Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так и колесо проколоть недолго, — недовольно буркнул Коля.
И Антон Брониславович согласно, энергично кивнул:
— Совершенно справедливо. Очень даже возможная вещь.
— Ладно, — махнул рукой Борис Сергеевич, окончательно смирившись, — выезжай.
Обрадованный Коля поддал газу, и вскоре «Волга» выкарабкалась на старую, заброшенную уже, сохранившую, однако, следы былого асфальта дорогу, бегущую вдоль веселенького лесочка. Проехали по ней, тут Антон Брониславович обернулся к председателю, намереваясь смиренно испросить разрешения покинуть его, вернуться к сложным, многотрудным обязанностям, но вдруг раздался истошный Колин крик:
— Смотрите, Борис Сергеевич!
И Коля так резко нажал на тормоз, что председатель грудью налетел на переднее сиденье, а Антон Брониславович несильно стукнулся затылком о ветровое стекло.
— Ты что!!! — гневно выпучился Борис Сергеевич, а тот глазами, подбородком указывал на нечто, темневшее в песке чуть поодаль дороги, на опушке лесочка.
— Что там?
— Стату́я, — шепотом сказал Коля.
Теперь и Борис Сергеевич разглядел, что по пояс зарытая в песке лежала там бронзовая фигура... Узнал, узнал ее председатель! В изумлении и замешательстве полез из машины. Полезли за ним и Антон Брониславович с Колей.
— Да, да, — грустно кивал Антон Брониславович, — так и лежит вот уж какое десятилетие.
— Как же вы допустили! — с болью и горечью воскликнул Борис Сергеевич. — Кощунство такое!
— Кощунство, только мы здесь ни при чем. Это не по нашему ведомству.
— А кто? Кто ответственен?
Антон Брониславович пожал плечами.
— Трудно сказать. Сколько себя помню... оно всегда здесь лежало. Думаю, и ответственных уже не найти. Поумирали или вышли на пенсию. Кто-то подсыпает время от времени песочек... Хотите, кликну рабочих, чтобы засыпали?
— Да вы что! Засыпать! Ошибки ошибками, этого, конечно, никто не отрицает. Но и кощунствовать нам никто не давал права! Ведь над прошлым своим кощунствуем, над историей!
— Совершенно с вами согласен!
— Не закапывать, а вывозить надо! Эк-кое безобразие, честное слово! Вот что, э‑э...
— Крафт, Антон Брониславович.
— Товарищ Крафт! На вас возлагаю ответственность. Пусть не ваше ведомство, но в данном случае считаться неуместно. Дело гражданской совести.
— Понимаю, Борис Сергеевич, очень понимаю!
— Транспорт есть?
— А как же!
— Осторожно погрузить и вывезти.
— Куда прикажете?
Раскрыл Борис Сергеевич по инерции рот, но так с раскрытым ртом и остался: куда, действительно?
— Может быть, в музей? — вкрадчиво подсказал Антон Брониславович.
— Конечно же в музей! Так я на вас полностью полагаюсь, товарищ Крафт. Полностью!
И как бы в подтверждение своего полного доверия он пожал Антону Брониславовичу руку и пошел к машине. Дернулась черная «Волга», пыхнула сизым дымком и умчалась в сторону города — торопился Борис Сергеевич на заседание бюро обкома.
А Антон Брониславович посмотрел ей вслед веселым взглядом, поколыхал животиком в ироническом беззвучном смехе, губы спелые скривил и вдруг оглушительно, разбойничьи свистнул. И откуда ни возьмись, словно из дымного зловонного воздуха явились трое хорошо откормленных молодых людей в джинсовых комбинезонах, в кепи с золотой эмблемой какой-то американской фирмы.
— Ну, золотая рота, слышали приказ? Будем вывозить идолище. Где Петрович?
— Спит.
— Ну разумеется, можно было и не спрашивать. Значит так: Петровича растолкать, пусть запрягает своего Буланого. Анахронизм, конечно, татарщина, да что же делать, автомобильный транспорт весь в работе, придется довольствоваться гужевым.
Не стал уточнять Антон Брониславович, что автомобильный транспорт — два стареньких, выживших из ума грузовика — катили сейчас, надрываясь, далеко от города Благова, кружили по городам и весям, выполняя таинственную работу, полное представление о которой имел лишь один Антон Брониславович Крафт, скромный заведующий городской свалкой.
— Вадим! — продолжал распоряжаться Антон Брониславович. — Заводи свою бандуру! Все сюда! Да Петровича опохмелите, а то будет копаться...
Молодые люди удалились упругими шагами, растеклись, растворились, Антон же Брониславович, заложив руки за спину, стал прохаживаться вдоль дороги, не теряя времени даром, обдумывал дела, не имеющие ничего общего ни со свалкой, ни с бронзовым экс-вождем.
Вскоре подъехал автопогрузчик, а за ним запряженный в телегу тот самый мерин, что с таким пренебрежением и равнодушием отнесся к визиту председателя горисполкома. Похоже, все равно ему уже было, что жевать жвачку, что тащить телегу, что смотреть на ответственного руководителя. На телеге сидел мужичок в брезентовом плаще и кирзовых сапогах. Из-под вислоухой шапчонки выглядывала унылая, похожая на прошлогоднюю картофелину физиономия.
— Ты что такой смурной, Петрович? Тебе опохмелиться дали?
— Та дали! — вяло махнул рукой Петрович, и из жеста этого, из всего его вида заключить можно было, что опохмелиться ему дали мало.
— Нельзя, Петрович, работа предстоит ответственная. Вот потом...
Автопогрузчик зацепил статую, выдернул из ямы, и повис Иосиф Джугашвили в воздухе, беспомощно болтаясь, раскачиваясь, и бронзовая улыбка застыла на его лице, и бессмысленный взгляд вперился в землю, как будто боялся он сорваться и упасть на эту самую землю, рассыпаться вдребезги.
— Стоймя ставь! — командовал Антон Брониславович. — Это вам не бревно — вождь все-таки, генералиссимус. Пускай с достоинством проедет в последний раз на боевой колеснице. Колесница-то выдюжит, Петрович?
— Выдюжит. Телега новая, — обидчиво сказал Петрович.
— Ну-ну, эх-хе-хе! Вот она, жизнь! А ведь народы целые трепетали, одним взглядом мог стереть с лица Земли! Вот и трепыхайся после этого! Все пустое! Все тлен!
Вождя поставили, крепко привязали проволокой за четыре угла телеги, Петрович сел на приспособленное для мягкости автомобильное сидение, взмахнул кнутом.
— Н-ноо! — крикнул истошно.
И телега тронулась.
Теперь, выглядывая из-за оконной шторы, Борис Сергеевич страшно пугался и ломал голову: чудилась ему мистика, а главное — сознавал он свою к ней причастность. Уж не вызвало ли к жизни его вмешательство какие-то таинственные, неизвестные еще человечеству силы? Может быть, не надо было трогать его, пусть бы и лежал, где лежал. Черт знает как все обернется! Он в смятении кусал крепко
