Аня и Долина Радуг - Люси Монтгомери

ГЛАВА 25

Новый скандал и новое «объяснение»

В воскресную школу Фейт отправилась очень рано и села на дальнем конце задней скамьи в углу еще пустого класса. Благодаря этому маневру ужасная истина не открылась никому до тех пор, пока после занятий Фейт не покинула классную скамью у двери, чтобы перейти в церковь и сесть на скамью, отведенную семье священника. В церкви уже присутствовало не менее половины прихожан, и все, кто сидел у прохода, видели, что дочь священника была в ботинках, но без чулок!

Новое коричневое платье Фейт, которое тетушка Марта сшила по какой-то древней выкройке, казалось нелепо длинным для нее, но все же не доставало до голенищ ее ботинок, и можно было видеть добрых два дюйма голых белых ног.

Фейт и Карл сидели на скамье вдвоем: Джерри ушел на галерею к приятелю, а Уну позвали к себе Нэн и Ди. Дети мистера Мередита часто «рассаживались по всей церкви» таким образом, и многие прихожане находили это весьма неприличным. В частности, галерея, где собирались безответственные подростки — было доподлинно известно, что они шепчутся там, и имелись кое-какие основания подозревать, что они жуют табак во время службы, — была неподходящим местом для сына священника. Но Джерри терпеть не мог отведенную Мередитам скамью почти возле самой кафедры, где они оказывались под пристальным наблюдением старосты Клоу и его семейства, сидевших у них за спиной. Он обычно пересаживался куда-нибудь всякий раз, когда появлялась такая возможность.

Карл был поглощен наблюдениями за пауком, плетущим на окне паутину, и не обратил внимания на голые ноги Фейт. И отец, с которым она возвращалась домой после церкви, тоже ничего не заметил. Фейт успела надеть так ненавидимые ею полосатые чулки еще прежде, чем домой вернулись Джерри и Уна, так что довольно долго никто из обитателей дома священника не знал о том, что она ходила в церковь с голыми ногами. Но никто, кроме них, в Глене св. Марии не остался в неведении относительно ее ужасной выходки. Те немногие, кто не видел, скоро услышали. Прихожане не говорили ни о чем другом на пути домой из церкви. Вдова Алека Дейвиса заявила, что именно этого она ожидала и что скоро кто-нибудь из детей священника явится в церковь нагишом. Глава дамского благотворительного общества приняла решение поднять этот вопрос на следующем заседании и предложить обществу отправиться в полном составе к мистеру Мередиту, чтобы выразить протест. Мисс Корнелия сказала, что она сдается и впредь не собирается беспокоиться о детях священника, поскольку это бесполезно. Даже жена доктора Блайта была немного шокирована, хотя относила произошедшее исключительно на счет забывчивости Фейт. Сюзан не могла немедленно начать вязать чулки для Фейт, так как было воскресенье, но начала новую пару на следующее утро, пока все в Инглсайде еще спали.

— Мне совершенно ясно, что это все вина старой Марты, миссис докторша, дорогая, — сказала она Ане. — Я полагаю, что у бедного ребенка нет приличных чулок. Вероятно, все ее чулки были в дырках, как это обычно бывает, — вы же знаете. И я думаю, миссис докторша, дорогая, что лучше бы дамы из благотворительного общества связали этим детям чулки, чем ссориться из-за нового ковра, который они хотят положить на возвышении у церковной кафедры. Я не состою в благотворительном обществе, но свяжу Фейт две пары чулок из хорошей черной пряжи, так быстро, как только смогут работать мои пальцы, и в этом вы можете быть уверены. Никогда не забуду, какие чувства я испытала, миссис докторша, дорогая, когда увидела, как ребенок священника идет по проходу нашей церкви без чулок. Я просто не знала, куда глаза девать.

— И к тому же в церкви вчера было полно методистов, — стонала мисс Корнелия, которая пришла в Глен за покупками и заглянула в Инглсайд, чтобы обсудить последние события. — Не знаю, как это получается, но почти уверена, что эти дети всегда делают что-нибудь особенно ужасное именно тогда, когда наша церковь битком набита методистами. Я думала, у жены дьякона Хазарда глаза выскочат из орбит. Выходя из церкви, она сказала: «Это было неприличное зрелище. Мне жаль пресвитериан». И нам приходится выслушивать это и терпеть. А что тут скажешь?

— Я нашла бы, что ей сказать, миссис докторша, дорогая, если бы слышала ее слова, — заявила Сюзан мрачно. — Я сказала бы, что, во-первых, чистые голые ноги, по-моему, не более неприличны, чем дырявые чулки. А во-вторых, у пресвитериан нет ощущения, будто они очень нуждаются в жалости методистов, — ведь пресвитерианский священник умеет проповедовать, а методистский — нет. Я сумела бы осадить жену дьякона Хазарда, миссис докторша, дорогая, и в этом вы можете быть уверены.

