Пилот особого назначения - Александр Зорич

Через сутки нам должны быть представлены на утверждение подробные документы об обеспечении безопасности перемещений и охране особо важных объектов, а также о порядке проведения проверок режима.

Председатель Совета Обороны Растов

Как я и говорил, от новой вводной товарища Иванова хотелось плакать.

Не подумайте, что мне жалко какого-то английского лорда, ни в коем случае. А вот за себя было страшновато и еще как. Он же не просто дворянчик занюханный — вице-президент Евростага! То есть имеет место диверсия в государственном масштабе!

А таких вот Чрезвычайно Важных чрезвычайно тщательно охраняют, особенно во время войны. Значит можно некисло встрять. Если попадешься — пуля между ушей гарантирована. А если не попадешься, все равно: стремно. Не клонов валить где-нибудь над Хосровом, а своего почти родного человека. Пусть даже и не валить, а захватить…

— Ты, Румянцев, не о том беспокоишься, — учил меня жизни Ревенко, когда я озвучил опасения.

Дело было в инструктажной на «Дзуйхо». Сразу после того, как мы подобрали Иванова, он нас осчастливил и отправился почивать. Авианосец пер через небесно-космическую твердь, выходя на разгонный трек, а мы понуро общались.

— Не знаю… Как по мне, так нормально беспокоится, — сказал Паша Кутайсов и закурил.

— Именно так, — Сантуш, вообще-то, не вполне конченый эгоист, но вот такие моменты чувствует весьма остро. — Форменное самоубийство. Диверсия на орбите Земли, да после того, что там учинили клоны… Там теперь мышь без разрешения не пискнет!

Мы выразили общее мнение и теперь смотрели на комэска. Над первым рядом кресел в инструктажной, которые оккупировала наша особая эскадрилья, сгустилась тишина. Артем встал, потянулся и присел прямо на пол перед возвышением кафедры.

— Негосударственно мыслите, парни. Вы вдумайтесь! Вице-президент Евростага — предатель! Это что ж там наверху делается, если докатились до такого?!

— Вовсе не единичный случай в мировой истории, — сказал я, намереваясь блеснуть образованием.

— Фигня, Андрей. Я сейчас думаю не об этом, а о том, что наше начальство может запросто ошибаться. Доказательств-то никаких! Вот возьмем мы его, а окажется, что парень не при делах. А его к тому времени поди и в расход выведут. Время военное, скорострельные суды и так далее…

— Да скорее всего судить его никто не будет — не тот случай, — сказал осторожный Настасьин.

— Слушай, Клим! — Ревенко был само спокойствие, сразу видать человека с государственным мышлением. — Вот ты представь… я не знаю… Вторую Мировую войну. Вот нашли в СССР большого человека, ну скажем наркома какого-нибудь… который столкнул лбами нас с Германией с целью отсидеться и поиметь выгоды после победы. Долго бы такой контрацептив протянул?

На правом фланге неожиданно громко хлопнуло откидное сиденье. Это поднялся Разуваев.

— Базарите, друзья. Нам приказ даден. И всё. Обо что теперь спорить? Ну вот, почесали языками и досвидос. Кто как, а я до койки, — развернулся и ушел.

И был абсолютно прав.

Приказ был, и он был однозначен. Мы же совсем не в том положении, чтобы наше мнение могло повлиять на практическую сторону вопроса.

— Твою мать! — Сантуш присовокупил к родному русскому матюгу длиннейшую фразу на испанском. — Вот просто предел мечтаний! На старости лет угодить на войну, да еще в натуральную штрафную эскадрилью!

— Камрад Комачо, разреши вопрос? — спросил Кутайсов, выпуская в подволок клубы дыма. — Я давно интересуюсь: вот ты португалец, судя по имени. А говоришь только по-испански — это с чего такой парадокс?

— Что? А! Какой я тебе португалец? Ну да, мой дед, Энрике Сантуш — португалец. А я родился в Буэнос-Айресе, Аргентина. Жил на Лючии. Учился опять в Аргентине. В Португалии ни разу не был, по-португальски ни слова не знаю. И в Бразилии не был тоже.

— Прикольно, — констатировал Паша.

Что еще прикольного в фактах биографии моего друга узнать не довелось, так как авианосец нырнул в Х-матрицу. А когда вынырнул, стало не до генеалогий.

Защищенная внутренняя связь, особенно правительственная, по традиции называлась аббревиатурой ВЧ. Хотя давно уже «В» и «Ч» наполнились другим смыслом — название выжило.

И теперь личный коммуникатор лорда Этли подмигивал сердитым красным глазом, сообщая, что кабельная связь требует его к себе. Сэр Роберт нехотя встал из-за стола, за которым работал уже часов пять, не разгибаясь, и потер глаза.

