Не прикасайся ко мне - Хосе Рисаль

Стечение народа — огромное. Я имел удовольствие встретить здесь почти всех испанцев, проживающих в этой провинции, трех досточтимых отцов августинцев из провинции Батангас и двух досточтимых отцов доминиканцев. Один из последних — его преподобие брат Эрнандо де ла Сибила, оказавший этому городу честь своим присутствием. Здешние достойные жители никогда этого не забудут. Здешние достойные жители никогда этого не забудут. Встретил я также многих знатных горожан из Кавите и Пампанги, богатых особ из Манилы, и видел много оркестров, среди которых особо выделяется превосходный оркестр из Пагсангана, что принадлежит нотариусу дону Мигелю Геваре. Собралось здесь также множество китайцев и индейцев; первые, движимые присущим им любопытством, а вторые — религиозным чувством; с нетерпением ждали дня, когда должны были начаться торжества, дабы присутствовать на комико-мимико-танцевально-драматическом спектакле, для которого посредине площади воздвигнуты высокие и обширные подмостки.

В девять часов вечера десятого числа, накануне праздника, после роскошного ужина, которым нас угостил распорядитель, внимание всех испанцев и монахов, находившихся в монастыре, а в том числе и мое, было привлечено звуками музыки — это толпа людей, под грохот петард и ракет, направлялась во главе с видными гражданами города к монастырю, чтобы проводить нас к специально отведенным для нас местам, с которых мы могли бы наблюдать представление.

Мы были вынуждены принять столь любезное приглашение, хотя лично я предпочел бы провести час-другой в объятиях Морфея и дать отдых моему телу, изрядно утомленному тряской в экипаже, который нам предоставил сам префект города Б.

Итак, мы присоединились к толпе и пошли за нашими спутниками, ужинавшими в доме благочестивого и состоятельного дона Сантьяго де лос Сантос. Гостями этого филиппинского креза были: здешний священник, досточтимый отец Бернардо Сальви, и досточтимый отец Дамасо Вердолагас, который по особой милости всевышнего уже оправился от повреждений, нанесенных ему злодейской рукой, а также досточтимый отец Эрнандо де ла Сибила, достойнейший священник из Танавана, и другие испанцы. В доме мы имели удовольствие восторгаться не только роскошью и изысканным вкусом хозяина, — что отнюдь несвойственно индейцам, — но также красотой очаровательной и богатой наследницы, которая показала себя настоящей ученицей святой Цецилии, разыграв на изящном рояле немецкие и итальянские пьесы с искусством, напомнившим мне самого Гальвеса. Можно лишь сожалеть о том, что столь прелестная девица чересчур скромна и скрывает свои таланты от общества, взирающего на нее с восторгом. Не смею обойти молчанием и то обстоятельство, что в доме нашего гостеприимного хозяина нас угощали шампанским и тонкими ликерами со щедростью и великолепием, присущими этому известному богачу.

Побывали мы и на спектакле. Вы уже знаете наших артистов — Ратию, Карвахаля и Фернандеса; их остроты были понятны лишь нам одним, а непросвещенная толпа ничего не могла уловить. Чананай и Бальбино пели хорошо, хотя и несколько охрипшим голосом; последний пустил один раз петуха, но в целом их старания достойны всяческой похвалы. Всем тагалам, в особенности префекту, очень понравилась тагальская драма; префект потирал руки от удовольствия и сетовал лишь на то, что принцессу не заставили биться с великаном, похитившим ее, ибо, по мнению префекта, это было бы чудесное зрелище, в особенности если бы у великана нашлось только одно уязвимое место — пуп, как у некоего Феррагуса, о котором рассказывается в истории двенадцати пэров. Известный своим простосердечием досточтимый отец Дамасо присоединился к мнению префекта и добавил, что в этом случае принцесса все равно ухитрилась бы добраться до пупа и прикончила бы великана.

Излишне говорить, что во время представления любезность филиппинского ротшильда была так велика, что мы не испытывали недостатка ни в чем: шербет, лимонад, сласти, вина и всевозможные прохладительные напитки предлагались зрителям в изобилии. Всеми было замечено, и это вполне понятно, отсутствие известного и просвещенного юноши дона Хуана Крисостомо Ибарры; он, как вы уже знаете, будет завтра возглавлять церемонию закладки первого камня для того монументального здания, которое он воздвигает, побуждаемый филантропическими чувствами. Этот достойный отпрыск семей Пелайос и Эльканос (я узнал, что один из его предков со стороны отца — уроженец наших героических и славных северных провинций, возможно даже — соратник Магеллана или Легаспи[108]) не показывался весь день по причине легкого недомогания. Имя его передается из уст в уста, с похвалами, приумножающими также славу Испании и истинных испанцев, подобных нам, которые никогда не отрекаются от своей крови, если даже она смешанная.

