Ничего неизменного - Наталья Игнатова

Но зачем?

О, да. Лучший способ прийти в себя, это задуматься над мотивами чужих поступков. Особенно, поступков девочки-тинейджера, влюбленной и лишенной инстинкта самосохранения. До еды ли тут?

— Я тебе говорил, что не буду брать твою кровь, — сказал он, постаравшись все-таки не дышать, чтоб не чуять ее запаха, — ты хочешь это снова услышать, или просто забыла?

— Неужели, не чувствуешь? — спросила Берана. И Заноза мысленно взмолился о переводчике с женского на понятный. Что он должен был чувствовать? Он очень даже хорошо ощущал, как эта девчонка, с несерьезными, но все-таки существующими округлостями в нужных местах, прыгает у него на коленях. А если бы дышал, снова почувствовал бы голод. И он, определенно, не собирался ее «целовать». Во всяком случае, пока не поймет, зачем ей это нужно.

Да не нужен ей «поцелуй», и не может она ничего объяснить. Просто дурь в голове взыграла. Но вот с чего вдруг?

— А так? — неуловимым движением Берана вынула нож и полоснула себя по предплечью, — чувствуешь?

Заноза впился когтями в лавку под собой. Почувствовал, как расходятся волокна мореной древесины. Чем глубже он вгонит когти в дерево, тем больше времени уйдет на то, чтоб схватить эту идиотку и сожрать живьем. Может, она успеет сбежать?

Кровь текла по смуглой коже, капала ему на рубашку, на бедро Бераны. Пахла так сильно, так… невыносимо. Так сладко. Кто может устоять перед этим запахом?!

Он, скорее, отрезал бы себе руки, чем прикоснулся сейчас к Беране. 

Она не понимала, что делает. Нет! Она понимала. Это он не понимал. И значит, брать ее кровь было нельзя.

Сейчас, когда она не в себе, когда она сама заворожена болью и видом собственной крови, ее уже бессмысленно спрашивать. Ее домой гнать надо. Пинками. А в крови… скорее всего, яд. Да! Яд. Отрава. Дурман. Наркотики. Точно! Берана знается с портовыми, а те барыжат дурью, это известно любому на Тарвуде. Она под кайфом, вот и все объяснения. А то, что кровь пахнет…

ради, Аллаха, как же сильно она пахнет!

…только кровью — это выверт его дурных мозгов. Он не чует запаха дури потому, что не хочет его учуять. Потому что хочет крови Бераны. Но он обещал. Хасану. Обещал, что больше никогда, никаких наркотиков! Он слово дал.

Нарушать слово нельзя, иначе будет так стыдно, что лучше уж сразу в Мексику.

Заноза вырвал из вязкой древесины когти правой руки. Взял Берану за пальцы. Лизнул рану и, сплюнул кровь прямо на пол.

— У меня даже аптечки нет, дура!

Вранье, конечно. Аптечка была. У него тут живые работали, подростки к тому же, им правила техники безопасности на уровне рефлексов вбивать нужно.

Берана смотрела на запястье, на испачканную кровью кожу без следа глубокой раны. Зрачки ее были расширены, остался лишь узкий ободок темно-синей радужки.

— Ты не чувствуешь? — спросила она снова.

— Я злюсь, — сказал Заноза, стараясь говорить как можно спокойнее. Кровью пахло по-прежнему сильно, и не сорваться, удержаться, он мог, только контролируя каждое слово. — Это все, что я чувствую. Сейчас я открою портал, и ты свалишь домой. Придешь за Эбеносом завтра днем. Все, — он встал, и даже не потрудился придержать Берану, чтоб та не упала, — умойся и ложись спать. Поговорим потом, когда проспишься.

Если бы ее не затянуло в портал, она б Занозе точно врезала. Кулаки чесались. Треснуть по этой бледной морде со всей дури, может, тогда поймет что-нибудь!

Не поймет он ничего. Из него Виолет понимание высосала. Про что говорили в тот вечер, когда Виолет в Чарвуде только появилась, то и случилось. Заноза перестал чувствовать, перестал понимать, и начал командовать. Он думал, если он ей прикажет идти домой и спать, она пойдет домой и ляжет спать? Он уже стал как Хольгер, раз так подумал. Совсем ничего не понимает. Он не виноват, но сейчас Берана была слишком зла, чтобы вспоминать об этом. Правда, о том, что непонимание Занозы — вина Виолет, она помнила. И злилась еще сильнее.

Едва погасло кольцо портала, Берана, шепотом ругаясь, швырнула в стену подушкой и замолотила кулаками по матрацу. Тот был упругим, не слишком мягким, и спать удобно, и бить — в самый раз.

Успокаивает. Даже прошел первый порыв… то есть, второй, первый был — сесть на Эбеноса и вернуться обратно на мельницу, да только Эбенос на мельнице и остался — в общем, прошел второй порыв: выкинуть все цветы. Все, какие Заноза подарил. Они так до сих пор и не завяли, хотя некоторым было больше двух месяцев. Берана держала их в бутылках из-под крови, и заставила уже весь комод, обе книжные полки, туалетный столик, который раньше собиралась выкинуть за ненадобностью. Да и на письменном столе место осталось только под пару книжек и гроссбух, остальное было занято цветами.

Почему они оставались живыми и свежими?

— Теперь точно завянут, — буркнула Берана, обведя комнатку злющим взглядом, — хоть как завянут.

Заноза умер, значит, умрут и цветы. Он и раньше был мертвым, но чудесным образом казался живым. И цветы чудесным образом казались живыми, надо было только менять им воду. А теперь — все. Чудеса закончились.

Берана выругалась снова. Начала было оттирать платком следы крови с руки, но оттиралось плохо, зато очень хорошо вспомнилось, как она порезала себя, и как Заноза ее послал.

— Ну, и пусть ему будет хуже… — Берана скомкала платок. — Пусть. Раз такой дурак…

Нет. Не получилось. Она знала что делать. Если можешь спасти кого-то, надо спасать. Заноза и сам раньше так думал, он вообще собаку-людоеда спас. Вампир, наверное, хуже, чем собака людоед, но… Заноза дарил цветы, и они до сих пор не завяли, и Берана помнила наизусть каждое его письмо, и он, наверняка, не побоялся бы подраться с настоящим драконом, чтоб добыть для нее какую-нибудь особенную розу.

Заноза не боялся даже солнца.

А теперь никого не станет спасать, никому не подарит цветов, будет только убивать и пить кровь. Он стал как Виолет. Мертвый. Не настоящий.

До Порта было далеко. Эбенос остался на мельнице, и дилижансы ночью не ходили. Но на конюшне есть другие лошади. А Петр давно спит, и не заметит, если Берана возьмет каурую Силлу. Она быстро! Только в Порт и обратно. Вернется еще до рассвета.

Жизнь в Порту не затихала ни днем, ни ночью. Хаосшипы приходили и уходили, разгружались и забирали грузы, в пакгаузах не гас свет, и их огромные распахнутые ворота походили на порталы в демонические миры. От пристаней к гостиницам и обратно сновали коляски, на крышах которых громоздились чемоданы, корзинки, баулы и саквояжи. И множество людей шаталось туда-сюда просто так, без дела, высматривали, что плохо лежит, искали поводов подраться, выпить на халяву или развести приезжих на деньги.