло совсем, но желание вновь оказаться в будуаре миссис Бернэм было несравнимо сильнее.

Однако следующая встреча состоялась не столь скоро, как того хотелось, ей предшествовало долгое, почти невыносимое безмолвие. Минуло полные две недели, прежде чем прибыло очередное послание, спрятанное в увесистом сборнике проповедей и имевшее вид загадочной пометки на клочке бумаги: 12-го. Она явно означала дату, до которой еще оставалось два дня.

Готовясь к свиданию, Захарий тщательно изучил распорядок сторожей, охранявших имение, и теперь хорошо знал их маршруты обходов с зажженными фонарями. 12-го ночью он легко избежал встречи с привратниками и похвастал перед миссис Бернэм, что отныне он невидимка.

Самонадеянность Захария укрепила доверие миссис Бернэм, и свидания их сделались чаще. Они отказались от системы записок, но, расставаясь, просто условливались о следующей встрече. О слугах тоже больше не тревожились, ибо всякий раз Захарий прокрадывался глухой ночью, когда имение затихало. Он стал настоящим лазутчиком, использующим любое прикрытие, вплоть до зябкого ночного тумана с реки.

Участившиеся свидания ничуть не умерили его аппетит, ибо каждая встреча была как бы новым приключением с женщиной, так не похожей на былую миссис Бернэм, что он не поверил бы в ее существование, если б их отношения не приняли столь непредвиденный оборот. Однако он знал, что все произошедшее с ними отнюдь не случайно, ибо тело его чувствовало то, чего не мог ухватить разум: под стальной оболочкой хозяйки Вефиля скрывалось совершенно иное существо, потрясающее и причудливое – женщина с невероятной фантазией, проявлявшейся плотски и словесно.

Однажды ночью Захарий попал под ливень и прибыл в дом промокшим до нитки. Миссис Бернэм поджидала его в уборной.

– Ох, милый, с тебя натекла целая лужа! Стой смирно, я сниму твои джаму и джанги.

Стянув с него рубаху и штаны, она усадила