Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Это ось ЮВ — СЗ (по линии Адмиралтейской площади), ограничивающая Зимний. Ось СВ — ЮЗ — при движении вдоль Мойки и впоследствии — вдоль Зимнего. Одновременно первая ось — не что иное, как древняя дорога на Аничкову слободу и нынешнее продолжение «невской першпективы», а также путь к сопряженным урочищам Дворцовой набережной и стрелки Васильевского острова. Вторая — древняя тропа вдоль берега Мойки и ось, соединяющая урочище Летнего сада и Марсова поля с урочищем Дворцовой площади.

В расположении этих пространственных осей ясно видна преемственность этой части Петербурга от более ранних культурно-исторических времен. Если не обсуждать разного рода «случайности», придется признать — по-видимому, это ощущение преемственности составляет часть того, что хотел передать потомкам В.В. Растрелли.

Дворцовая площадь образует неправильный круг, а пересечение этих осей проходит отнюдь не по центру Дворцовой. Дворцовая эксцентрична уже поэтому.

Дворцовая площадь создается как часть пространства города, в который (осознанно или неосознанно) предполагалось заложить такие параметры, как «разомкнутость» и эксцентричность. Дворцовая площадь и сама по себе обладает во всей полноте этими качествами и составляет часть эксцентричного, «разомкнутого» города.

Создание Зимнего и Дворцовой «работает» еще на одну, очень важную для Петербурга идею — противопоставления искусственного и естественного, созданного человеком и природного. Характерный вид открывается со второго и третьего этажей Эрмитажа: с одной стороны Нева — воплощение природной стихии, неукротимой, постоянно грозящей наводнениями, грозным вторжением в упорядоченный мир человека.

Культурное, ухоженное пространство — с другой стороны здания, при виде из окон другой экспозиции. С двух сторон одного здания (причем какого важного во всей российской культуре!) соединяется покоренное, прирученное… и то, что пока не покорено, не приручено. Скорее всего, Растрелли превосходно предполагал и планировал именно такой эффект. Очень уж это «в духе» Петербурга.

Итак, «разомкнутость» и эксцентричность, контраст стихийного и человеческого, контраст возведенного по строгому плану и возникающего исторически, совершаемого впервые и преемственного от предков — людей с совсем иными представлениями и ценностями.

Набор контрастов очень уж в духе Санкт-Петербурга, и уже поэтому маловероятно, что он случаен. При этом В.В. Растрелли создал в Санкт-Петербурге СОВЕРШЕННО НОВОЕ УРОЧИЩЕ.

Трудно сказать, почему созданное В.В. Растрелли урочище оказалось не «завершено», ведь «завершенность» сооружения — одна из основных характеристик ансамбля в архитектуре. Полное впечатление, что В.В. Растрелли или не успел — скончался он в 1771 году, а Зимний построен был в 1762-м. Или же он… нет, даже страшно договаривать… может быть, он сознательно оставлял место для работы других?

Хотя, возможно, Варфоломей Варфоломеевич просто не видел, что еще можно тут завершить и улучшить. Или видел, но не имел средств… Трудно сказать.

Во всяком случае, Дворцовую «доделывали» несколько человек. Каждый из архитекторов, создававших каждый компонент ансамбля, преследовал в конечном счете свои собственные цели.

Но каждый из позднейших архитекторов работал в урочище культуры, которое не существовало до Растрелли. Все они только «дописывали» начатое.

А кроме того, каждый из них работал уже с иным урочищем; с местом, организованным до него не только В.В. Растрелли, но всеми предшественниками. Каждый из них начинал работать уже в немного другом урочище — с иной планировкой, по-другому выглядевшим.

До конца XVIII века южная сторона Дворцовой площади застроена бессистемно, и ее дугообразная форма только намечена «реконструкциями» Ю.М. Фельтена. Современную форму южной стороне площади задает только здание Главного штаба К.И. Росси (1819–1829) с двойной триумфальной аркой, увенчанной монуменальной колесницей.

С востока площадь замыкает здание Штаба гвардейского корпуса А.П. Брюллова (1837–1843). Справедливости ради, и до здания Штаба восточный предел Дворцовой площади замыкался каменными зданиями, хотя и разного стиля. Получается, что и К.И. Росси, и А.П. Брюллов облагораживают и «улучшают» восточную и южную стороны урочища Дворцовая площадь, придают этим сторонам законченный и целостный вид.

