Разноцветные “белые вороны” - Ирина Медведева

Возвращаясь к нашей теме — как объяснить маленькому ребенку, у которого, с одной стороны, столько желаний, а с другой, никакой материальной возможности их удовлетворить, — как объяснить ему что воровать нельзя? Ведь как раз с рациональной точки зрения нет ничегр страшного в том, что мальчишка вытащит у своего папы из кармана мизерную, часть денег на сладость. Он сделал это тайком? Но ведь если попросить открыто, папа не даст. Он каждый день твердит о том, что жвачка вредна для, зубов, а от мороженого болит горло. И вообще… «легче удавить, чем прокормить», «на вас не наработаешься» и т.п.

Заповедь «не укради», как и остальные заповеди, дана свыше и в этом смысле иррациональна, то есть неподвластна человеческому разуму, не, находится в поле ею выбора. Нельзя — и все!

Кроме того, сейчас, как никогда раньше, трудно внушить детям стойкое отвращение к воровству. Конечно, нельзя сказать, что воровство напрямую объявлено достоинством. Но слишком уж много в данном вопросе появилось «разночтений». Да, красть вроде бы нехорошо, но тогда почему по ТВ так усиленно рекламируют всякие дорогие путешествия и шикарные автомобили? А мама говорит, что честный человек и за целую жизнь столько не заработает… А вчера папин товарищ приходил, рассказывал, как его сосед хорошо устроился. Гонит за границу медную проволоку и уже построил дом на Кипре. Три машины угнали у него, так он даже в милицию не стал заявлять — сразу четвертую купил. Папа слушал–слушал, а потом вздохнул: «Эх, живут же воры!..» А дедушка добавил: «Первый вор — это государство. Вон стариков как ограбили…» Еще поздно вечером выступал один известный артист и сказал, что только мафия может навести у нас порядок. А мафия… это разве не воры?

Понятно, что в такой ситуации не очень–то легко воспитывать честность. Теперь на это надо обращать гораздо больше внимания, чем раньше. Родители, как правило, это понимают. Они не понимают другого: как в сегодняшних условиях «размытых берегов» с этим справиться? Тем более что физические наказания педагогика давно осудила, а теперь многие склоняются к тому, что главное — дать ребенку свободно развиваться, наказания же ущемляют эту свободу, их надо вовсе отменить. Лучше не наказывать, а объяснять.

Нам кажется, мы достаточно убедительно показали, что не все и не всегда стоит ребенку объяснять. Поэтому теперь поговорим о наказании.

Сколько раз приходилось слышать, в том числе и в связи с воровством: «Ничего на него (на нее) не действует. Уж я и так, и сяк… Все перепробовала — без толку!»

И бывает нелегко объяснить, что за воровство нужно не просто наказывать, а наказывать очень сурово. Причем независимо от реальной ценности украденного: за ластик точно так же, как за бабушкину пенсию. Чтобы «нельзя» зафиксировалось на уровне рефлекса.

«Да мы его били, — жаловалась мать тринадцатилетнего мальчика. — Отец даже ремнем врезал». Как ей было втолковать, не боясь показаться монстрами, что для тринадцатилетнего «подростка из подворотни» (а Денис был именно таким) пара ударов ремнем — это тьфу! Наказание должно быть соотнесено с ребенком не только в одну сторону — как бы не пережать, — но и в противоположную. Недожать не менее опасно, чем пережать. Да–да, не только бессмысленно, но и опасно. Почему? А потому, что воровство — одно из проявлений своеволия, и если взрослый, вступая с ним в борьбу, терпит поражение, то, во–первых, рецидив почти гарантирован, а во–вторых, ребенок утверждается в мысли, что он сильнее взрослого, а значит, взрослому в следующий раз нужно будет усилить наказание. Снова не поможет — снова усилить. Но ребенок ведь с каждым разом получает своеобразную закалку. И каким тогда в конечном счете должно быть наказание, чтобы наконец проняло? Казнь через повешение?

Пожалуй, лучше все–таки, стиснув зубы и преодолев вполне естественную жалость, в самый первый раз, не дожидаясь «развития сюжета», наказать воришку как следует, чтобы надолго запомнил, чтобы неповадно было. Поступив так, вы на самом деле пожалеете его гораздо больше. Хотя бы потому, что избавите от страшной судьбы, которая его ждет, если «сюжет» все–таки будет развиваться..

Ну, а что такое суровое наказание? Порка? В том числе, конечно, и порка, но не только она. Весь вопрос в том, что для данного ребенка (учитывая возраст, характер, пристрастия, отношения с родителями) - самое страшное. К примеру, для подростка физическое наказание, даже суровое, уже не очень страшно, а потому и не очень актуально. Хотя, если это подросток сверхсамолюбивый, здесь может сыграть огромную роль не страх физической боли, а непереносимое унижение, то есть порка окажется вполне эффективной. На многих детей действует резкое прекращение контакта с родителями (в том случае, если этим не пользуются часто), а на многих — позор оглашения факта вороства. Самое главное, чтобы не было пустых угроз. «Приговор» следует привести в исполнение и желательно сразу после «раскрытия преступления». Но, конечно, не следует заигрываться. Предположим, если вы видите, что ребенок потрясен рассказом о его проступке одной вашей подруге, то не обязательно рассказывать еще троим. Но обязательно, как мы считаем, дождаться раскаяния и обещания никогда в жизни так не поступать. Причем не вы должны заглядывать ему в глаза и спрашивать: «Ну? Ты обещаешь? Ты больше никогда так не будешь?», а он должен прийти к вам и все сказать сам. Помните, что для всех детей, даже для очень демонстративных и своевольных, как бы они ни пытались показать свое безразличие к бойкоту, хорошие отношения с родителями — огром–ная, ни с чем не сравнимая ценность!