Сегодня, в одиннадцать часов утра мы были свидетелями глубоко волнующего зрелища. Всякий знает, — это день пресвятой девы Умиротворительницы, который празднуют братья ордена Сантисимо Росарио. Завтра же будет праздник в честь патрона Манилы, святого Диего, и в нем будут участвовать главным образом братья терциарии. Эти два ордена благочестиво соревнуются в служении господу, и благочестие их достигает предела в религиозных спорах, как, например, в споре по поводу назначения повсеместно признанного знаменитого проповедника досточтимого отца Дамасо. Завтра он взойдет на кафедру в церкви св. Духа и произнесет проповедь, которая, как ожидают, явится выдающимся литературным и церковным событием.

Итак, как уже говорилось, мы были свидетелями в высшей степени назидательного и волнующего зрелища. Шесть молодых монахов, из коих трое должны были участвовать в мессе и трое — прислуживать, вышли из ризницы и простерлись ниц перед алтарем. Стоявший перед алтарем священник, досточтимый отец Эрнандо де ла Сибила запел «Гряди, о господи», подавая тем самым знак к началу шествия вокруг церкви; его великолепный голос и священный жар растрогали всех и заслуженно снискали ему всеобщее восхищение. Когда «Гряди, о господи» было пропето, префект во фраке, с хоругвью в руках, в сопровождении четырех послушников и кадильщиков возглавил шествие. Вслед за ними несли высокие серебряные канделябры, затем шли городские власти, далее на серебряных повозках везли разодетые в шелк и золото изваяния святого Доминика и святого Диего, а также пресвятой девы Умиротворительницы в великолепном голубом облачении с накладками из позолоченного серебра. (Наряд пресвятой девы Умиротворительницы — подарок благочестивого экс-префекта, дона Сантьяго де лос Сантос, человека, достойного всяческого подражания, которому никогда полностью не воздавалось по заслугам.) За богоматерью шли мы, испанцы, и все духовные особы, кроме священника, возглавлявшего службу: его несли в паланкине сборщики налогов. Замыкал шествие взвод наших доблестных жандармов. Излишне упоминать о том, что по обе стороны процессии шло множество индейцев, с великим благоговением несших зажженные свечи. Музыканты играли духовные марши, гремели петарды, трещал бенгальский огонь. Просто поражаешься тому, какое умиление, какой религиозный восторг внушают эти церемонии верующим; сколь велика и чиста их вера в чудотворную статую божьей матери; какая восторженность и истинная набожность царят на этих празднествах, устраиваемых нами, кому выпало счастье родиться под священным и незапятнанным стягом Испании.

Когда шествие закончилось, началась месса с участием оркестра и артистов театра. После чтения Евангелия досточтимый отец Мануэль-Мартин, августинец из провинции Батангас, поднялся на кафедру и пленил своим красноречием всех присутствующих, в особенности испанцев, ибо говорил он на испанском языке, который звучал в его устах так мужественно, а фразы лились так легко и плавно, что сердца наши наполнялись радостью и восторгом. Именно этими словами следует выразить то, что чувствуем все мы, когда речь заходит о Мадонне или о нашей любимой Испании, и особенно тогда, когда в проповеди упоминаются, — если позволяет тема, — идеи князя церкви, сеньора Монесильо[109], ибо они, безусловно, выражают мысли всех испанцев.

По окончании мессы все мы отправились в монастырь вместе со знатными гражданами и другими важными особами. Там нас приняли со всей любезностью, вниманием и щедростью, присущими досточтимому отцу Сальви: нам предложили сигары и обильное угощение, которое приготовил распорядитель для тех, чей желудок уже начал напоминать о себе.

В этот день всего было достаточно, чтобы сделать праздник веселым и создать веселое настроение, которое отличает нас, испанцев, и которое в подобных случаях проявляется особенно бурно — в песнях, танцах и других развлечениях. Ибо сердца наши доблестны и стойки, никакие беды им не страшны; стоит трем испанцам сойтись вместе, как хандра и печаль тут же исчезают. Итак, во многих домах была оказана честь Терпсихоре, и более всего в доме просвещенного филиппинского миллионера, куда нас всех пригласили на обед. Не стану описывать этот обед, скажу лишь, что он блистал роскошью и изяществом, одним словом — второе издание свадебного пира в Кане или у Камачо[110], но исправленное и расширенное. В то время как мы наслаждались яствами, приготовленными поваром из «Кампаны», оркестр играл нежные мелодии. Прекрасная молодая хозяйка дома, одетая в костюм метиски и сверкающая брильянтами, царила на празднике, как обычно. Все мы до глубины души сожалели о том, что она подвернула ножку и была лишена удовольствия танцевать, ибо, если судить по другим ее талантам, сеньорита де лос Сантос должна танцевать, как сильфида.