К.И. Росси «охватывал» своим полукругом уже то, что оградил Растрелли. А.П. Брюллов довершал начатое К.И. Росси; он делал полукруг более совершенным, формировал единый стиль этого огромного «полукруга». При этом А.П. Брюллов, совершенно самостоятельный как архитектор, в организации урочища культуры откровенно выступал как продолжатель К.И. Росси. Конечно, у А.П. Брюллова было два предшественника; трудно сказать, в какой степени на него действовало творение В.В. Растрелли, а в какой степени К.И. Росси.

Но, во всяком случае, он непосредственно завершает начатое Карлом Ивановичем[102].

Чаще всего полукружие, лежащее в основе архитектурной композиции, рассматривается как образ простертых рук, охватывающих пространство. Но вместе с тем полукруг Главного штаба вместе со Штабом гвардейского корпуса — это и ограда, окружающая пространство урочища культуры.

Если принять образ ограды — то Дворцовая площадь становится окруженной чем-то высоким, гладкое, во все стороны просматриваемое место. У культуролога сразу возникает ассоциация со священной поляной, в конце которой стоит некое значимое сооружение (храм, мужской дом и т. д.).

В сущности, любая площадь (в том числе Римский форум или Ивановская площадь в Кремле) — архетипически и есть именно такая поляна, окруженная лесом. Другое дело, что на этой поляне может существовать одно сооружение (в центре или расположенное эксцентрически) или много сооружений по окружности пространства, и тогда это уже несколько разные «тексты». Возможные версии архетипа бесчисленны; сейчас важно отметить — на Дворцовой этот архетип присутствует.

После работ К.И. Росси появилась еще одна ось, на которую «насажено» урочище, — ось Ю — С — при движении из-под арки Генерального штаба к Зимнему мимо Александрийского столпа. Эта ось не имеет значения никакой преемственности и никак не соотнесена с первыми двумя. Ее возникновение полностью связано с сооружением Зимнего дворца, и в противном варианте эта ось утрачивает смысл.

Вот мы выходим из-под арки, оказываемся на окруженной высокими зданиями площади… На языке архетипа — это как движение по тропе из-под сени деревьев на священную поляну и через нее — к стоящему на ней храму или мужскому дому.

Поразительно, на каком древнем языке говорит порой архитектура XVIII века.

Окончательно сформировало ансамбль Дворцовой площади возведение Александровской колонны А.А. Монферрана (1830–1834). Это действие совершилось даже до начала строительства Конногвардейского корпуса и не может считаться завершением строительства с формальной точки зрения. Но А.А. Монферран «всаживал» Александрийский столп в площадь, уже организованную в виде оформленной и огражденной целостности[103]. Достаточно очевидно, что Дворцовая площадь в геометрическом плане есть не что иное, как «круг с точкой в центре», и Александрийская колонна играет как раз роль этой «точки».

А.А. Монферран «всаживает точку», но, заметим, вовсе не в геометрический центр этой окружности и не в точку пересечения осей, на которые «насажена» площадь. Скажу откровенно — мне непонятно, чем руководствовался Монферран, определяя место — вот именно тут должен вознестись Александрийский столп. Но попробуйте мысленно поставить столп в другое место, перенести его хотя бы метров на десять — и эффект почему-то исчезает. Точка выбрана совершенно безошибочно, но автор решения не оставил нам никаких сведений — как и почему он принял именно это решение.

Но в центр или не в центр — а точка поставлена, и Монферран произвел завершающее действие. Его замысел — замысел того, кто своим сооружением венчает огромное, не только им совершенное дело. До Александрийского столпа в ансамбль Дворцовой площади еще могли вноситься изменения, не нарушающие гармонию и целостность ансамбля; изменения, носящие характер осмысленных и полезных дополнений. После же этого любые архитектурные манипуляции оказываются избыточными и излишними. Композиционные формулы тоже изменяются… Или скорее дополняются новыми возможными смыслами.

«Круг с точкой в центре» чаще всего интерпретируется как архетипический образ Вселенной, как образ Центра. Здесь же центр (прошу извинить за невольный каламбур) расположен эксцентрически, и получается, что Вселенная сама находится в движении, в изменении, в преодолении и отрицании самое себя. Все, что Ю.М. Лотман предполагал в отношении эксцентрически расположенных городов[104], здесь необычайно усиливается за счет «работы» композиционной формулы — ведь эта формула действует на подсознание.