Очерки по теории сексуальности - Зигмунд Фрейд

Ганс: «Да».

Я: «Каких повозок ты до сих пор боишься?»

Ганс: «Перед всеми».

Я: «Зачем ты меня обманываешь?»

Ганс: «Пролетки, кареты и повозки с людьми, одноконные и двуконные, меня не пугают. Конок и груженых повозок я боюсь, только когда они нагружены, а когда они пустые, не боюсь. Когда повозка нагружена доверху и при ней одна лошадь, я боюсь, а когда впряжены две лошади, не боюсь».

Я: «Ты боишься конок потому, что в них много людей?»

Ганс: «Потому, что на крыше много поклажи».

Я: «А мама, когда у нее появилась Ханна, тоже была нагружена?»

Ганс: «Мама будет опять нагружена, когда снова заведет младенца. Он же будет расти там, у нее внутри».

Я: «А тебе бы этого хотелось?»

Ганс: «Да».

Я: «Ты же говорил, что не хочешь, чтобы у мамы появился еще один младенец».

Ганс: «Тогда она больше не будет нагружена. Мама сказала, что когда она больше не захочет, то и бог этого не захочет». (Это понятно: Ганс вчера спрашивал, нет ли в маме новых детей. Я ответил, что нет и что без господней воли новые детки в ней не будут расти.) Но вот мама говорила, что если она не захочет, то больше у нее детей не будет, а ты говоришь, что все решает бог».

Я объяснил, что дело обстоит именно так, на что он заметил: «Ну да, ведь ты был при этом и знаешь, наверное, лучше». Также он вызвал на разговор мать, и та примирила оба объяснения – дескать, если она не захочет, значит, и бог не хочет[178].

Я: «Мне кажется, ты все-таки не против того, чтобы у мамы появился новый ребенок?»

Ганс: «Нет, этого я не хочу».

Я: «Но ждешь, правда?»

Ганс: «Да, правда».

Я: «Знаешь почему? Потому что тебе хотелось бы стать папой».

Ганс: «Да… А как все бывает?»

Я: «Что ты имеешь в виду?»

Ганс: «Ты говоришь, что у пап не бывает детей, так почему мне хочется стать папой?»

Я: «Ты хотел бы стать папой и жениться на маме, хотел бы стать взрослым, как я, носить усы, как у меня, потому и ждешь нового ребенка от мамы».

Ганс: «Папа, когда женюсь, у меня ребенок будет только тогда, когда я захочу, а когда я не захочу, то и бог не захочет».

Я: «А тебе хотелось бы жениться на маме?»

Ганс: «Очень».

Нетрудно заметить, что увлеченность Ганса собственными фантазиями омрачается сомнениями по поводу роли отца и неведением относительно того, насколько взрослые распоряжаются деторождением.

* * *

«Вечером того же дня Ганс, когда его укладывали в постель, сказал: «Знаешь, что я буду делать? Я до десяти буду разговаривать с Гретой, она ложится спасть со мной. Мои детки всегда у меня в кровати. Можешь объяснить, что это означает?» Поскольку он уже засыпал, я пообещал объяснить завтра, и он заснул.

Ранее уже отмечалось, что Ганс после возвращения из Гмундена постоянно фантазировал о своих «детках», вел с ними разговоры и т. д.[179].

Потому 26 апреля я спросил, почему он то и дело вспоминает своих «деток»?

Ганс: «Почему? Потому что мне так хочется иметь детей, но я этого не хочу, мне не нужны дети[180].

Я: «Ты воображаешь, что Берта с Ольгой и остальные – это твои дети?»

Ганс: «Да, все они – Францль, Фрицль, Пауль (его товарищ в Лайнце) и Лоди». (Это вымышленная фигура, его любимица, о которой он говорит чаще всего. Отмечу здесь, что Лоди появилась достаточно давно, он твердил о ней еще до дня последнего разъяснения (24 апреля)).

Я: «Кто эта Лоди? Она живет в Гмундене?»

Ганс: «Нет».

Я: «А она существует на самом деле?»

Ганс: «Да, я ее знаю».

Я: «И кто она?»

Ганс: «Моя Лоди».

Я: «Как она выглядит?»

Ганс: «Как? Черные глаза, черные волосы; я однажды встретил ее с Мариедль (в Гмундене), когда шел в город».

Я стал выспрашивать подробности, но выяснилось, конечно, что все это выдумка[181].

Я: «Значит, ты считаешь себя их мамой?»

Ганс: «Я и есть мама».

Я: «А что ты делаешь со своими детками?»

Ганс: «Кладу их спать к себе, мальчиков и девочек».

Я: «Каждый день?»

Ганс: «Конечно».

Я: «Ты разговариваешь с ними?»

Ганс: «Когда не все помещаются в постель, я кладу часть на диван, а других в детскую коляску. Если кто остается, я отношу их на чердак и кладу в ящик; а кто не поместился, тот ложится в другой ящик».

Я: «Значит, ящики были в Гмундене на чердаке?»

Ганс: «Да».

Я: «Когда у тебя появились дети, Ханна уже родилась?»

Ганс: «Да, уже давно».

Я: «По-твоему, откуда взялись эти детки?»

Ганс: «Ну, от меня»[182].

Я: «Но тогда ты еще не знал, что дети рождаются от взрослых».

Ганс: «Я думал, что их приносит аист». (Очевидная ложь и увертка[183].)

Я: «Вчера ты брал в постель Грету, но ты ведь знаешь, что мальчик не может иметь детей».

Ганс: «Ну да, знаю, но все-таки в другое».

Я: «Откуда вообще взялось имя Лоди? Ни одну настоящую девочку так не зовут. Может, она – Лотти?»

Ганс: «Нет, Лоди. Я не знаю откуда, но имя-то красивое».

Я (шутливо): «Может, ее полное имя – Шоколоди?»

Ганс (сейчас же): «Нет, Сервелоди[184], я так люблю сосиски, сервелат и салями».

Я: «Послушай, а твоя Сервелоди не похожа на ка-ка?»

Ганс: «Да, похожа».

Я: «Как выглядит ка-ка?»

Ганс: «Они черные. Вот такие». (Показывает на мои брови и усы.)

Я: «А еще какие? Круглые, как Сервелоди?»

Ганс: «Да».

Я: «Когда ты сидишь на горшке и из тебя выходят «ка-ка», ты думаешь, что у тебя рождается ребенок?»

Ганс (со смехом): «Да, на улице и дома».

Я: «Вспомни ту историю с конкой и падением лошади. Повозка схожа с «аистиным» ящиком, верно? А когда черная лошадь упала, то смотрелось как…»

Ганс (перебивает): «Как когда появляются дети».

Я: «А о чем ты думал, когда она начала шуметь