Археология и естественнонаучные методы. Сб. статей - Е. Черных

Коллекция определимых зерен и семян культурных растений, лежащая в основе археоботанического спектра Ростиславля Рязанского ХIV века (табл. 5), в четыре раза превосходит раннюю выборку (480 экз.). Важная черта всего средневекового спектра этого города, лишь слегка обозначившаяся в домонгольское время, — ведущая роль овса — проявляется на этом этапе особенно ярко (43,8 %). На второе место здесь выходит просо (22,7 %), по-прежнему в сходных пропорциях представленное двумя видами: обычным (11,5 %) и итальянским (10,6 %). Самая распространенная на Руси земледельческая культура — рожь занимает в нашем спектре всего 13,5 %[59]. С большим отрывом от других злаков в равных долях присутствуют в этой выборке пленчатый многорядный ячмень (7,3 %) и пшеницы (7,1 %). Среди пшениц все также преобладает мягкая (5,8 %), а удельный вес двузернянки не достигает и 1 %. Одна зерновка условно определена как двузернянка/спельта (Triticum dicoccum/spelta в табл. 5), а еще две — только до родового уровня (0,4 %).

В большем количестве и чаще встречаются в образцах XIV в. бобовые растения. Помимо чечевицы, доля которой составляет здесь 1,5 %, обнаружены и семена гороха Pisum sativum (2,3 %). Технические культуры кроме льна (1,5 %) представлены еще и двумя семенами конопли Cannabis sativa (0,4 %).

Среди археоботанических макроостатков культурных растений зафиксированы здесь и немногочисленные колосовые фрагменты (37 экз.) — отходы обмолота хлебных злаков, более 80 % из которых принадлежит ржи. Два фрагмента: основание колоска и чешуйка отнесены к овсу, а четыре — достоверно определить не удалось. В материалах ранней выборки колосовые остатки не встречались.

Гораздо обильнее представлены в этой хронологической группе плоды лесного собирательства. 12 семян малины обнаружено в четырех образцах (№ ан. 1087, 1089, 1091 и 1430) и четыре семени земляники — в одном (№ ан. 1087). Кроме этого, в четырех пробах отмечены 8 фрагментов скорлупок, таксономическая принадлежность которых не определена. В дополнение к этому из ручной разборки культурного слоя одной из ям происходит находка трех семядолей желудей Quercus sp. (орехи без скорлупок) (яма 268, № ан. 1166: табл. 7).

Как упоминалось выше, еще один из собранных в Ростиславле Рязанском образцов (№ ан. 1090; табл. 7) наиболее вероятно является частью небольшого зернового скопления. Об этом свидетельствует, во-первых, лучшая сохранность зерен: в сравнении с материалами из других образцов, где она колеблется от 3 до 4 баллов (в среднем — 3) по пятибалльной шкале, здесь ее можно оценить в полноценных 4 балла. Хорошая сохранность косвенно подтверждается и удельным весом неопределимых злаковых фрагментов среди всех макроостатков в пробе — всего 5,8 % (против 20,5 % в других образцах). При этом доля определимых зерен и семян достигает здесь 88,7 %, что вдвое превышает аналогичный показатель в остальных (табл. 1). В-третьих, в пользу интерпретации образца в качестве остатков скопления свидетельствует и его очевидная монокультурность: 86,8 % зерен принадлежит многорядному ячменю (в основном пленчатому), тогда как доля других видов колеблется от 0,5 % до 5,5 % (табл. 7). Среди последних обращает на себя внимание пшеница, большая часть зерен которой — в отличие от отмывок — представлена преимущественно двузернянкой, а не мягкой пшеницей.

Любопытной особенностью этой находки являются следы порчи зерна насекомыми. Каверны на поверхности, уходящие вглубь зерновок, зафиксированные как минимум на 20 экземплярах, не вызывают сомнений в том, что оно проедено насекомыми. Такие следы заметны и на многих других зернах, но они уже не столь очевидны, поскольку при карбонизации и последующих перемещениях зерно разрушается аналогичным образом. Поскольку объект, из которого была отобрана эта проба, представляет собой крупную подпольную яму, можно предположить, что в этой находке получила отражение часть домашних запасов. Последние либо сгорели в пожаре вместе с домом, либо намеренно были сожжены, чтобы избавиться от напасти в виде насекомых. В пользу интерпретации скопления в качестве припасов свидетельствует как факт хорошей очистки зерен пленчатых форм ячменя и пшеницы, так и незначительное число семян сорняков (всего 25 экз.).

