Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке - Джаред Даймонд

Например, примерно 500 лет назад население Финляндии было в основном сосредоточено на морском побережье, а внутренние лесистые области были заселены слабо. Когда отдельные семьи и небольшие группы начали продвижение внутрь страны, то эти колонисты старались обосновываться как можно дальше друг от друга. Финские друзья рассказывали мне, как эти колонисты совершенно не выносили близости других людей. Человек расчищал для себя и своей семьи маленький участок леса на берегу реки и радовался отсутствию любых признаков того, что у него есть соседи. Однако в один прекрасный день он с ужасом видел, что по реке плывет спиленное бревно. Значит, кто-то еще живет выше по течению! В гневе поселенец начинал красться вверх, по реке сквозь лесную чащу, чтобы выследить пришельца. В первый день он не встречал ни души; на второй — опять никого. Наконец на третий день он выходил к новой расчистке, где трудился другой колонист. Он убивал этого поселенца и еще три дня возвращался к своему хутору и своему семейству, довольный тем, что снова обеспечил своей семье уединение. Хотя эта история может быть легендарной, она иллюстрирует социальные факторы, заставляющие малочисленные сообщества беспокоиться о присутствии даже далеких соседей.

Еще одним глубинным фактором являются преимущества, которые воинственность дает скорее индивиду, а не социальной группе. Воинственного человека или вождя будут больше бояться и слушаться, он повысит свой престиж своими военными подвигами. А это приведет к тому, что он сможет получить больше жен и оставить большее потомство. Например, антрополог Наполеон Шаньон подсчитал на основании собранных им генеалогий яномамо, что если сравнивать мужчин, которым приходилось убивать врагов, с более мирными соплеменниками, то окажется, что у убийц было в среднем в два с половиной раза больше жен и в три раза больше детей. Конечно, для более агрессивных мужчин возрастает вероятность самим быть убитыми в более раннем возрасте, чем менее агрессивные, однако за свою более короткую жизнь первые завоевывали бóльший престиж и в качестве социального поощрения имели больше жен и детей. Естественно, даже если такая зависимость верна для яномамо, я не рекомендую читателям распространять этот вывод на все традиционные сообщества. У некоторых народностей более короткая продолжительность жизни воинственных мужчин не компенсируется возможностью привлечь больше жен в пересчете на десятилетие их более короткой жизни. Так обстоит дело у эквадорских индейцев ваорани, которые даже еще более воинственны, чем яномамо: более воинственные воины ваорани имеют не больше жен, чем менее воинственные, и у первых до репродуктивного возраста доживает меньше детей.

С кем сражаются люди? 

Рассмотрев, таким образом, вопрос о том, почему воюют малочисленные сообщества, поинтересуемся теперь, с кем они сражаются. Например, с большей ли вероятностью племя вступит в войну с противником, говорящим на другом языке, чем с тем, кто говорит на том же? Сражаются ли с теми, с кем торгуют? С теми, с кем вступают в перекрестные браки?

Ответы на эти вопросы можно поместить в более знакомый контекст, задав себе сначала те же вопросы относительно современных войн. Известный британский метеоролог Льюис Ричардсон, чья профессиональная карьера была посвящена математическому анализу сложных паттернов атмосферных ветров, во время Первой мировой войны служил в санитарном транспортном конвое, перевозившем больных и раненых солдат. Двое из троих братьев его жены были убиты на той войне. Побуждаемый, возможно, этими переживаниями, а также своими убеждениями (он вырос в семье квакеров), Ричардсон освоил вторую профессию: математическое изучение причин войны с целью понять, как избегнуть войн в будущем. Его метод состоял в составлении таблицы данных обо всех войнах с 1820 по 1949 год и фиксировании числа смертей. Разделив общую таблицу на пять подразделов в зависимости от этих данных, он начал рассматривать причины, по которым разные государства вступали в войну.

В период с 1820 по 1949 год количество войн, в которые было вовлечено то или иное государство, очень сильно варьировало от страны к стране: от более чем 20 для Франции и Британии до одной (Швейцария) или ни одной (Швеция). Главной причиной этих различий было число стран, с которыми изучаемая страна имела общую границу: чем больше соседей, тем больше войн в среднем за длительный период времени; число войн было примерно пропорционально числу граничащих стран. Говорило ли население соседней страны на том же языке или другом, особого значения не имело. Единственным исключением из этого паттерна было следующее: число войн, в которых обе стороны говорили по-китайски, было пропорционально меньше, а число войн, в которых обе стороны говорили по-испански, — пропорционально больше, чем можно было ожидать, исходя из общего числа говорящих по-китайски и по-испански в мире. Ричардсон задался вопросом: какие культурные факторы делали носителей испанского языка особенно воинственными, а говорящих по-китайски — более мирными. Его соображения увлекательны, но я отсылаю заинтересованного читателя непосредственно к вышедшей в 1960 году книге Ричардсона “Статистика смертельных конфликтов”.

