Древо Иуды - Арчибальд Кронин

— Вот видите, — пробормотал ей на ухо Мори, — как вы восхитили моего преданного итальянца…

Она густо покраснела, но, когда они уселись в машину, безропотно позволила ему прикрепить розочку к лацкану своего твидового пиджака. И они отправились в путь, держа курс на Каленберг.[55]

Это была потрясающая поездка по извилистой дороге, через чистенькие яркие предместья, к высоким соснам Венского леса. Ярко светило солнце, воздух, наэлектризованный первым морозцем, был хрустально чист, поэтому, когда они перевалили через последний склон, перед ними внезапно раскинулась панорама Вены во всей своей захватывающей дух красоте. Оставив машину, они побродили по вершине, и Мори указывал спутнице на основные достопримечательности города: дворец Бельведер,[56] собор Святого Стефана, Хофбург,[57] Венская опера, а напротив — знаменитый «Захер», куда он предлагал отвезти ее на обед.

— А там очень роскошно?

— Это один из лучших отелей и ресторанов в Европе.

Услышав это, она засомневалась, а потом робко тронула его за локоть.

— Дэвид, разве нельзя перекусить здесь? — Она взглядом указала на маленькое кафе через дорогу. — С виду очень милое, простое заведение. И вид отсюда чудесный.

— Что ж, — неуверенно произнес он, — пожалуй, вы верно сказали — простое. И меню там наверняка еще проще.

— Вероятно, там готовят хорошие, полезные блюда.

Когда она смотрела на него так, с порозовевшими от ветра щеками, он был вынужден сдаться.

— В таком случае идемте. Рискнем вместе.

Он ни в чем не мог ей отказать, хотя его опасения более чем оправдались. Простой раскладной стол, дешевые приборы и неизменный венский шницель, жесткий и довольно безвкусный, который они запивали, за неимением лучшего, яблочным соком. Но она тем не менее не расстроилась, выглядела вполне довольной, так что в конце концов и он примирился и даже начал шутить. После они посидели немного на скамейке — Кэти все никак не могла оторвать от панорамы завороженного взгляда — и ближе к двум часам вернулись в машину, чтобы отправиться в Шёнбрунн.[58]

Это был особый приятный сюрприз, который Мори обещал сам себе, ибо, как непреклонный противник архитектурных ужасов современного века, питал романтическую любовь к величественному летнему дворцу Марии Терезии и окружавшим его чудесным садам в старом французском стиле. И надо признаться, ему была дорога роль чичероне. С той минуты, как они миновали массивные кованые ворота, он постарался быть интересным и, так как хорошо владел предметом, весьма в этом преуспел. Прохаживаясь по великолепным залам эпохи барокко, он воссоздавал императорский двор во всей его роскоши и величии. Ярко обрисовал жизнь Марии Терезии: от привлекательной рассудительной девчушки — он остановился у ее портрета в шестилетнем возрасте — в длинном парчовом платье, голубом с золотом, по взрослой венской моде того времени; тогда, увидев отца при полном параде, она громко воскликнула на потеху всего двора: «Ой, какой красивый папа! Иди сюда, папа, дай я на тебя полюбуюсь», — от этого милого ребенка до женщины с сильным и благородным характером, центральной фигуры в политической жизни Европы, покровительницы искусств, матери пяти сыновей и одиннадцати дочерей, которая, лежа на смертном одре, на вопрос, очень ли она страдает, как на самом деле и было, спокойно ответила: «Мне достаточно хорошо, чтобы умереть» — и это были ее последние слова.

Время пробежало незаметно. Никогда прежде он не позволял себе забыться, преисполненный такого драматического пыла. Оба удивились, обнаружив, что уже почти шесть часов и начинает темнеть, когда снова оказались на мощеном дворе.

— Боже правый! — воскликнул он виновато. — Я совсем замучил и заговорил вас. Одна тень осталась. А что самое плохое, из-за меня вы пропустили чаепитие. Это непростительно в Австрии, где такая восхитительная кухня.

— Я бы ни на что не променяла этого, — быстро сказала она. — Вы так много знаете и делаете историю такой реальной.

Видимо, он дал ей повод для размышлений, так как по дороге в отель после долгой задумчивой паузы она заметила:

— Привилегированные классы того времени, безусловно, жили неплохо, стараясь только для себя. А какова была жизнь у обыкновенных людей?

— Не такая привлекательная. — Он рассмеялся. — Говорят, в Вене более тридцати тысяч семей имели в своем распоряжении лишь по одной комнате. А если комната оказывалась достаточно просторной, то в ней проживали две семьи, разделенные занавеской!

— Какой ужас! — сочувственно воскликнула она.

— Да, — небрежно согласился он. — Тот век не благоволил к бедным.

