Инспектор Золотой тайги - Владимир Митыпов

– Оно и видно, что вы кончали классическую гимназию,— покривил губы Николай Николаевич.— Цицерон, Вольтер, а там и до Маркса рукой подать…

– Но ведь и вы обучались не в церковноприходской школе,— улыбнулся Алексей.— Мы с вами, кажется, одинаково принадлежали к привилегированной части российского населения?

– Именно потому нам и удивительна горячность, с коей вы защищаете большевиков,— заметил Ризер.

– Да–да, Алексей Платонович,— подхватил Аркадий Борисович.— Отчего же вы не марксист при таком–то настрое ума? Как–то оно не вяжется…

– Как вам объяснить…— Зверев усмехнулся откровенно иронически.— Я не большой любитель показывать кукиш в кармане, потому скажу прямо: большевики сейчас победители, а велика ли доблесть примкнуть к победителям?

– Ну, насчет победителей вы чуть–чуть погодили бы,— мрачно возразил свояк Жухлицкого.— Весьма немалая часть России еще не сложила оружия. Да и заграница не сказала пока последнего слова.

– Кстати, о загранице,— тем же тоном продолжал Зверев.— Почему мое стремление по справедливости оценить деяния большевиков представляется вам достойным удивления, а вот вмешательство иностранцев во внутренние дела — чем–то само собой разумеющимся?

– Союзники испытывают благородное чувство сострадания к русскому народу, ввергнутому в братоубийственную резню,— пробурчал свояк.

– А помимо сострадания к русскому народу, других специальных интересов союзники совсем, что ли, не имеют?..

Получить ответ Звереву не пришлось — во дворе поднялся собачий гам, послышались возбужденные голоса, затем суматоха переместилась в дом и стала приближаться. Можно было подумать, что надвигается подгулявшая компания — невнятно бубнил мужчина, его перебивало взволнованное старушечье кудахтанье, а в ответ кто–то добродушно похохатывал и отпускал неразборчивые, но явно успокоительные словечки.

Аркадий Борисович изумленно поднял бровь. Тут обе створки двери распахнулись, и в гостиную, почти волоча на себе вцепившуюся Пафнутьевну, вступил Захар Турлай. За его плечом маячило багровое, растерянное лицо казака.

– Мир честной компании! — весело сказал Турлай.

– А, товарищ председатель Таежного Совета! — вполне натурально просиял Жухлицкий.— Прошу за стол!

– Большое спасибо, гражданин Жухлицкий,— ослепительно улыбался Турлай.— Рад бы, но только что поснидал. В другой раз как–нибудь.

– А будет ли этот другой раз? У вас ведь кругом дела, кругом заботы, и все о нас, грешных,— Аркадий Борисович сочувственно покачал головой.— Поберегли бы себя, а то ведь и надорваться недолго.

– Э, о чем речь! — Турлай махнул рукой.— Тут, я вижу, сидят люди, которые куда больше меня работали, а на здоровье, кажись, не жалуются. Скажем, вот Дарья Перфильевна или тот же Франц Давидович… Прощения просим, а вы кто будете? — Турлай с самой сердечной улыбкой посмотрел на Ганскау.— Ей–богу, сразу вижу — хороший человек, однако ж, поскольку я нынче вроде как власть здешняя, приходится спрашивать. Иной раз даже самому неудобно бывает…

Турлай смущенно кашлянул в кулак.

– О, простите великодушно! — смеясь, вскричал Жухлицкий.— Забыл представить — это же родственник мой, далекий, правда, по родственник… Впрочем, вот его бумаги,— и Аркадий Борисович передал Турлаю документы.

– Николай Николаевич Зоргаген,— громко прочитал Турлай, без особого интереса разглядывая бумагу, удостоверяющую, что «податель сего является уполномоченным Всероссийского мехового общества, командированным для изучения на месте возможностей клеточного разведения сибирской выдры и баргузинского соболя», после чего возвратил ее владельцу, уважительно заметив при этом:— Стало быть, заступничек–то ваш Никола–угодник? Славно, славно… А я ведь, Аркадий Борисыч, но делу к тебе….

– Рад помочь, если смогу,— с готовностью отозвался Жухлицкий.

– Подвалишко твой желательно бы посмотреть…

– А что смотреть? — Аркадий Борисович усмехнулся, пожал плечами.— Кроме мышей, там ничего интересного.

– А мыши те не двуногие? — сощурился Турлай.

– Эх, председатель, председатель! — огорченно вздохнул Жухлицкий.— Не хотел я при женщинах… Думал, догадаешься позвать меня за дверь да наедине и расспросишь. Ну, коль уж на то пошло, скажу все, как есть. Верные у тебя сведения — сидят у меня в подвале трое…

– Ага! — Турлай мгновенно преобразился: в голосе звякнул металл, лицо отвердело и взгляд стал колюч.— По какому праву гражданин Жухлицкий лишает людей свободы?

