Соблазненные луной - Лорел Гамильтон

Шалфей сиял, как солнечный луч, более темный свет Никки я ловила лишь временами, он сиял, словно солнце проглотило что-то коричневое и стремилось выплеснуть его светом. Мою кожу они превратили в белоснежное кипение, и белое пламя плясало на мне, и что-то зелено-золотое тоже, и я поняла, что это мои глаза сияют так ярко, что бросают зеленые отсветы на подушки.

Я снова и снова глотала солнечный луч, и солнце било мне между ног, и над всем этим блистали крылья, танцевали краски, бежали по воздуху – пока я не увидела, что комнату заполонили бабочки, созданные из магии и неонового свечения.

Когда я пришла в себя, Шалфей лежал на боку, скорчившись и зажав мою руку. Никка рухнул на меня ничком, придавив ноги, крылья изгибались над его спиной, ягодицами и бедрами, а изящно выгнутый длинный "хвост" одного из нижних крыльев свесился с кровати, едва не касаясь ковра.

Я не слышала ничего, кроме грохота крови в собственных жилах. Слух возвращался постепенно, и первое, что я расслышала, – дрожащий смешок Шалфея. Кажется, он спросил: "Как сидхе выживают после такой любви? Меня она убила бы за месяц". Он повернулся ко мне, и я увидела его глаза.

По краю радужки остался блестящий черный цвет, но внутри шло кольцо угольно-серого, а в нем – кольцо нежнейшего бледно-серого цвета.

Я смотрела в трехцветные глаза Шалфея и думала, что он скажет, когда увидит себя в зеркале.

Глава 14

Шалфей, стоя на цыпочках и почти уткнувшись носом в стекло, гляделся в зеркало над комодом. Он разглядывал свои новые глаза, которые его, кажется, совершенно зачаровали. А меня, кажется, совершенно зачаровал он. Каждый раз, как он попадался мне на глаза, я прилипала к нему взглядом. Просто не могла справиться с собой. Кожа у него была такая нежно-желтая, словно его выкупали в солнечном свете. Он весь был точеный, как статуэтка: от ступней – вот так, когда привстал на носочки, – через икры и бедра, через округлость ягодиц, гладкую спину, разлет плеч и до самых кончиков сложенных за спиной крыльев.

Широкая желтая полоса с ярко-синим напылением и пятнами оранжевого и красного сияла яснее, чем когда-либо. Черные жилки, каркас для нежно-желтой материи крыльев, казались широкими и четкими, как миниатюрные дороги; наверное, я могла бы пройти по ним и оказаться где-то в другом месте. В волшебном месте, где ко мне на зов слетятся крылатые любовники и нет никаких забот. И трона. И убийц.

Я нахмурилась и закрыла глаза руками, чтобы не видеть блистательного зрелища: Шалфея у зеркала. Не так уж мне хочется попасть в то место... Хотя, конечно, здесь я кривлю душой. Разве не самая моя заветная мечта – жить так, чтобы в мою постель стремились потому, что я желанна, любима или хотя бы просто нравлюсь, а не потому, что я наследница трона и дочь Эссуса? Настоящий гламор, настоящие чары питаются вашими же чаяниями и желаниями. Чем они интимнее, чем больше скрыты – тем труднее устоять.

В холодной тьме под закрытыми веками я сосредоточилась на ритме дыхания. Когда Шалфей не маячил перед глазами, было полегче. Я смогла начать думать о чем-то еще, кроме секса, который у нас только что был и которого мне хотелось еще, хотелось трогать крылья, узнать, могут ли широкие черные жилки и вправду проложить дорожку к самым заветным мечтам...

Стоп, Мередит! Не туда. Я попыталась не думать совсем, а только считать вдохи и выдохи. Я глубоко вдыхала и медленно выдыхала. Когда пульс поуспокоился, я бросила считать частые глубокие вдохи и перешла к обычному счету. Досчитав до шестидесяти, я медленно отвела руки.

Взгляд уперся в живот – рельефный до неправдоподобия. Я знала, чей это живот. Я глянула вверх и обнаружила грудь, а потом и лицо Риса.

– Как ты себя чувствуешь, Мерри?

Я качнула головой.

– Не знаю, – прошептала я, словно боялась заговорить вслух. До этого момента я и не понимала, что напугана. Но чего я боюсь?

Я почувствовала движение кровати и только потом сообразила, что у меня за спиной Никка. Он уже не казался обжигающе-горячим, зато будто хранил тепло самой земли. Тепло, которое остается в жирной коричневой почве и хранит семена и защищает от долгой зимы маленьких зверушек. Когда руки молодого стража легли мне на плечи, мне показалось, что меня завернули в самое теплое и мягкое одеяло в мире. Так тепло, так уютно и спокойно, что кажется – можно свернуться калачиком и заснуть на полгода, а потом встать свежим и новым, и земля тоже словно родится заново. Магия самой весны была в этих ладонях.

Что-то, наверное, отразилось у меня на лице, хотя был ли это страх, желание или еще что-то – одна Богиня знает, потому что я точно не знала. Рис опять спросил:

– Что с тобой, Мерри?

– Позови Дойла, – прошептала я. Только это мне и удалось сказать, прежде чем Никка развернул меня к себе и поцеловал в сгиб шеи. И я утонула в благоухании свежевспаханной земли и густом аромате весенней зелени. Его губы пахли весенним дождем. Мои руки скользнули на его плечи и наткнулись на крылья – от чего я открыла глаза и прервала поцелуй, чтобы взглянуть за плечи Никки на их новый облик.

Когда крылья были лишь рисунком на спине Никки, детали различались с трудом. Сейчас же их ширь и яркие краски двумя куполами возвышались над плечами стража. Основной тон был бледно-бежевый, как светлая львиная шкура, а кончики верхних крыльев будто окунули в темно-розовую и красновато-лиловую краску. По краю крыльев шли фестоны из темных лиловых линий, перемежающихся с белыми и фиолетовыми, отороченные сбоку красновато-коричневым, словно на загар легла прядь темно-рыжих волос. Эта волнистая радужная полоса – лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый – на нижних крыльях дублировалась, и бежевый фон по бокам от нее был золотистого оттенка. На верхних крыльях красовался "глазок" крупнее моей ладони, зеленовато-синий в центре, окаймленный черным, желтым (почти совпадавшим по тону с общим светлым фоном) и ярко-голубым кругами, и над этим ярким "глазом" лежал красно-фиолетовый штрих, словно задранная в удивлении бровь. Второй "глазок" – на нижних крыльях – был больше моей головы, походил на сияющее голубовато-зеленое озерко, и каждое кольцо красок в нем было обведено черной линией, словно нарочно подчеркивавшей цвета. Светло-желтое кольцо вокруг искрящегося голубовато-зеленого центра, потом мерцающая синяя линия и надо всем – изогнутая полоса красновато-лилового. Внешнее черное кольцо у больших "глазков" было крупнее, и этот густой черный бархат, окружавший великолепие красок, омывался розово-оранжевым морем. Зубчатая цветная полоса обтекала край нижних крыльев, как и на верхних: лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый цвета соседствовали с ярко-розовым и оранжевым и уходили вместе в длинные изогнутые "хвосты", так что эти дополнительные украшения крыльев казались темными из-за густоты цветных линий.