Соль - Адам Робертс

— Техник, — проговорила Рода Титус, — я должна сделать признание.

— Опять эти ваши иерархические штучки, — прочавкал я. Кусочки картошки выпали изо рта и размазались по подбородку. Она брезгливо поморщилась.

— Я соскучилась, — призналась сенарка. — А вы не приложили никаких усилий, чтобы положить подальше свои личные вещи. Спрятать их от меня.

Слова привлекли внимание.

— У меня нет личных вещей, — отрезал я.

— Ваш блокнот, — напомнила она.

Ноутбук лежал у нее на коленях. Я снова посмотрел в лицо женщине:

— Ну и?..

Она спрятала глаза.

— Я прочитала ваши записи, — повинилась Рода Титус. Не дождавшись от меня ответа, попутчица добавила: — Вы не очень обиделись?

Я покачал головой и доел картошку.

— Я только хотела найти что-нибудь из Библии, — начала оправдываться она, — или, может, стихи. Какую-нибудь историю. Вы же понимаете, насколько мне скучно?

Мой желудок наполнился под завязку, поэтому я поставил миску обратно в автомат и заказал водки. Потом улегся на кровать и начал посасывать из маленькой бутылочки, предоставленной фабрикатором. Мои глаза, привыкшие смотреть в темноту и пустоту без единого отчетливого образа, с радостью принялись разглядывать Роду Титус, я восхищался ее лицом же, как до этого совершенством соляной пустыни. Она неуверенно присела на корточки. Потом достала блокнот и протянула его мне и, когда я проигнорировал ее жест, положила на крышку автомата. Потом попросила:

— Пожалуйста, техник, не смотрите на меня так. Мне неудобно от вашего взгляда.

— На что же мне смотреть? — поинтересовался я, не отрываясь от ее лица.

Черты казались гротескными, перемешанными и затем собранными в неправильном порядке. Расщепляющиеся и составляющиеся вместе невидимо глазу. Но что самое смешное — мне пришло в голову, что все лица обладали такой склонностью к странной, радикальной перемене, просто я не замечал этого до определенного момента.

— Не знаю, — растерянно призналась она. Лицо сенарки вспыхнуло и окрасилось в цвета заходящего солнца. — Но, пожалуйста… вы меня смущаете.

— На что же мне смотреть? — повторил я. — На автомат?

Я повернулся и уставился на машину в глубине фургона, хотя двигать головой внезапно стало очень тяжело. Так вот, я уставился на автомат.

— Фабрикатор, — начал я. — Качество того, что он производит, зависит только от сырья, которое в него загружают. Оно может быть ниже, чем у изначального продукта, но никогда — выше. Автомат всего лишь расщепляет и конструирует, замораживает, варит и режет.

Моя речь часто прерывалась паузами, во время которых в глотку успевало поступить еще немного водки. Но по мере того, как лились слова, я начинал проникаться собственными мыслями, осознавать, что высказываю сокровенную истину.

— Пищевой фабрикатор, — объяснял я, — берет сырые продукты или элементы, выделенные из отхожих мест (наверное), и смешивает их с остальными ингредиентами и специями.

Тут я остановился. Отпил немного из бутылки. Рода Титус молчала: она буквально застыла на месте с выражением полнейшего ужаса на лице.

— Питьевые фабрикаторы только добавляют в воду ароматизаторы или быстро дистиллируют содержимое, чтобы создать подобие алкоголя. Машиностроительные фабрики размягчают, и проектируют, и собирают, и создают пластиковые модели по базовой программе. Или плавят и придают форму загруженному в них металлу. — Я склонил голову набок, внимательно оглядывая кабину, стараясь не упустить ни одной детали обстановки.

— Они перемешивают и компостируют траву, делают все, что приказывает программа. — Моя голова медленно вернулась в прежнее положение, глаза сфокусировались на Роде Титус. — То же самое происходит с людьми.

Она смотрела на меня в священном ужасе, совершенно неподвижная, замечательно беззвучная.

— Думаю, никогда не повстречаю человека, который сравнился бы по красоте с деревом, — посетовал я.

Живописная, почти фотографическая картинка с изображением дерева предстала перед моим внутренним взором: высокое, с длинными ветвями, поддерживающими шапку листвы.

— Людей создают дураки, подобные мне. Но только Бог…

Я не закончил предложения, какая-то часть меня страстно желала, чтобы Рода Титус сказала все сама. Но она как раз изображала статую и никак не могла мне помочь.

— …может создать… — подсказал я. Потом со вздохом закончил: — Дерево.

Воцарилась неловкая тишина. Я зарылся поглубже в постель, устроив бутылку у себя на груди.

— Если бы я был деревом, то пил бы ногами. Ел кончиками волос и руками, поднятыми кверху. Выпускал свое семя в воздух.

Я даже не заметил, как провалился в сон.

Следующим утром Рода Титус проснулась необычайно веселой, почти принужденно веселой. Мы позавтракали, и она произнесла маленькую страстную речь о пище, которую мы потребляли, о нашем путешествии, об отличии Арадиса от Галилеи. Дьявольский Шепот на рассвете (мы еще спали) выдал по-настоящему знаменательный концерт, и машину занесло внушительным сугробом соли. Мне пришлось откапывать автомобиль лопатой.

Рода Титус вышла за мной на горячий воздух, прикрывая левой рукой рот. Она даже предложила приглушенным из-за ладони голосом помочь копать, но при этом отказалась открывать рот, боясь вдохнуть хлор и покалечить легкие. А человек мало что может сделать, держа лопату одной рукой.

Потом, когда мы снова отправились в путь, сенарка села рядом со мной в кресло второго водителя. Вначале она говорила с воодушевлением, потом присмирела. Возможно, мои ответные замечания не слишком располагали к общению в тот день. Женщина рассказывала о своем отце, но в памяти ни одна из ее историй не сохранилась.

Потом она начала длинную дискуссию о необходимости соблюдения всяческих правил. Рода настаивала на том, что Алс, так же как и Сенар, подчиняется определенным законам. Просто у нас они называются по-другому. Я слушал ее слова, не принимая болтовню близко к сердцу. На самом деле внутри у меня разливалось такое чувство свободы (пребывание в пустыне отрешало от забот, так хорошо быть вдалеке от Алса, так замечательно вести машину днем, а не ночью), что я постепенно начал увлекаться обсуждением вопроса.

Разговор продолжился и после остановки автомобиля, когда в небе разлилось красное зарево, когда крепления вернулись на свое место, защищая нас от Дьявольского Шепота.

Мы сидели в задней части машины, и я снова отхлебывал из бутылки, скупо отмеряя количество алкоголя, потому что запасы его подходили к концу.

— Но у вас все равно есть правила, — настойчиво убеждала Рода Титус.

Отступление по этому пункту, по-видимому, означало для нее полное поражение в жизни.