Выбор Пути - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, допустим, подозревают, что Миша Чижик живёт во второй раз. Что дальше? Спросить, к примеру, когда умрет Леонид Ильич? Я подозреваю, что если схватить сто «второжизников», будь то шизофреники или — ну, только предположим! — реальные возвращенцы, схватить и допросить, то в итоге получится сто разных ответов. Ну, вот как Кузнецов рассказал о Гагарине. Что толку от подобных ответов? Любое мое сегодняшнее действие может изменить — и меняет наверное — завтрашний день. Более того, любое действие любого человека меняет завтрашний день. В мелочах, но из мелочей складывается история. Классический пример — «потому что в кузне не было гвоздя». Порох изобретают единицы, а гвоздь из кузни чуть ли не каждый прихватить норовит. Инстинкт!
Поэтому, думаю, что присматриваться-то ко мне будут, возможно, немножечко внимательнее, чем к Суслику, Яше-барону или к Сене Юрьеву, но и только. Палки в колеса совать не станут.
С меня и довольно. Буду так считать. А уж шизофрения или возвращенство… Тут редька с хреном пусть спорят, кто слаще.
А что на самом деле выйдет — лыжня покажет.
Главное — жить, чтобы самому нравилось. И приятно было, и на душе спокойно.
А что мне нравится? Мне нравится всё хорошее, и не нравится всё плохое. Звучит по-детски, но ведь точнее не скажешь. Больше всего мне не нравится война. Особенно такая, как когда-то в Парагвае. Да и наша тоже… Наша даже хуже, потому что ближе. И я советский человек, а не парагваец.
Что я могу сделать, чтобы не было войны? Может ли вообще человек сознательно изменить ход истории настолько, чтобы не было войны? Или, напротив, чтобы она, война, началась? Гавриила Принцип, конечно, нехорошо поступил, но не желай правительство Германии войны, её бы и не было. А правительство желало войну, потому что её желали правящие классы. И не убили бы Франца Фердинанда двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года (энциклопедия!), нашли бы другой повод. Через неделю, через месяц, но нашли бы. Так говорит марксистско-ленинская наука.
И вторую войну не лично Гитлер затеял, многие её хотели. В том числе и англичане. И если бы я даже точно знал, кто сегодня злодей (а он, новый фюрер, вероятно, такой же студент, как и я), что я могу сделать? Убить его? Ну, даже если бы и решился, и сумел, убить фюрера, пока он не вошёл в силу, а простой студент или школьник, убить дело нехитрое, особенно если собой не дорожишь, то вышёл бы толк? Ожидание масс породит другого фюрера, третьего, десятого, три тысячи восемьсот двадцать пятого… Этак придется миллион населения перебить. И злодеем окажешься ты сам. То есть сам-то ты будешь уверен в своей правоте, но…
Но лекарство не должно быть хуже болезни.
А если эта болезнь — ядерная война?
Брать пример с Кузнецова? Делать своё дело? Но откуда мне знать, что Кузнецов сказал правду? Что он сказал всю правду? Вдруг он предотвратил войну? Какую? Вот от того, что предотвратил, я и не знаю, какую.
Хотя, конечно, вряд ли. Не та фигура — директор сахарного завода, пусть и очень хорошего.
Но… Но если он убил в сорок третьем, на той ещё войне, какого-нибудь капитана, убил в спину, поподличал, как он сам сказал, ради доброго дела, потому что капитан, став генералом, развязал в его, кузнецовской первой реальности, атомную войну?
Все это домыслы. И цена им сто сорок рублей за авторский лист, если рукопись примут к печати. Но такие рукописи к печати не принимают. Мы, к счастью, не Америка, где читатель падок на подобные опусы, а издатель и рад угодить низменным вкусам.
Но откуда я знаю расценки?
И да. Конечно. Сейчас, посреди белой пустыни, мне ясно: больше всего меня тревожит собственное состояние. Кто я, больной психически человек, или — ну, вдруг — и в самом деле повторноживущий? Разница для меня огромна. Колоссальна. В первом случае я тварь дрожащая, во втором — право имею. На что? На всё! Нет, не с топором на людей кидаться, но строить планы без опасений, что завтра сорвусь окончательно, и вместо фрака придётся мне носить смирительную рубашку.
Я дошёл до Сосновки. Снял лыжи. Идти без лыж непривычно, но я приноровился быстро.
Дома было тихо. Ну да, девочки сегодня в городе. На курсах. Учатся автовождению. Что ж, пора, в апреле Ольга собирается завести «Жигули». Троечку. Правильная дамская машина. Легка, послушна в управлении, и техобслуживание не в пример легче «Москвича», «Волги» или «ЗИМа». Хотя проблем у неё с техобслуживанием не будет, конечно.
А вот как бы Надежде машиной обзавестись? Подарить-то я могу, не проблема, у меня два сертификата на автомобиль есть, но такие подарки… Мдя… С рук не сойдёт. Родители ей этого не простят. И вообще…
Идея есть. Но нужно ли устраивать гонку?
После душа и обеда (борщок со сметаной и тефтельки соевые, диетические), я вернулся к работе. «Мой матч с Кересом». Выйдет приложением к «Молодому Коммунару». Растолковываю дебютные идеи и ход самой игры на уровне шахматистов четвертого и третьего разрядов. Простенько. Но понятно. Чтобы могли и запомнить, и применить на практике. Главред «Молодого Коммунара» рассказал, что газету стали выписывать почти во всех регионах страны. От Чукотки до Памира. Не то, чтобы очень много, но и не совсем уж мало. Шахматисты! Подписка на квартал меньше рубля, а с шахматной литературой в провинции напряженка. А тут и школа шахматная, и конкурсы, и много чего ещё обещано. А обещанное нужно исполнять.
Потихоньку формируется Шахматная Школа Ч. Уже сотня заявлений. А процесс только-только начинается. Антон доволен. Чувствует себя отцом-основателем большого дела. Так и должно быть. Своё дело человек любит, за своё он много чего готов отдать — времени, сил, стараний. А я так… немножко помогаю. Как наберется материала листа на четыре, можно будет подумать и о книжечке. В местном издательстве, или в «ФиС». Не денег ради (хотя деньги обязательно, но какие с четырёх листов деньги, слёзы), а как камень
