Последний очевидец - Василий Шульгин

Кроме того, так как вся сущность вопроса здесь заключается именно в проведении национального принципа, в разделении избирателей и избираемых по национальностям, позвольте спросить: почему разделение избирателей на группы по сословиям, по величине ценза, по интересам не обособляет людей и не раздражает их в дальнейших отношениях, а национальное разделение должно якобы иметь такие результаты? Почему разделение по сословиям, по цензам, по интересам допустимо, а разделение по национальностям, то есть по свойству более глубокому, более всеобъемлющему, недопустимо? Я говорю откровенно, что я этого не понимаю. Я не знаю тех серьезных доказательств, которые могли бы быть этому противопоставлены.

Наконец, нам был сделан упрек, что наш законопроект имеет в виду устранение присутствующих. Что сказать на этот упрек? Можно сказать, что всякий вообще избирательный закон влечет за собой неизбежно те или иные изменения в составе избирателей и в составе избираемых, как бы сам по себе он ни был разумен, целесообразен и справедлив…

Во всяком случае, наша мысль шла не в отрицательном, а в положительном направлении. Мы думали не о присутствующих, а об отсутствующих, о тех отсутствующих, которые, по пословице, всегда виноваты. И в нашем законопроекте мы протягиваем руку не для того, чтобы кого-нибудь устранить, но чтобы ввести тех, кого здесь нет, но кто имеет, по нашему убеждению, неотъемлемое право и священную обязанность сюда войти».

После этой речи выступил председатель Совета Министров П. А. Столыпин, сказавший примерно нижеследующее:

— Правительство в принципе принимает основную мысль законопроекта, предложенного на уважение Государственного Совета, то есть защиту прав меньшинства, и министром внутренних дел разрабатывается закон о введении выборного земства в Западных губерниях, где в настоящее время существует только земство по назначению. А так как члены Государственного Совета избираются, как известно, губернскими земствами, то в проектируемый закон будет внесена статья о национальных куриях.

Это обозначает, что выборы в нововводимых в Западном крае земствах будут совершаться раздельно. Русские будут избирать русских, а поляки поляков. Такие раздельные собрания будут называться «национальными куриями». Эти последние будут избирать раздельно и членов Государственного Совета.

Таким образом, как русское, так и польское меньшинство получит защиту закона в тех случаях, когда большинство той или иной национальности, настроенное шовинистически, не пропускает в Государственный Совет кандидатов меньшинства.

После речи Д. И. Пихно и выступления правительства последовали оживленные прения. В частности, член Государственного Совета, шталмейстер князь Алексей Дмитриевич Оболенский-второй утверждал, что внесение в закон идеи национальных курий является отказом от вековой традиции Русского государства.

Никто в то время не предвидел, какие роковые последствия для князя Оболенского, Столыпина, Государственного Совета, Государственной Думы и всей державы Российской будет иметь внесение этого законопроекта.

Кроме князя Оболенского и других членов Государственного Совета законопроекту резко противодействовал граф С. Ю. Витте, несмотря на то, что он открыто заявил в Совете о своей дружбе с Д. И. Пихно. Это делает ему честь — дружба дружбой, а служба службой. Но совсем не делает чести графу Витте его отношение к Столыпину. Велика была эта ненависть, и потому его критику законопроекта Пихно я не могу принять всерьез.

«Юпитер, ты сердишься, — значит ты не прав!»

Однако граф Витте — настолько серьезное явление в русской жизни, что я посвящаю этому государственному деятелю отдельную главу.

15. Граф Витте

Под Берлином существует городок, носящий имя Виттенау. Быть может, видный русский сановник или его предки были Виттенауер, то есть обитатели города Виттенау. Сужу по аналогии. Фамилия бывшего федерального канцлера Аденауэра обозначает обитатель Аденау.

Сергей Юльевич Витте, как он сам однажды сказал в Государственном Совете, был школьным товарищем и другом Дмитрия Ивановича Пихно, другого члена верхней палаты. Таким образом, на старости лет молодые когда-то друзья снова встретились если не на школьной скамье, то в куриальных креслах законодателей.

Кстати сказать, эти кресла, белые, крытые темно-красным бархатом, как и весь зал Государственного Совета в Мариинском дворце, были красивы.

Бывшие товарищи по университету сохранили добрые личные отношения, но политически часто расходились. Д. И. Пихно очень ценил Петра Аркадьевича, а граф Витте был в оппозиции к правительству Столыпина.

Сергей Юльевич родился 17 июня 1849 года в Тифлисе, в семье видного чиновника. Окончив физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе, будущий министр путей сообщения и финансов изучал службу движения железных дорог и написал в 1883 году книгу «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов», принесшую ему широкую известность.

Занимаясь этим делом, он снова должен был сблизиться с Д. И. Пихно, так как диссертация будущего профессора политической экономии и статистики была тоже посвящена железнодорожным тарифам. Не знаю, были ли одинаковы их взгляды в этом вопросе. Не знаю также, каковы были их отношения несколько позднее.

Дмитрий Иванович занимал тогда кафедру в университете Святого Владимира в Киеве. Профессором он стал очень рано, с 1877 года, то есть двадцати четырех лет. (В числе его слушателей были студенты по возрасту старшего своего профессора.) Однако он должен был прервать свою педагогическую деятельность в Киеве и перебраться в Санкт-Петербург.

Его пригласил в столицу министр финансов Николай Христианович Бунге, бывший с 1887 года по 1895-й — год своей смерти — председателем Комитета министров, по-нынешнему премьер. Но Бунге и сам был киевлянином. Родившись 11 ноября 1823 года на берегах Днепра, он уже двадцати семи лет, в 1850 году, занял кафедру, и тоже по экономике, в Киевском университете, а с 1865 года вступил в управление киевской конторой Государственного банка.

Николай Христианович был из тех немцев, о которых князь А. Д. Оболенский сказал, что их нельзя называть просто «немцы», а надо говорить «русские немцы». Будучи лютеранином, Бунге в своем завещании просил, чтобы над его гробом была совершена русская панихида. Не знаю, можно ли считать доказательством его «русскости» то обстоятельство, что при жизни он крестил… кого? Да меня, многогрешного.

Я его видел только раз. Это было в 1886 году, когда мы перебрались в Петербург. Мне было тогда лет восемь. Вдруг меня позвали в гостиную: «Иди, иди, твой крестный приехал!»