Я – инопланетянин - Михаил Ахманов

Я бросился за ней, но Ольги след простыл. Не ведаю, что произошло, не знаю до сих пор; может, ей подвернулось такси, может, пока я искал на улице, она бежала по дворам. Как многое в жизни решают мгновения! Свернешь секундой раньше за угол и свалится на голову кирпич, свернешь секундой позже — и попадешь под автобус… Я метался туда и сюда и проклинал свое земное тело, свой мозг, не способный к предвидению, и весь этот мир, нелепый, примитивный, лишенный телепатической связи. Я был как слепец, разыскивающий в мрачном лабиринте свое утерянное сокровище; и в этот момент стал таким же отчаявшимся и беспомощным, как самый обычный человек, на коего обрушилась беда. Не Асенарри, а Даниилом Измайловым…

Вечером я возвратился домой в тайной надежде, что Ольга успокоилась и ждет меня, но дом был пуст. Включил телевизор и услышал в новостях о гибели женщины. Молодая, красивая, темноволосая; случайно попала под электричку на Московском вокзале. Судя по найденному пропуску, сотрудник университета; имя, отчество, фамилия… Не моя — мы свой брак не регистрировали, и почти никто не знал о наших отношениях.

Хоронила кафедра, на Северном. Через год за немалую взятку я откупил это место на кладбище, поставил памятник — фигурка Ольги с закрытым ладонями лицом.

«Не вижу… — шепчет она мне, когда я туда прихожу. — Не хочу видеть страшное… Обними меня, Данька, спрячь…»

Я обнимаю, прячу. Но я уже не Данька, а Арсен — много-много лет Арсен…

И что с того? По-прежнему я мучаюсь вопросом: чего не сделал, чего не успел? Слова, всего лишь слова… Возможно, стоило сотворить какое-то чудо — совсем маленькое, безобидное, нестрашное? Показать, как заживают царапины и синяки, перенести ее к секвойям в Калифорнию или заставить свирепого пса, чтобы подошел и облизал ей руки… Или устроить цирк: спички, скрепки, кнопки пляшут над столом и, подчиняясь моей воле, выделывают забавные антраша…

Вселенский Дух, чего я не сделал, где ошибся?

Я не виню в ее смерти талгов. Талги есть талги, что с них возьмешь? Конечно, назойливые существа; во всех мирах они контактируют с Наблюдателями, пытаются выяснить степень нашей власти и разузнать хоть что-то о Старейших… Старейших они боятся, считают едва ли не богами, и отблеск божественности предков помогает нам: только раз они посягнули на жизнь Наблюдателя. Большая ошибка с их стороны! Но более это не повторялось, и я не держу на них обиды. В том, что случилось, моя вина.

Ольга, Олюшка… радость моя и боль…

Потом был водопад Игуасу, схватка с пятнистым хищником на берегах Параны, белые стены моей гасиенды, топот коней, протяжное мычание коров, лихие выкрики гаучо… Нельзя сказать, чтобы эти звуки и пейзажи умерили мою печаль; я выдержал в Мисьонесе четыре дня и понял, в чем нуждаюсь. Будь я на Уренире, пошел бы к Наратагу, а лучше — к Рине и Асекатту, соединившим свои гаметы, чтобы произвести меня на свет. Это было бы правильно, и это исцелило бы меня. В самом деле, к кому мы идем, угнетенные нашими горестями? К отцу, матери, брату, сестре… А если их нет, то к другу.

И я перенесся на Тиричмир к Аме Палу и пробыл у него не меньше месяца. Достаточный срок, чтобы понять: жизнь продолжается, и Наблюдатель должен делать то, что должен.

Дальше все пошло своим чередом. Одна империя рухнула, другие окрепли и расцвели; крупные войны сменились мелкими, мелкие катастрофы — крупными вроде Чернобыльской; Афганистан покинули советские солдаты, но мира это не принесло; случился ряд побоищ — в Югославии и Сальвадоре, Индии и Норвегии, Ираке и Ирландии, а также, разумеется, на Кубе, Кавказе и в Палестине. Престиж ООН упал, что, впрочем, не мешало создавать все новые комиссии и комитеты вроде СЭБ; страны ислама осознали свою мощь, которая зиждилась на нефти, высокой рождаемости и фанатизме; Китай вошел в союз с Японией, подмяв под себя близлежащие земли, а НАТО преобразовалось в ЕАСС, дабы сдержать обе угрозы, зеленую и желтую, на российских границах — или уж в крайнем случае на Урале. Трудиться мне стало легче, ибо мир опутала компьютерная сеть, и в этой паутине нашелся профит не только для меня; космос же, наоборот, не оправдал ожиданий: станций и спутников перевалило за тысячу, но экспедиция на Марс, которую планировали НАСА и Европейское агентство, не состоялась. Дала свои плоды генетика, справившись с неисцелимыми недугами, а заодно — с проблемой питания, но этот отрадный факт не коснулся Африки и большей части Азии, где голодали по-прежнему. Вслед за мясным и плодовым изобилием явились модификанты и игруны, экранолеты сменили вертолеты, монорельс — железную дорогу, глайдер — прежний автомобиль; рост населения как будто замедлился, зато озоновая дыра расширилась, в Европе и Штатах роботизировали производство, зато возникла проблема занятости; Россия рассекретила данные о шельфе Ледовитого океана — ресурсы, нефть и газ, которые обнаружили там, были поистине неисчерпаемыми; возникли плавучие города, новые науки, новая архитектура, новая музыка, новое оружие и новые заботы.

