Шпион, который ее убил - Сергей Донской

Непроизвольное движение Раисиных челюстей закончилось тем, что зубочистка упала на пол.

– Не мелите вздор, – насупилась она.

– Это не вздор, – возразил Бондарь, обуваясь. – Я предпочитаю все крупное: неприятности, удачи, женщин. Интересно, сколько вы весите без одежды?

Раиса, наклонившаяся за зубочисткой, распрямилась так стремительно, словно ей вогнали иголку в зад.

– У вас был шанс узнать это, но вы его упустили, – заявила она, грозя Бондарю пальцем. – Сами виноваты.

– Если я и сожалею о чем-то, – заявил он, – то лишь о том, что мне не довелось насладиться вашими рубенсовскими формами.

– Рубенсовские формы? – насторожилась Раиса. – Что это такое?

– Гармоничное телосложение, – пояснил Бондарь. – Это когда у женщины такой массивный бюст, что сохранять равновесие ей удается лишь благодаря устойчивости, гм… нижней части.

– Странно. Мне еще никто не делал подобных комплиментов. Вы говорите обо мне так, будто я какая-то неваляшка. – Раиса внимательно осмотрела зубочистку, повертела ее в пальцах и спрятала в карман. – И все же мне будет жаль, если мы больше не увидимся. – Она с вызовом посмотрела на видеокамеру. – Не виновата же я в том, что кто-то вызывает у меня симпатию?

– Спасибо, – с чувством произнес Бондарь. – Моральная поддержка нужна мне сейчас, как никогда. Скажите, на дворе уже сооружают эшафот? Или меня просто обольют водой на морозе, как это сделали с генералом Карбышевым в Маутхаузене?

– Водой на морозе? – восхитилась направившаяся к выходу Раиса. – И чем это закончилось?

– Он превратился в ледяную статую, – ответил последовавший за ней Бондарь. – В недолговечный памятник самому себе.

Ему вдруг расхотелось зубоскалить. До сих пор он дурачился, чтобы заглушить отчаяние и тревогу, поселившиеся в груди, но упоминать Карбышева не стоило, ох, не стоило. Предчувствие беды стало таким сильным, что Бондарь прикусил язык.

На протяжении всего пути по коридорам сменявшие друг друга охранники не спускали с Бондаря глаз. Один постоянно маячил впереди, второй торчал сзади. Они действовали на нервы.

Шипение пневматического механизма распахнувшейся перед Раисой двери напоминало змеиное. Бондарь переступил порог и очутился в просторном полукруглом помещении с иллюминаторами вместо окон. Дверь закрылась.

Две пары глаз уставились на вошедшего. Одна из них принадлежала мужчине средних лет, устремившему на Бондаря не только пристальный взгляд, но и дуло укороченного автомата. Мужчина стоял справа от двери, расположившись таким образом, чтобы в случае чего не зацепить пулей Маргариту Марковну Морталюк. До него было метров пять. Расстояние, разделяющее Бондаря и хозяйку, было в два раза больше.

Сегодня в ее облике не наблюдалось ничего показушного или вызывающего. Затянутая в непроницаемо-черное трико, она походила на немолодую гимнастку, отдыхающую в позе лотоса на бамбуковой циновке. На фоне белой стены фигура Морталюк казалась изящной и даже хрупкой.

– Вы сильно похудели, – заметил Бондарь.

– Сядь на пол, – скомандовал охранник. – Ноги подогни под себя, руки положи на колени.

– Будем медитировать?

– Молиться перед смертью! Сядь, тебе говорят.

– Потише, Марк, – подала голос Морталюк. – У меня раскалывается голова. Евгений Николаевич и без крика выполнит все, что от него требуется. Он очень рассудительный и выдержанный человек, настоящий профессионал. Я правильно тебя охарактеризовала, дружок?

– Не совсем, – возразил усевшийся на пол Бондарь. – Выдержки мне порой не хватает. Это всегда мешало моей карьере.

– Не беда. – Улыбка тронула почти бесцветные губы Морталюк. – О карьере можешь больше не волноваться. Она закончена.

– Я постоянно помню об этом. С того самого дня, когда подал рапорт об отставке.

– Судя по твоему повышенному интересу к моим делам, никакой отставки не было.

– Если бы не этот истукан с автоматом, – сказал Бондарь, покосившись на охранника, – я бы объяснил причины своего интереса.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, – прищурилась Морталюк, вставляя сигарету в мундштук.

– Положение как положение. Ноги подогнуты, руки на коленях. Самая подходящая поза для того, чтобы прикончить меня выстрелом в затылок.

– Разве ты этого не заслужил?

– Чем? – искренне удивился Бондарь.

– Ну ты даешь, парень! – возмутился Марк за его спиной. – Не знаешь, за что тебе причитается пуля?

