Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Возможно ли, чтобы мыслящие существа обманывали себя подобными софизмами? Поистине достойны сожаления те, кто, доверяя парадоксальным выводам непонятого или выродившегося маздеизма, упорно не желают давать себе отчет в том, что в борьбе, таинственно изображенной под этим глубоким символом, Добро восторжествовало потому, что оно есть порядок, норма, гармония, одним словом, потому, что оно есть Добро; и что необходимой причиной, безошибочно вычисляемой заранее, которая, делая Зло случайным и преходящим, обрекает его на грядущее уничтожение, служит беспорядок, произвол и анархия, именуемые Злом.

Возможно, покажется странным такое упорное осуждение доктрины о двух принципах, этого недвусмысленного источника, по нашему мнению, всех видов позорного безумия, отправной точки всех кровавых бесчинств, в которых погрязли средние века (если ограничиться единственным, но весьма плачевным примером): ведь, в конце концов, у каждого народа есть свой выразительный миф о злобном духе. Называют ли его Тифоном, как в Египте, или даже Чутгуром, как у монголов, Демон всегда остается Демоном.

Так полагают, по крайней мере, многие честные люди, которым я с величайшим сожалением вынужден возразить. Именно этой доктрины, о которой сейчас идет речь, следует остерегаться. И, несмотря на то что лишь неуловимые нюансы формы отличают на поверхности эти различные образцы злосчастных божеств, я утверждаю, что Ариман (рассматриваемый — впрочем, ошибочно — в качестве абсолютного принципа Зла, совечного Ормузду, абсолютному Принципу Добра), так же глубоко отличается от Тифона (или любой другой эмблемы случайного и относительного зла), как Заблуждение отличается от Истины и Тьма — от Света.

Невозможно отрицать существование Зла (что касается его сущности, это уже другой вопрос). Конечно, его проявление во Вселенной несомненно, в той же степени, что и проявление холода зимой и темноты ночью. Но загорается свет, и темнота рассеивается; приходит тепло, и холод исчезает: потому что темнота и холод наделены лишь негативным существованием; являясь отрицаниями, они лишены собственной сущности. Точно так же лишено ее и Зло, преходящее, случайное, несущественное.

Приписывать сущность Злу означает отказывать в сущности Добру; поддерживать принцип Зла значит оспаривать принцип Добра; подтверждать собственное существование Дьявола в качестве абсолюта Зла значит отрицать Бога. Наконец, поддерживать сосуществование двух противоречащих друг другу абсолютов означает признавать богохульство религией и простую нелепость — философией.

То, что возмущает сознание и оскорбляет рассудок — это не столько символическое олицетворение пагубных влияний в зачастую отвратительных и гротескных идолах, сколько обожествление Зла, превращенного в абсолютный принцип под мифологическим образом и в этом качестве противопоставленного принципу Добра, также обожествленного.

Но Лукавый пребывает не только там, где человек пожелал воздвигнуть представляющий его образ, явно предлагаемый для всеобщего поклонения. Если мы захотим распознать Дьявола во всех его языческих формах, то нам, наверняка, придется окинуть беглым взором этих идолов, более или менее наивные изображения Сил, слывших зловредными: мы увидим, как со всех сторон проступают во мгле эти зловещие фантомы, если только, мысленно спускаясь по реке минувших времен, мы поплывем, дрейфуя среди перемешанных обломков древних цивилизаций и древнего варварства. Внимательно осмотрим оба берега: помимо этих божеств, которых народы провозглашали зловещими и удостаивали благоговейного ужаса, другие божества также покажутся нам дьявольскими, несмотря на то, что эти народы не отмечали их никакими «стигматами» осуждения. Однако культ, которым они были окружены, осквернил их несмываемыми мерзостями…

Хорошо ли мы понимаем всю эзотерическую глубину знаменитого текста из «Псалтыри»: «Omnes dii gentium daemonia (sunt) (Пс. XCV, 5)»?[196]Свободная воля человека вправе извращать самые величественные понятия — и, в силу очевидного мистического закона, всякий религиозный символ, почитаемый нечестивыми обрядами, в силу самого этого факта превращается в идола, в котором воплощается Сатана.

Аватары Сатаны — это вампиры древней Кельтиды, Тор и Тевтад (или Тевтатес), ненасытная жажда которых взвывает устами тысяч друидесс из глубины беспросветной ночи, дабы ускорить жатву человеческой крови!