Ричардсон не исследовал с точки зрения статистики влияние международной торговли на вероятность войны. Однако поскольку война с вероятностью выше средней возникает между соседними странами, которые также с вероятностью выше средней окажутся торговыми партнерами, можно ожидать, что война и торговля как-то связаны друг с другом. Действительно, представляется (по крайней мере, на основании случайных впечатлений), что современные государства, являющиеся при этом торговыми партнерами, воюют между собой чаще, чем те, которые таковыми не являются. Вероятно, отчасти это следствие очевидной корреляции между торговлей и войной, возникающей просто потому, что и торговля, и война связаны с территориальной близостью; другой причиной служит то, что торговые отношения часто приводят к спорам. Даже в тех случаях, когда страны не являются соседями, самые крупные современные войны сводят лицом к лицу торговых партнеров. Например, во время Второй мировой войны двумя главными объектами агрессии Японии были ее основной источник импортного сырья (США) и главный рынок экспорта ее товаров (Китай). Подобным же образом нацистская Германия и Россия торговали друг с другом до самого вторжения Германии в Россию 22 июня 1941 года.

Имея в виду эти соображения о войнах современных государств, рассмотрим теперь те же вопросы применительно к малочисленным традиционным сообществам. Мы не располагаем для нашего анализа статистической таблицей всех недавних войн этих народностей, аналогом таблицы Ричардсона; нам придется довольствоваться сведениями об отдельных случаях. Из этих данных следует, что малочисленные сообщества даже значительно чаще, чем государства, воюют со своими непосредственными соседями, поскольку не имеют возможности транспортировать военную силу на далекие расстояния — в отличие, например, от Британии, которая уже в XIX веке отправила войска на другую сторону земного шара сражаться с новозеландскими маори. Существует недостаточно данных о том, делают ли традиционные общества различия между соседями, говорящими на том же языке, и иноязычными соседями в качестве противников в войне. Большинство традиционных военных действий происходило между соседями, говорящими на одном языке, просто потому, что близкие народности с большей вероятностью говорят на одном и том же языке, чем на разных. Все участники войны дани, описанной в главе 3, говорили на языке дани. Длинный список других народностей, которые постоянно сражались с врагами, говорящими на том же языке, включает энга, файю, форе, хини-бон, инуитов, маилу, нуэров и яномамо; этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности. Исключением отчасти является то обстоятельство, что, хотя племена нуэров воевали и с другими нуэрами, и с динка, с динка они воевали чаще и в войне с нуэрами соблюдали правила, которых не соблюдали в войне с динка: например, не убивали женщин и детей нуэров, не уводили их в рабство и не сжигали хижины нуэров, ограничиваясь тем, что убивали мужчин и угоняли скот.

Что касается влияния торговли и перекрестных браков, основанные на отрывочных наблюдениях данные говорят о том, что в традиционных сообществах врагами часто оборачиваются те же люди, с которыми только что торговали и с которыми заключали браки. Как отмечает Лоренс Кили,

многие представители традиционных сообществ склонны воевать с теми людьми, с которыми вступают в браки, и вступать в браки с теми, с кем воюют, совершать налеты на тех, с кем торгуют, и торговать со своими врагами.

Причины этого те же, что и причины, приводящие к аналогичным следствиям в случае войн современных государств: территориальная близость способствует торговле и бракам, но и войнам тоже; торговля и браки вызывают конфликты между малочисленными сообществами, как и между современными государствами. То, что обычно называют “торговыми отношениями соседствующих народностей”, с точки зрения цен, интенсивности и характера обмена на деле представляет собой непрерывную градацию отношений — от торговли в собственном смысле слова (то есть добровольного для обеих сторон обмена по справедливым ценам, причем стороны равны силой) через вымогательство (принудительный обмен по: несправедливым ценам между сильной и слабой сторонами, причем слабый участник отдает товар задешево, но при этом покупает себе мир) до грабительского набега, когда одна сторона “отдает” товар, ничего не получая взамен (слабость одной стороны дает другой безнаказанно захватить товар бесплатно). Наиболее знаменитые “рейдеры”, такие как апачи юго-запада США или туареги североафриканских пустынь, практиковали сложную смесь справедливой торговли, вымогательства и набегов в зависимости от способности партнеров защитить себя.