– Оставь нас, – распорядилась Морталюк. – Я хочу побеседовать с Бондарем с глазу на глаз.

– Но, Маргарита Марковна!

– Успокойся. Евгений Николаевич дает слово, что останется сидеть на месте и не попытается причинить мне вреда. Так, дружок? – Когда охранник, что-то бурча себе под нос, подчинился приказу, Морталюк прикурила, не отрывая взгляда от Бондаря, и повторила вопрос: – Так?

– Почти, – сказал он, помимо воли восхищаясь отвагой сидящей напротив женщины. – За исключением того, что я вам не дружок.

– Ты уже говорил это.

– Вынужден повторяться.

– В этом нет необходимости, – отрезала Морталюк. – Я буду называть тебя так, как мне вздумается. Хоть даже генералом Карбышевым, о котором ты рассказывал Раисе. Ты подал мне хорошую идею. – В направлении Бондаря потянулась голубоватая струйка ароматного дыма. – Карбышев, он реальный герой или вымышленный?

– Реальный.

– Я так и думала. Но хватит о Карбышеве. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что тебя, дружок, – мундштук прицелился в грудь Бондаря, – тебя, дружок, гораздо сильнее занимает твоя собственная судьба.

– Не только, – возразил он. – Твоя судьба мне не безразлична тоже, Марго.

– О? – надменно шевельнула бровями Морталюк. – Полагаешь, это подходящий момент фамильярничать с женщиной, которую ты предал?

Прежде чем ответить, Бондарь запустил руку в карман и закурил. Не спеша затянулся, выпуская дым через ноздри. Наконец заговорил ровным, лишенным каких бы то ни было эмоций тоном.

На протяжении его речи Морталюк тоже сохраняла невозмутимость; только блеск глаз выдавал живейшее внимание, с которым она выслушала каждую адресованную ей фразу. Когда Бондарь закончил и, ставя точку, потушил окурок о подошву, Морталюк с сомнением покачала головой:

– Получается, как в английской поговорке, которая гласит: «Слишком красиво, чтобы быть правдой». Хочешь уверить, что ты собирался поставить меня в известность об откровениях Реутова? – Морталюк продула мундштук. – Забавно. Дело в том, что я не пропустила ни слова из вашей весьма обстоятельной беседы. И не услышала в твоем голосе ни единой протестующей нотки.

– Куда уж забавней, – хмыкнул Бондарь. – По-твоему, мне следовало обвинить полковника в измене и вызвать его на дуэль? – Он криво улыбнулся. – Между прочим, мы целились друг в друга. И если бы я не притворился, что я на его стороне, он всадил бы в меня пулю. Такой исход тебя устроил бы больше?

– Я тебе не верю, Женя, – сказала она.

Бондарь мысленно поздравил себя с маленькой победой. Его снова начали называть по имени, а это означало, что Морталюк не столь непоколебима, каковой хочет казаться.

– Готов рассеять твои сомнения, – невозмутимо произнес Бондарь. – Не сходя с места.

– Правильное решение. Очень правильное. Потому что если ты попытаешься сдвинуться с места, то это будет последнее движение в твоей жизни. – Морталюк приподняла подушку, валяющуюся рядом, и достала оттуда маленький никелированный пистолет. – Моя меткость оставляет желать лучшего, но в тебя я попаду, не сомневайся.

– Ты сразу будешь стрелять или сначала выслушаешь меня?

– Выслушаю, Женя. Для этого ты здесь и находишься. Общение с врагами куда поучительнее болтовни с любовниками. – Побелевшие крылья носа Морталюк затрепетали, когда она направила пистолетик на Бондаря. – Говори. Но учти, как только я усомнюсь в твоей искренности, аудиенция закончится.

– И меня вынесут отсюда вперед ногами?

– Выволокут, Женя, вы-во-ло-кут.

– За что такая немилость? – огорчился Бондарь.

– Собаке – собачья смерть, – отчеканила Морталюк. – Немного выспренно, но зато справедливо.

– Согласен.

Убеждать Маргариту Марковну в своей лояльности пришлось не слишком долго, однако время, проведенное под прицелом пистолета, имеет свойство растягиваться. Бондарь ощущал это на собственной шкуре, хотя посторонний наблюдатель не обнаружил бы в его поведении ни малейших признаков волнения, растерянности или неуверенности.

– Я – враг? – спросил он, прежде чем пустить в ход заготовленные аргументы.

– Полагаю, что да, – подтвердила Морталюк.

– Почему тогда после исповеди Реутова я направился вверх, вместо того, чтобы стремглав помчаться вниз?

Это был хороший вопрос. Почему? Да потому, что ничего, кроме подозрений и предположений, у Бондаря не было. С чем явился бы он на Лубянку? С пакетиком молотого «Мокко», чтобы предложить Роднину вместе погадать на кофейной гуще?