— И даже сейчас, — продолжила она, — я встречаю здесь признаки бедности. Вот мы с вами ходим по улицам, а там босоногие дети просят милостыню…

— В Вене всегда были и всегда будут попрошайки. Но это город любви, смеха и песен. И все вполне счастливы.

— Право, не знаю, — медленно произнесла она, — могут ли люди быть счастливы, если они голодны? Я разговорилась с женщиной, которая сегодня утром прибирала у меня в номере, — она, кстати, очень хорошо говорит по-английски. Это вдова с четырьмя маленькими детьми, муж погиб во время оккупации, так вот, уверяю вас, ей приходится много бороться за то, чтобы ее семья выжила, когда все вокруг так дорого.

— А вам не показалось, что это обычные россказни о трудной судьбе?

— Нет, Дэвид, она очень приличная женщина и говорила абсолютно искренне.

— В таком случае вы должны поделиться с ней своими карманными деньгами.

— Да я уже поделилась! — воскликнула она с таким восторгом, что он искоса посмотрел на нее.

После того как они покинули аэропорт, он сунул ей в сумочку пачку банкнот на тот случай, если она захочет что-то купить, — там было около полутора тысяч австрийских шиллингов, что равнялось двадцати фунтам стерлингов.

— И сколько вы ей дали?

Она робко взглянула на него:

— Все.

— О нет, Кэти. — Он расхохотался. — Да вы просто благодетельница всего человечества. Готовы расстаться с целым состоянием за один присест.

— Я уверена, она с пользой потратит эти деньги.

— Что ж, если вы довольны, то и я доволен, — сказал он, по-прежнему посмеиваясь. — В Вене приходится быть либеральным и немножко сумасшедшим. Я люблю этот город, Кэти, так люблю, что мне больно видеть, как быстро он меняется. Вы должны теперь впитывать как можно больше, моя дорогая, ибо очень скоро он будет полностью разрушен вслед за многими красивыми городами мира. Вы только взгляните на этот ужас справа. — Они как раз проезжали новый многоэтажный дом для рабочих. — Сей безликий ночной кошмар из стали и бетона с сотнями маленьких комнатушек на манер собачьих будок только недавно вытеснил прелестный старый дом в стиле барокко; маленький дворец попал под бульдозер ровно год назад, чтобы на его месте могли возвести эту… каторжную тюрьму.

— Вам не нравится?

— Да кому бы такое понравилось?

— Но, Дэвид, — вздохнула она задумчиво, — зато людям, которые там живут, все нравится. У них появилась крыша над головой, а еще удобства, отопление, горячая вода, приличные санитарные условия и личное пространство. Разве это не лучше, чем ютиться в грязи за занавеской?

Он недоверчиво нахмурился, глядя на нее.

— Вы думаете, в этой квартире их ждет что-то другое? Но дело не в этом. Прискорбно то, что во всем мире происходит разрушение прекрасного. Тракторы и бульдозеры разрывают на части, долбят и выкорчевывают прелестные памятники прошлого, на их месте возникают непрочные постройки из дрянного материала, похожие одна на другую, и все одинаково уродливые. Англия сейчас буквально утопает в жутких предместьях. В Италии понастроили фабрик. Да что там, даже в Швейцарии громоздят десятки домов на берегах прелестнейших озер — слава богу, не по соседству от меня.

— Да, нам приходится жить в новом мире, — согласилась Кэти спустя мгновение. — Тем больше оснований постараться изменить его к лучшему.

Она вопросительно посмотрела на него, словно тревожась, как он отреагирует на ее высказывание. Но они уже достигли Рингштрассе, где зажигались огни, и люди, покинув свои конторы, собирались за столиками уличных кафе, разговаривали и смеялись, создавая атмосферу радостного ожидания. Это было колдовское время, и здесь, по крайней мере, ничто не оскорбляло его взгляда. Они легко скользили в потоке машин, он придвинулся поближе к ней и в сгущавшихся сумерках продел руку под ее локоть.

— Я окончательно вас утомил своими лекциями и спорами. Вы должны отдохнуть часок у себя. А потом мы отправимся ужинать.

Он чувствовал, что она стесняется идти в «Захер», но для ее же блага решил все равно пойти туда. Ее нужно лишь немного приободрить, и вскоре она преодолеет робость; да и для посещения этого заведения не требовался вечерний наряд. Когда на часах собора Святого Стефана пробило восемь, он препроводил ее по лестнице и вывел из отеля. Вечер был теплый, и они прошли пешком короткое расстояние по Кернтнерштрассе. Стеклянная терраса ресторана была переполнена, но он, предвидя это, заранее заказал столик в маленьком боковом зале, названном «Красным баром». Он увидел, что его выбор столика придал ей уверенности. Взглянув на меню, он ударился в воспоминания.