– Как?! Разве нужно иметь какое–то право? Ай–яй–яй, выходит, я попал в скверную историю! Боже мой, что же мне теперь будет? — Аркадий Борисович разыграл изумление и страх и сделал это откровенно нагло.

Вместо того чтобы разозлиться, Турлай неожиданно засмеялся.

– Самоуправство это, Аркадий Борисович, самоуправство. Как говорят у нас на Украине: что попови можно, то дьякови — зась! Придется карать по всей строгости революционных законов.

– Неужели меня арестуют? — продолжал скоморошничать Жухлицкий.— Нет, не верю!

– Поверишь,— добродушно пообещал председатель Таежного Совета. Он подошел к окну и, сдвинув занавес, сделал кому–то знак рукой.

Жухлицкий вдруг сделался серьезен, голова его заносчиво откинулась, и он вновь стал самим собой — полновластным и уверенным в себе хозяином Золотой тайги, обладателем десятимиллионного состояния.

– Итак, финал этой маленькой комедии, кажется, близок,— обратился он к сидящим за столом.— Как хозяин дома я прошу прощения за причиненное беспокойство.

– Пустое, Аркадий Борисович,— отозвался Ризер.— Кому как, а мне не скучно.

Дом между тем наполнился громыханьем множества сапог. Пришедшие помедлили за дверью, коротко посовещались, затем в гостиную друг за другом вошли пятеро вооруженных людей — приисковые рабочие из самых что ни на есть неудачников. В раскрытую дверь было видно, что примерно столько же осталось в коридоре.

Ризер выпучил глаза, лицо его приобрело лиловый оттенок. Сашенька хлопала длиннющими ресницами и глядела на происходящее с безбоязненным любопытством, а Дарья Перфильевна улыбалась со скрытым злорадством. Меховщик Зоргаген, он же капитан Ганскау, сразу поскучнел, и взгляд его стал пустым и отрешенным. Только очень хорошо изучившие его люди знали, что подобное наружное спокойствие обычно соответствовало предельной внутренней собранности железного функционера, готовности в любой миг перейти к дерзким до наглости и отчаянно смелым действиям. Однако выдержка и на сей раз не изменила бравому капитану — он остался сидеть на месте, попивая вино.

То, что почувствовал в первый момент Жухлицкий, не было страхом — годы, прожитые в Золотой тайге, приучили его ко многому. Доводилось отстреливаться, напоровшись на варначью засаду; и с ножами кидались на него; и поджечь грозились не раз. Но не удавалось запугать лихого миллионщика. Не испугался он и сейчас, узрив перед собой пятерых приисковых рабочих с оружием, но пронзившее его ощущение было хуже всякого страха. Аркадию Борисовичу вдруг все стало безразлично. Исчезли вмиг цель, виды на будущее. Незачем стало жить. Наверно, подобное чувство испытывает человек, заставший на месте родного дома и богатств, собранных за долгие годы, мертвое пепелище. И дело не в этих вооруженных голодранцах. Слава богу, у Аркадия Борисовича и золота хватало, и люди, готовые на все, имелись под рукой. Иное подкосило хозяина Чирокана: он понял, что вместе с этими пятью рабочими в его дом самолично, не спросясь, по–хозяйски вошел Октябрьский государственный переворот. Вошли новые времена. «Орочонский бог! — сверкнуло в голове.— Выходит, подлинный–то инспектор вовсе не этот юный инженеришка».

– Значит, с козырей изволите ходить, товарищ председатель?— Жухлицкий сумрачно оглядел Турлая, вооруженных винтовками рабочих, потом перевел взгляд на Зверева.— Поскольку до сей поры у этих людей подобного оружия не было, появление такового я вынужден связывать с вашим приездом, господин… виноват, товарищ окружной инженер. Да, недооценил я вас, недооценил!

Зверев оставил эти слова без ответа.

– Что ж, Аркадий Борисович, веди нас в свой личный острог,— буднично проговорил Турлай.— Будем одним амнистию делать, а другим — наоборот.

Жухлицкий поднялся, налил себе шампанского и, держа в руке бокал, внушительно сказал:

– Мне не хотелось бы говорить это при дамах, но как законопослушный гражданин Российской республики считаю обязанным заявить следующее. У меня в подвале сейчас трое. Эти люди при свидетелях сознались, что на прииске Полуночно–Спорном они зарезали десять человек, находившихся в сонном состоянии, и еще одного где–то в тайге. Итого — одиннадцать убиенных душ. Выпьем за их упокой! — Произнеся этот не совсем обычный тост, Аркадий Борисович торжественно осушил бокал и с сожалением добавил:— Как видите, никакой амнистии не выйдет.