Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, когда мельничные жернова живо перемалывали смесь из зерна, картофеля и молодых цыплят, Ганс услышал, как его зовет Джозеф. Подойдя к дверям, он увидел, что в руках у Джо три повода, к которым привязаны три осла.
– Послушай, Ганс, – сказал Джо, – вот три прекрасных осла для твоего стойла. Я растил их с самого рождения и знаю, что они первоклассные. Однако они выросли не такими крупными, как я ожидал, так что я отдам тебе каждого из них за мешок овса.
Ганс был в восторге. Он совершенно не сомневался, что Джо украл ослов, но у него был твердый принцип – никогда не упускать осла, чтобы потом не говорили, что с ним, Гансом, трудно иметь дело. Он немедленно вынес Джо мешки с овсом. Джо с серьезным видом оценил качество овса, а потом положил каждому ослу по мешку с овсом на спину и спокойно увел всех троих.
Когда он ушел, до Ганса дошло, что у него меньше овса, чем прежде, а ослов тем временем не прибавилось.
– Черт! – воскликнул он, почесав голову. – Я купить эти ослы и не иметь их, как не иметь и раньше, верно?
* * *Его очень успокоило, что на следующий день Джо привел все тех же трех ослов.
– Эй! – закричал он. – Ты прифодить мне мои ослы. Ты фосфращать мне моя сопстфенность!
– О, прекрасно, Ганс. Если ты хочешь выйти из честной сделки, ладно. Я верну тебе твоих ослов, а ты вернешь мне мой овес.
– Да, да, – согласился мельник, смягчившись, – ты самый шестный шентльмен, каких я фидел. Но у меня больше нет офёс, и ты должен фзять пшеница.
И принеся три мешка пшеницы, он передал их Джо. Тот собрался погрузить мешки на спины ослов, но это уже было чересчур даже для Ганса.
– Эй, ты, воришка! Ты остафлять эти ослы мне, и уходить немедленно! Или я проломить тфоя голофа, понятно?
Пришлось Джо с неохотой привязать ослов к изгороди. Пока он этим занимался, Ганс отчаянно пытался думать. Вскоре его лицо прояснилось.
– Эй, откуда у тебя эта пшеница?
– Да ведь ты же отдал мне ее за ослов, старый болван.
– А откуда был офёс до того?
– Я отдал его тебе за ослов, – сказал Джо, вынужденный что-то отвечать.
– Тогда иди и приноси мне этот офёс, да пошифее!
– Ладно, Ганс. Одолжи мне ослов, чтобы увезти пшеницу, и я привезу тебе на них овес.
Джозеф уже начал впадать в отчаяние, но возражений не последовало, и он нагрузил ослов зерном и ушел в сопровождении своего послушного каравана. Через полчаса он вернулся с ослами, но, разумеется, без овса.
– Слушай, Джо, и где офёс, о котором пыло столько разгофороф?
– Черты бы тебя побрал с твоим овсом! – прорычал Джо, изображая гнев. – Ты разводишь столько суеты из-за сделки, что я решил с тобой не торговать. Забирай своих старых ослов, и покончим с этим!
– Тогда где моя пшеница?
– Послушай, Ганс, пшеница твоя, так?
– Да, да.
– И ослы твои, так?
– Да, да.
– И пшеница все это время была твоей, так?
– Да, да.
– Ну так оставь себе ослов. Я привел их с твоего пастбища. На что тебе еще жаловаться?
Голландец обдумал все сказанное, почесывая указательным пальцем голову.
– Шалофаться? Я не шалофаться, когда фсе хорошо. Теперь я фидеть, что софершил ошибка. Пошли, фыпьем.
Джо оставил ослов во дворе и вошел в дом, где они выпили по кружке пенного пива. Джо взял Ганса за руку и сказал:
– Мне жаль, что мы не сторговались. Может, когда-нибудь ты будешь вести себя разумнее. До свидания!
И Джо ушел и увел с собой ослов!
Ганс некоторое время стоял и смотрел ему вслед с довольной улыбкой, которая делала глупым его пухлое лицо. Повернувшись к жерновам с видом глубокого удовлетворения, он сказал:
– Черт побери! Этот Джо Гарфи хитрый шельмец, но он не суметь надуть меня подменой ослов!
Доктор Дедвуд, полагаю?
Меня зовут Шенди, и это рассказ о моем Сентиментальном Путешествии. Мистер Эймс Джордан Ганнетт, сын владельца газеты «Йорк * * *», с которой я связан через свой брак, отправил мне открытку в запечатанном конверте, в которой просил меня зайти в известный ресторан на Риджент-стрит. Я в тот момент находился в известном ресторане на Хаундс-дич. Я надел худшую свою одежду и свою единственную шляпу и отправился в указанный ресторан. Там я обнаружил мистера Ганнетта, который обедал, поедая горошек при помощи ножа, как это принято у его соотечественников. Он начал разговор в характерной для него манере.
– Где доктор Дедвуд?
После нескольких неудачных попыток угадать меня посетила удачная мысль. Я спросил его:
– Разве я бармен брату моему?
Мистер Ганнетт глубоко задумался, приставив указательный палец к носу. Наконец он ответил:
– Я сдаюсь.
Некоторое время он продолжал есть в полном молчании, словно очень серьезно настроенный человек. Внезапно он вновь заговорил:
– Вот подписанный пустой чек. Я пришлю вам все личные вещи моего отца завтра. Возьмите его и найдите доктора Дедвуда. То есть найдите его на самом деле, если сможете; но найдите. Прочь!
Я сделал то, о чем меня попросили, – то есть взял чек. Обеспечив себя совершенно необходимыми мне предметами роскоши, я удалился в свое жилище. На моем столе, стоявшем посреди комнаты, были разложены чистые листы белой бумаги и стояла чернильница с черными чернилами. Это был хороший знак: девственно-чистая бумага была типична для неисследованных внутренних территорий Африки, а черные чернила воплощали собой ночь варварства – или цвет самих варваров.
Теперь начиналось самое трудное дело, упомянутое в «Йорк * * *», то есть в истории. Раскурив трубку и уставившись на бумагу и чернила, я заложил руки за спину и отправился в путь от коврика перед камином ко Внутренним Территориям. Мне не хватает слов; предоставлю читателю самому вообразить это сцену. Не успел я сделать и двух шагов, как мой взгляд случайно упал на рекламный проспект одного врача-шарлатана, который я принес домой накануне, обернув в него бутыль средства для укрепления волос. Теперь я увидел написанные на нем слова: «21 лихорадка!». Это надолго выбило меня из колеи – не могу сказать точно, на сколько именно. Придя в себя, я сделал шаг вперед, и мои глаза сами собой остановились на моей перочистке, сделанной в форме тигра. Это вынудило меня отступить к камину за подкреплением. Рыже-белый пес, лежавший на коврике у камина, остался совершенно глух к моим мольбам – ничто не могло сдвинуть его с места.
В этот момент снаружи хлынул дождь, и я понял, что дороги стали непроходимыми; но, нервничая от нетерпения, я решился еще на одну попытку. Осторожно пройдя к дивану, я обратил внимание