— Уж лучше бы мистер Мередит не проповедовал так хорошо, а лучше заботился о своих детях, — возразила мисс Корнелия. — Он мог бы, по крайней мере, взглянуть на них, прежде чем они отправятся в церковь, и подумать, вполне ли прилично они одеты. Я устала находить оправдания для него, поверьте мне.

Тем временем в Долине Радуг Фейт испытывала ужасные душевные муки. Там появилась Мэри Ванс, как всегда настроенная на то, чтобы осуждать и поучать. Она дала понять Фейт, что та навеки опозорила себя и своего отца и что она, Мэри Ванс, порывает с ней окончательно. «Все» говорили о случившемся, и «все» были едины во мнении.

— Я просто чувствую, что не могу с тобой больше дружить, — заключила она.

— А мы будем с ней дружить! — воскликнула Нэн Блайт. Нэн в глубине души тоже находила поступок Фейт совершенно ужасным, но не считала возможным позволить Мэри Ванс вести себя так высокомерно. — А вы, мисс Ванс, если не хотите, можете больше не приходить в Долину Радуг.

Нэн и Ди обняли Фейт за плечи и с вызовом посмотрели на Мэри. Та неожиданно дрогнула и, присев на пенек, заплакала.

— Дело не в том, что я не хочу с ней дружить, — всхлипывала она. — Но, если я буду с ней по-прежнему водиться, люди будут говорить, что это я подбиваю ее на проделки. Некоторые уже так говорят — сущая правда! Я не могу допустить, чтобы обо мне такое говорили, особенно теперь, когда я живу в приличном доме и стараюсь быть настоящей леди. И я никогда, даже в самое тяжелое время в моей жизни, не ходила с голыми ногами в церковь. Мне и в голову бы никогда такое не пришло. Но эта противная Китти Дейвис говорит, что Фейт стала совсем другой девочкой, с тех пор как я пожила в доме священника. Она говорит, что Корнелия Эллиот еще проклянет тот день, когда взяла меня в свой дом. А это, скажу я вам, ужасно меня обижает. Но больше всего я беспокоюсь о мистере Мередите.

— Я думаю, о нем ты можешь не беспокоиться, — презрительно заметила Ди. — Вряд ли это необходимо. Ну же, Фейт, дорогая, перестань плакать и расскажи нам, почему ты это сделала.

Плачущая Фейт объяснила, как было дело. Нэн и Ди посочувствовали ей, и даже Мэри Ванс согласилась, что Фейт попала в трудное положение. Но Джерри, для которого эта новость прозвучала как гром среди ясного неба, отказался отнестись к ней благодушно. Так вот что значили таинственные намеки, которые он получал в тот день в школе! Он бесцеремонно погнал Фейт и Уну домой, и клуб «Хорошее поведение» немедленно провел свое заседание на кладбище, чтобы вынести вердикт по делу Фейт.

— Я считаю, что ничего страшного не случилось, — сказала Фейт с вызовом. — Голых ног было видно не так уж много. Никакого греха в этом не было, и никому это не повредило.

— Это повредит папе. Ты знаешь, что повредит. Ты знаешь, что люди винят его всякий раз, когда мы делаем что-нибудь странное.

— Я об этом не подумала, — пробормотала Фейт.

— В том-то вся беда. Ты не подумала, а должна была подумать. Для этого существует наш клуб… чтобы воспитывать нас и заставлять думать. Мы обещали, что всегда, прежде чем что-то сделать, будем думать о последствиях. Ты, Фейт, не подумала и должна быть наказана… и к тому же сурово. В наказание будешь надевать эти полосатые чулки в школу целую неделю.

— Ох, Джерри, может, одного дня хватит… ну двух? Но не целую же неделю!

— Да, целую неделю, — сказал неумолимый Джерри. — Это справедливо… спроси у Джема Блайта, справедливо или нет.

Фейт почувствовала, что уж лучше подчиниться, чем обращаться к Джему Блайту по такому вопросу. Она начинала сознавать, что в ее проступке было нечто неприличное.

— Хорошо, буду ходить в них неделю, — пообещала она немного угрюмо.

— Ты еще легко отделаешься, — сказал Джерри сурово. — И как бы строго мы ни наказали тебя, это не поможет отцу. Люди будут по-прежнему думать, что ты сделала это просто из озорства, и винить отца за то, что он не вмешался. Мы не можем объяснить всем и каждому, как было дело.