Выбор Пути - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что дома я спокоен.
Но здесь-то не дома. Здесь и общежитие студенческое рядом, со столовой, и в самом институте есть буфет. Да мало ли…
Но обычных крыс я не боюсь, и даже не особенно брезгаю. Я других боюсь. Но не говорить же об этом.
И я вместе со всеми пошел в подвальный этаж. Но прежде съездил в «рабочую одежду», купил халат, чтобы не пачкать костюм. Перчатки у меня всегда в «ЗИМе», плотные текстильные перчатки, на непредвиденные случаи. А на голову надел треуголку из газеты. Теперь готов.
Наши уже спустились, я нашел их по голосам. Распевали песню. «Пусть бегут неуклюже…».
С чего бы это?
Когда я пришел на поле работы, то и сам чуть не запел. Начхоз открыл комнату и распорядился: всё вынести к неприметному служебному выходу института.
Всё — это множество бюстов и бюстиков Иосифа Виссарионовича Сталина, множество его портретов, картин, где он с Лениным проникновенно беседует в Горках, лозунгов с его изречениями, а также книги, книги, книги…
Тут запоёшь.
— Видно, срок подошёл, — сказал Суслик.
— Какой срок? — спросил я.
— Завершения ответственного хранения. Двадцать лет невостребованности. Ну, и решили освободить помещение.
— А куда всё это?
— Чугунные бюстики — в металлолом, бронзовые — в «цветметалл», а гипсовые на свалку, куда ж ещё. Книги в макулатуру. Нам так и сказали, поднимать и раскладывать по отдельности. Бронза к бронзе, гипс к гипсу.
Лампочка в помещении не горела. Ну, если его, помещение, двадцать лет не открывали, никакая лампочка не выдержит. Кроме, возможно, специальных, военных. Но специальных лампочек не было.
Выручила смекалка: вывинтили в коридоре лампочку и ввернули сюда, взамен старой. Я же и ввернул: перчатки, хоть и текстильные, защищали и от тепла вывернутой лампочки, и от возможного удара током. Потому что плотные, трёхслойные.
Проводка уцелела, и лампочка засветила.
Крыс я не увидел, и на радостях ухватил гипсовый бюст. Однако! Килограммов на сорок!
— Не так, — скомандовал Женя Конопатьев, и показал на носилки.
На носилках, конечно, удобнее. Особенно вчетвером.
И да, за полтора часа мы вытащили наружу все артефакты прошлой эпохи.
Грузить нам не доверили. АХЧ, мол, справится сама, всем спасибо, идите, учитесь, или отдыхайте. Я думаю, не от щедрости души, а просто нацелились на бронзовые бюстики, и чужие глаза им были ни к чему.
Я подошел к хозяйственнику:
— Я бы хотел взять…
— Что?
— Книги.
Начхоз посмотрел на меня:
— Зачем?
— Читать. А то всё Сталин, Сталин, а знаю я о нём мало. Да почти ничего. И с чужих слов.
— Ладно, бери, — разрешил начхоз. Даже обрадовался, мне кажется. Ну, правда, и убыток не велик. Тонна макулатуры стоит двадцать рублей, а книг — по весу, взял я копеек на двадцать. Уж как-нибудь.
Книги, перчатки и халат я оставил в машине, а сам вернулся в институт. Узнать и уточнить насчет экзамена.
Собрались в учебной комнате, ждём. Должен прийти доцент Кулешов, заведующий кафедры. Говорят, собирается докторскую защитить, а там, глядишь, и до профессора недалеко, но меня это не интересует.
Пришел вовремя, как и обещал. Уже хорошо.
— Товарищи! Я вот зачем вас собрал. Сегодняшнее задание вы выполнили хорошо, молодцы. Только прошу об одном: не нужно об этом рассказывать. Сделали дело, и сделали. А то пойдут разговоры, что экзамен вы сдали неправильно, придёт комиссия на пересдачу, оно нам нужно?
— А экзамен… — начала было спрашивать Семенихина.
— Давайте зачётки, — ответил Кулешов.
И всем поставил «Отлично», после чего поздравил с окончанием сессии.
Вот и славно. Если бы каждый субботник означал «отлично» на экзамене… Или хотя бы «удовлетворительно»…
— Я думаю, что сегодня везде так, — сказал Суслик, когда мы вышли из института. — По всей стране. В школах, институтах, заводах, клубах — освобождают чуланы и кладовки.
— А ну как ещё понадобиться? — спросил Сеня.
— Обветшало всё. Нетоварный вид. Понадобиться — тут же новые бюсты отольют, книги переиздадут, лозунги обновят. Но, думаю, вряд ли.
— Почему?
— Место занято, — лаконично ответил Суслик.
И мы стали разбегаться. Конечно, неплохо бы отметить конец сессии, но как и где? Зима ведь, холодно. А баров у нас нет, чай, не в Чикаго. В ресторан? Финансы… Да и не ожидали мы сегодня такого счастья.
Вот был бы студенческий клуб… Ага, с выпивкой и стриптизом, как же. У нас был субботник, и он, субботник, сближает лучше всяких выпивок.
Но мы с девочками поехали в ресторан. Просто поесть. Днём, да после встречи старого нового года, рестораны полупустые. А в «Россиянке» нас знают и нам радуются.
Попробовали бы не радоваться дочери первого секретаря обкома!
Обедали (щи русские, котлеты Пожарские, пирожки «столичные», чай) — а я всё думал: ну почему обед студентов в ресторане воспринимается как нечто необычное, прямо-таки вызов обществу? Наши люди в ресторанах не обедают! Мало ресторанов? Так пусть будет больше! Не хватит зарплат? Так пусть тоже будет больше! Где это у Маркса написано, что раскрепощенный трудящийся, помимо труда на благо родины, должен еще и сам еду себе готовить? Это же падение производительности труда, производственные отношения времен первобытно-общинного строя!
Затем я отвез девочек в автошколу, а сам…
А сам поехал по Адресу.
Вчера я поговорил с Андреем Николаевичем. Пришел к нему на дачу, там идти всего ничего, и вызвал для разговора. Мол, хочу кое-что показать. Нашел дедушкин эскиз, интересуюсь мнением умных людей. Он чиниться не стал, пришёл. Тут я «Грюндиг» и включил, мол, слышите, кто-то ведёт вещание из вашей дачи. А на даче первого секретаря девочки готовились к экзамену по диамату, обсуждали варианты ответа. И мы это слышали.
Воспринял Андрей Николаевич это спокойно. Во всяком случае, внешне. Не стал метать молнии, просто поинтересовался характеристиками