В урочный час Арсен Измайлов сменил Даниила, принял текущие дела, включая наследство почивших в бозе Ники Купера и дона Кастинелли, потом зарегистрировал информбюро, набрал батальон виртуальных сотрудников, увлекся экстремальным спортом — ну а попутно разрешил кое-какие проблемы. С тем же объектом 117 под Челябинском, с раем элоев на тверской дороге или с наркотиками, в рамках проекта «Лунный заяц»[50]. Проект, конечно, был международный, однако идею о генетических прививках от наркозависимости выловили в Интернете, и нет у нее автора, кроме Всемирной сети.

Я об этом не жалею, так как к славе равнодушен. Мне бы с Анклавом разобраться…

ГЛАВА 11

БАКТРИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ

Дни десятый и одиннадцатый

Утром по водной дороге благополучно прибыли Макбрайт и ад-Дагаб. Джеф вылез на бережок, я примерился, куда ударить, чтоб обошлось без повреждений, и врезал ему под ребра. В дыхалку, как говорили когда-то приятели юного Даньки Измайлова. С минуту Макбрайт корчился на земле, хватая воздух ртом, хрипя и чертыхаясь, Сиад наблюдал за ним с каменной физиономией, а Фэй, моя милая фея с темно-карими очами, неодобрительно хмурилась. Что ж, учебный процесс бывает иногда болезненным, но это не повод, чтобы его отменить.

Макбрайт отдышался, подступил ко мне со стиснутыми кулаками, потом взглянул на Фэй, протер глаза и протянул:

— Во-от как! Что ж, моя вина… Могу компенсировать, если юная леди не против. Чеком, наличными или…

— Заткнитесь, Джеф! Закройте рот, пока я не вышиб вам мозги!

Он виновато буркнул:

— Вышибайте. Не возражаю. Виновен и приношу извинения.

— На этом и закончим, — сказал я. — Теперь прошу в лагерь, завтракать. Сегодня в меню галеты и по мясной пилюле на нос.

Пробираясь среди камней, мы двинулись к расселине, где были сложены мешки. Макбрайт приотстал, дернул меня за локоть и, метнув взгляд в спину Фэй, поинтересовался:

— Вуаль?

Я молча кивнул. Сейчас я не испытывал к нему ни ненависти, ни злобы — пожалуй, лишь гадливое отвращение, как к продавцам репликантов на подмосковном островке. Таких, способных сунуть в печь чужую голову, здесь много, но в клане экстремальщиков они мне не встречались. Правду сказать, и в этой семейке не без урода, но даже уроды любят риск и шанса своего не уступят. Возможно, Джеф какой-то особенный урод?

Он снова дернул меня за руку.

— Сейчас она выглядит лет на тридцать. Как Лайза Ли, моя четвертая жена… Прелестное было создание!

Я снова промолчал, стараясь разобраться в исходивших от него флюидах. Чувство удовлетворения? Да, пожалуй… Еще — превосходства и насмешки… Он был похож сейчас на сытого кота, с ленцой взирающего на подопытную мышку. Не стану, впрочем, обижать котов; лишь человек умеет обернуть себе на пользу чужую доверчивость или наивность.

Взгляд Макбрайта затуманился, губы шевельнулись — видимо, он прикидывал, во что обошлось Фэй путешествие в вуали. Делил десять лет на две минуты или сто двадцать месяцев на столько же секунд… Потом хмыкнул.

— Она кажется довольной. Вам, босс, удалось утешить девушку… — Макбрайт помолчал, ожидая моей реакции, не дождался и произнес: — Эти китаянки с возрастом только аппетитнее. Если она еще раз пройдет через вуаль…

Я повернулся к нему, взял за ворот комбинезона и слегка встряхнул.

— Джеф, вы знаете, что пишут на трансформаторных будках? — Он непонимающе уставился на меня.

— Не лезь, убьет!

— Кто не полезет, тот не узнает, — возразил Макбрайт, — и жалость тут неуместна, даже при вашей вместительной русской душе. Вы ведь не станете отрицать, что мой эксперимент внес ясность в кое-какие вопросы. При всей его… гмм… неэтичности. Теперь нам понятно, как действует вуаль на…