Но что же можно сказать о мотивах воровства среди детей, которыми занимаемся мы, т.е., в основном, среди детей невротического склада?

Прежде всего то, что они (мотивы), как правило, не связаны напрямую с непреодолимой жаждой владеть украденным. Не связаны они и со слабым осознанием тяжести проступка. Иными словами, это мотивы опосредованные. Они бывают самыми разными. Тут и отчаянная попытка привлечь к себе внимание, и жажда самоутверждения, и ницшеанская проверка себя («могу ли я преступить запретную черту?»), и желание приобщиться к миру взрослых, и бунт против гиперопеки. А часто и все вместе.

Мать девятилетнего Лени Д. начала разговор с нами со слов:

— Я ни на что не надеюсь. Все перепробовала — и как горох об стенку. Короче, мой сын — кандидат в колонию. Это однозначно. А к вам я пришла просто так, для очистки совести…

Леня стал заниматься у нас, и очень быстро выяснилось, что он безумно привязан к матери. А мать вторично вышла замуж и уже два года жила отдельно от сына.

— Муж у меня нервный товарищ, — объяснила она, — до сорока лет жил с горячо любимой мамочкой и детей не выносит.

Впрочем, она призналась, что и ее ребенок тяготит, что она не любит с ним играть, заниматься, и вообще ей все это неинтересно.

Мы поняли, что мальчик остро переживал равнодушие матери и предпочитал вызывать пускай отрицательные, но сильные эмоции с ее стороны. Воровством он этого добивался. Мать впадала в состояние неистовства, кричала, плакала, проклинала Леньку и весь белый свет. А он… он почти блаженствовал. Мать же еще больше ужасалась, видя такую странную реакцию, и обзванивала валютные аптеки в поисках таблеток, прописанных психиатром.

Нельзя сказать, чтобы эта женщина ни в чем нас не слушалась. Нет, она начала уделять сыну больше внимания, даже пыталась неуклюже приласкать его (чего раньше не делала никогда!). Воровство стало случаться реже — раньше мальчик воровал чуть ли не каждый раз во время встреч с матерью или непосредственно накануне.

Но в одном мать была непреклонна: Ленька по–прежнему жил с бабушкой и дедушкой. К счастью, в дело вмешалась судьба. Придя на очередное занятие, Ленька с восторгом оповестил всех присутствующих, что теперь он живет с мамой.

— Мои родители его просто выгнали, — пояснила, оставшись с нами наедине, мать. — Он их до ручки довел… А папа недавно перенес инфаркт. Так что теперь мое сокровище со мной!

После этого мы видели Леню с интервалами в полгода и год. За все время он совершил кражу всего один раз: в летнем лагере, где ему очень не нравилось и куда мама за месяц ни разу не приехала. Кстати, его отчим оказался не таким ух страшным детоненавистником, а, напротив, принял самое деятельное участие в воспитании пасынка.

Случай Шуры по внешним обстоятельствам во многом напоминал случай Лени. Шура тоже жил с бабушкой и дедушкой, тоже воровал (как правило, у домашних), тоже доводил этим свою мать до исступления и тоже любил всякие демонстративные выходки. Казалось бы, все идентично. Но мотивы воровства были совсем другие. Попутно заметим, что по богатству и сложности мотивации воровство, быть может, стоит на первом месте среди поведенческих отклонений невротической природы. I

У Шуры, конечно, были непростые отношения с родителями. А у кого при раздельной жизни они простые? Кстати, обстоятельства вскоре изменились — родители получили квартиру и забрали мальчика к себе, но кражи продолжались. Главным, как показала работа с Шурой, тут было другое. Шура по своему невротически хрупкому складу характера принадлежал к категории «интеллигентных» детей, но, будучи мальчиком очень амбициозным и своевольным, жаждал каждую минуту привлекать к себе внимание. А в классе, где он учился, собрались, как нарочно, все дворовые хулиганы, поэтому престижной была «крутость», а вовсе не интерес к исторической литературе. Не обладая особой физической силой и храбростью, Шура не мог рассчитывать на победы в драках и надеялся купить уважение шпаны нехитрым ассортиментом коммерческих ларьков. Денег, которые ему давали на школьный завтрак, естественно, на это не хватало, и пришлось немного «позаимствовать» у родственников. Шура, правда, не рассчитывал, что аппетиты шпаны будут расти в геометрической прогрессии. Когда «крутяки» прогуляли за один день всю дедушкину получку и потребовали еще, он и сам был бы рад от них отвязаться, но уже не знал, как.