Аватары Сатаны — это бронзовый Молох с телячьей головой, идол аммонитян, с широко раскрытыми объятиями, принимающими жертв, и внутренностями из раскаленного металла, готовыми поглотить их плоть! Или палестинский Бельфегор, бородатый идол, из разинутого рта которого торчал в виде языка огромный фаллос: божество менее жестокое, но еще более мерзостное, особенно жадное, как сообщает нам Филон, до приношений из кала и поллюций.

Аватары Сатаны — это Адрамелех, «славный царь» из Сефарваима, и Меликерт, «царь земли» из Тенедоса: вместо кинамона до их ноздрей доносился смрад плоти, которая жарилась на пылающем алтаре, куда юные матери приносили в жертву своих первенцев.

И повелитель мух, сирийский бог Беельзебуб, чья статуя притягивала москитов со всей страны, поскольку люди заботились о том, чтобы по ней постоянно струилась свежая кровь!

И не воплощал ли в себе Сатану бог Мендеса, пантеистическая форма египетского синтеза, когда фанатизм народа приносил в жертву похотливости этого козла, вскормленного за оградой храма, целомудрие девственниц и прелести юных новобрачных?[197]

Перейдем к Средиземноморью. Упомяну ли я об аналогичных почестях, воздававшихся степенными матронами сакральному бесстыдству Приапов, завезенных в Италию из Лампсака: всегда бесстрашных деревянных идолов, покрытых слоем киновари, которые стояли в преддверии садов и на распутьях? Следует ли напоминать о гнусности некоторых этрусских божеств и нечестивых обрядах, совершавшихся на празднествах Доброй Богини}.. Стану ли я пересказывать все те скандалы, частота которых обесславливает выродившиеся Мистерии, и говорить о ветхой мишуре поклонения, долгое время прикрывавшей мерзости святилищ?..

Сатана-Пантей, грозный и многоликий, принимал тысячи обличий, стремясь осквернить все алтари.

Ко времени прихода Мессии слова Псалмов достигли своего полного осуществления: сколько богов, столько и демонов: Omnes DU gentium daemonia.

Поэтому и померкли все звезды мистического небосвода при восходе божественного солнца, вставшего над Вифлеемом!

Однако все эти идолы были лишь мифологическими изображениями высших Сил: древними символами совершенного знания и поэзии, норой исполненной величия; несомненно, достойными благодаря этому нашего почитания… Но мерзкие или кровавые обряды этих культов довершили их бесчестие. Ритуал осквернил миф, скинии с позором разрушились, и животворящий дух далеко отлетел от обломков убивающей «буквы».

Продолжать далее перечисление проклятых форм, которые пришлись по вкусу Сатане, этому узурпатору божественных почестей наверняка было бы утомительной задачей.

Нет ни одной страны в Новом или Старом Свете, где обожествленные пороки не умножали бы под тысячами имен свои святотатственные алтари. С удивлением можно видеть, как «гиены» и «шакалы» испанского переселения в XVI столетии, подавив в колыбели юные и мирные цивилизации Мексики и Перу, находили, по крайней мере, то оправдание для своей подлой и вероломной жестокости, что Небо гневалось при виде человеческой крови, лившейся на алтари идолопоклонства. В Мексике мы встречаем те же ужасы, что и некогда в лесах Кельтиды: что более напоминает дольмен друидов, совершавших жертвоприношения, нежели остроконечный камень, где американские жрецы ежегодно умерщвляли бесчисленные жертвы перед освященной статуей бога-ужа Вицлипуцли?

И даже в наше время, в XIX веке, в сердце Индостана, которому Англия так грубо пытается придать западную форму в своих леопардовых «когтях», не слышим ли мы, как Дьявол громко требует кровавой дани в облике бога Шивы или богини Кали, царя самоубийства и царицы душегубства?

Желая избавить публику от подробностей ужасных пыток, в которых находит удовольствие благочестие Отшельников и Факиров, готовых к любым калечениям под видом похвального самоистязания, упомянем, по крайней мере, об отчаянной радости фанатиков Шивы, с восторгом обрекающих себя на самую жуткую смерть: сакральная колесница бога, которая катится на четырех мельничных жерновах, искромсает их плоть и раздробит их кости; они знают об этом и с торжествующими возгласами, с блеском добровольного жертвоприношения в глазах, десятками ложатся на пути у давящего их идола!