Нам осталось охарактеризовать лишь находки семян сорных растений, сопутствовавших культурным во всех исследованных образцах. Доля сорных растений в структуре макроостатков средневековой выборки в два с половиной раза выше, чем в коллекции дьяковского времени: 32,5 % против 12,6 % (табл. 1). Вдвое увеличилось и видовое разнообразие семян обнаруженных здесь сорняков, их перечень включает уже 46 таксонов различного уровня (ср. табл. 4 и 6). Правда, необходимо отметить, что в домонгольское время число видов почти соответствовало дьяковскому (23 таксона), а значительно расширилось лишь к XIV веку (44 таксона); но, возможно, здесь сказывается, как и в отношении культурных растений, недостаточная полнота ранней выборки.

Подавляющее большинство всех семян (40,1 %) принадлежат семейству маревых (Chenopodiaceae) и преимущественно — мари белой Chenopodium album. Характерно, что ее доля в коллекции почти такая же, как и в дьяковской. Далее в средневековом спектре сорных трав следуют злаковые (Роасеае — 12,2 %), гречишные (Polygonaceae — 9,4 %) и гвоздичные (Caryophyllaceae — 8,8 %), мареновые (Rubiaceae — 5,8 %), крестоцветные (Brassicaceae — 4,6 %), губоцветные (Lamiaceae — 3,6 %) и мальвовые (Malvaceae — 1,6 %). Доля всех остальных растений минимальна и не превышает 1 %; некоторая часть семян (7,6 %) попала в разряд неопределимых по причине плохой сохранности. Некоторые из растений списка, приведенного в таблице 6 (щетинники, куриное просо, костры, горцы — особенно щавелелистный и вьюнковый, торица, неслия и др.) являются сегетальными (посевными) сорняками, тогда как большая часть, подобно мари, может быть распространена и в полях и на рудеральных местах.

На протяжении многих десятилетий основная информация о составе урожая в Древней Руси извлекалась из зерновых скоплений, которых в слоях древнерусских памятников обнаружено великое множество (Кирьянова, 1992). Однако главным недостатком всех этих поистине гигантских коллекций является невозможность проведения их корректной статистической обработки и, в первую очередь, — количественного анализа, поскольку объемы всех находок различны. Даже установление единой меры (или же фиксированного объема, например, в 10 или 20 мл) изучаемой части скопления — так называемой средней пробы (Пашкевич, 1991 в) — не решает проблемы. И основная причина здесь кроется в том, что любое скопление — не результат долговременного накопления, а сгоревший в пожаре продукт урожая одного сезона. Более того, не всего урожая, а лишь малой его части. Именно поэтому соотношение посевных культур в таких находках никоим образом не может характеризовать структуру урожая в целом ни для конкретного поселения, ни тем более — хронологического периода.

Еще один существенный изъян обнаруживается при попытке количественного анализа зерновых скоплений: невозможность подсчитать зерна проса или льна, которые часто находят спекшимися в комки. По этой причине такие культуры у некоторых исследователей просто полностью выпадают из расчетов[60], что приводит, естественно, к искажению результатов. Так, например, просо, встречающееся на каждом втором памятнике лесной зоны домонгольской Руси, в известной книге Н.А. Кирьяновой вообще не попало в число сколько-нибудь значимых зерновых культур этого времени (Кирьянова, 1992. С. 12, 21; ср. табл. 3–4 и 5). Эта работа позволяет убедиться также и в крайне низкой информативности метода частотного анализа встречаемости зерен тех или иных сельскохозяйственных культур в зерновых скоплениях, который автор применяет для выяснения динамики изменения состава урожая в Древней Руси. Так, таблица 4, вопреки тексту, наглядно демонстрирует полное отсутствие каких-либо изменений в соотношении четырех ведущих злаков средневековья — ржи, пшеницы, ячменя и овса на протяжении шести столетий (Там же. С. 75).

Все сказанное не означает, что скопления зерна — это совсем непригодный источник для изучения древнего земледелия. Напротив, находки в скоплениях, благодаря хорошей сохранности, позволяют судить о биологических особенностях тех или иных видов, помогают удостовериться в правильности идентификации зерна, полученного флотацией (как это было показано на дьяковских материалах из Ростиславля), фиксируют появление новых культур в урожае. Кроме того, интересные данные можно получить для реконструкции каких-то частных особенностей быта древнего населения, ведения хозяйства, хранения продуктов и т. п. Единственное, что невозможно сделать, опираясь только на зерновые скопления, — это восстановить реальный состав урожая (подразумевая под этим, прежде всего, удельный вес в нем различных посевных культур), проследить динамику изменения его состава.