— Громкая связь.

Трубка заговорила.

— Сэр Роберт, вас вызывают.

— Кто, Саймон?

— Агалатов, звонок по ВЧ.

— Вижу, что по ВЧ… В чем дело?

— Не изволили сообщить.

— Переведи звонок на мой кабинет.

— Слушаюсь, сэр Роберт.

Через несколько секунд оживет другой аппарат. Архаичный. Стационарный коммуникатор. Пластиковый корпус, трубка на проводе, ровно одна клавиша и золоченый герб Объединенных Наций. Невозможная, почти античная древность — тень власти. Для понимающего человека — очень круто.

Сэр Роберт имел такую специальность — все понимать. Потомственный политик, так что иначе нельзя.

Лорд Этли не пожелал покинуть родовое поместье, когда началась война. Его старый, тяжеловесно роскошный дом в усадьбе Ферелин-Хаус, Эссекс, был его рабочим местом много лет подряд. И он остался.

Если бы рядом упала хоть одна бомба — особняк, наверное, рассыпался бы в труху. Конечно, пятьсот лет назад умели строить, зато теперь умеют делать бомбы, какие тогда и не снились! Сэр Роберт об этом знал, но все равно — остался.

— Мой дом — моя крепость, — испытанная английская максима была ответом на предложение переехать в правительственный бункер на континенте.

Вице-президент европарламента слыл чудаком и записным упрямцем, так что выковырять его из родового гнезда смог бы разве что взвод осназа.

— Fukin` cunt! — выругался ответственный за эвакуацию правительственных учреждений, когда выслушал отказ лорда Этли. — Ладно! Капитан! Получите со старого осла расписку, и пошел он к черту! Пусть его клоны сожгут вместе с его развалюхой!

Однако профессионалом он был незаменимым. Всех знал, всюду был вхож и очень многие вопросы мог решить на уровне личных связей, просто набрав нужный номер. Поэтому, даже после назначения начальником штаба по снабжению, лорд Этли остался дома, заработав окончательную репутацию чудика. Кому охота тратить на разъезды полдня?

Это было на руку сэру Роберту. Убогие вне подозрений, как жена Цезаря — раз. Усадьба вдали от чужих ушей — два. Очень важные преференции — учитывая основную, тайную должность лорда.

Аппарат ВЧ зазвонил.

— Слушаю, Этли.

— Добрый день, сэр Роберт.

— Симметрично, Виктор Степанович, — ответил он по-русски, не дожидаясь, когда собеседник представится.

Тому не нужно было раскланиваться. Тяжелый, неторопливый бас знали все, кто вращался вокруг первой точки Лагранжа высшей власти. Виктор Агалатов — референт председателя Совета Обороны товарища Растова. Голос вождя.

— Товарищ Растов срочно вызывает вас для доклада на совещании.

— Насколько срочно?

— Сейчас 17–00 по Москве. Совещание в 20–00. Полагаю, вам уже надо начинать торопиться.

— Полагают, Виктор Степанович, кирпичи. А я успею.

— Кирпичи кладут, сэр Роберт. Впрочем, ваша пунктуальность нам известна.

— Будет ли мне разрешено поинтересоваться моей ролью на совещании? Что докладывать?

— А вот это вам виднее.

— Адрес прибытия?

— Космодром Колчак. Там вас встретят. Вы, как обычно, полетите на личном флуггере?

— Именно так.

— Не забудьте об охране. Распоряжение Совета Обороны касается всех.

— Виктор Степанович, гарантирую, что не забыл о паранойе, которая поразила вашего шефа.

— Ценю. Отбой.

В трубке послышались длинные гудки.

«Как он меня любит!» — подумал лорд Этли и усмехнулся.

Пикировки с референтом вошли в привычку. Ах, Виктор Степанович, дорогой товарищ Агалатов! Если бы вы только знали, что лицеприятность в политике — преступление страшнее саботажа!

Лорд Этли склонился над столом и просмотрел пару скролов на экране планшета. Все в порядке — есть чем отчитаться. Однако мания Председателя к учету и контролю начинала раздражать. Ровно тридцать часов назад бывший спикер вернулся с заседания на штабном корабле «Урал» — и вот снова.

«Это ненадолго», — утешил себя сэр Роберт и перевернул планшет. Резкое движение, локальный порыв ветра, красный бархат колышется на окне, а со стола стартует растревоженная муха.

— Саймон! Саймон!

Двери распахнулись, и в кабинете стало тесно, потому что вошел дворецкий — необъятной мощи человек.

— Что, опять совещание? — спросил он, и в голосе вдруг не оказалось фирменной медоточивости классического английского слуги.