Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

Вечером император Домициан пригласил к себе управителя в опочивальню, расспрашивая о делах, усадил на ложе рядом с собой. Раб, длинный и тощий, с постным лицом (не принято было держать при себе столь безобразных, а Домициан держал, будто находил в чужом уродстве особое наслаждение), принес со стола императора блюдо со всевозможными яствами, кратер с разбавленными вином и чаши, выставил все эти угощения на изящный одноногий столик. Хрупкая безделка, казалось, вот-вот подломится под тяжестью огромного серебряного блюда и кубков.

— Ты доволен, как служит Цивик? — указал Домициан на уродливого раба.

— Ничего плохого сказать не могу, — проговорил управитель.

Император лично взял кубок и протянул его управляющему.

— Давай послушаем вместе. Кажется, он что-то хочет нам поведать. — Домициан улыбнулся. Сладко до приторности.

— Как будет угодно тебе, мой господин и бог. — Управляющий тоже улыбнулся.

Жалкая получилась улыбка. На лбу вольноотпущенника выступила испарина, рука с кубком предательски задрожала. Всем было известно: чем любезнее Домициан, чем мягче его тон, тем страшнее будет приговор тому, кто снискал немилость императора.

Но ведь управляющего пока ни в чем не обвиняют… так? Вольноотпущенник покосился на тощего раба в белоснежной тунике. Цивик… помнится, в последние дни этот урод вертелся подле и о чем-то все время бормотал, преданно заглядывая в глаза. Во имя Судьбы, неужели управляющий императорскими дворцами сказал что-то неосторожное? Или, может быть, пошутил как-то не так? Он пытался вспомнить и не мог.

— Как тебе поединок в амфитеатре? — спросил Домициан.

— Великолепно… кто бы мог подумать, что девушка… одолеет Паука. — Управляющий запинался при каждом слове.

— Она тебе понравилась? Как ее зовут? Кажется, Мевия?

— Да, Мевия… Она великолепна, мой господин и бог… Осмелюсь предложить… надо позвать эту девушку во дворец. Чтобы она развлекала тебя, мой господин и бог… Показала свое искусство в твоих покоях.

— Как скоро позвать?

— Когда тебе будет угодно.

Управляющий залпом осушил бокал и закашлялся.

— Вижу, кусок тебе в горло не лезет, — вздохнул Домициан. — Тогда отведай эти яства дома, мой преданный друг.

Домициан сделал знак, и Цивик быстро выложил содержимое блюда на большую салфетку, завязал двумя узлами и вручил управляющему.

Как только тот, обнадеженный, постоянно отирая лицо ладонью, покинул опочивальню, Домициан хлопнул в ладоши.

Писец, что дежурил в соседней комнатке, тут же явился с навощенными табличками и стилем.

— Запиши, — брезгливо вертя в руках кубок, проговорил император. — Моего управляющего дворцами распять.

Император улыбнулся. И что-то пометил на листе пергамента, что лежал у него на столе.

Глава IV

Гай Осторий Старший

Лето 847 года от основания Рима[81]

Рим

Все последующие дни казались Гаю чудесными. Солнце светило как-то особенно радостно, жара не томила. Теперь каждый день они с Марком отправлялись в бани. Чтобы стеречь новенький плащ Гая и отличные башмаки, приходилось брать с собой кого-нибудь из слуг. Обычно брали Клемента. Стоик относился к новым обязанностям, как и ко всему на свете, равнодушно. Гай пребывал в эйфории: деньги — вот истинное счастье. Ничто их не заменит! Они дают путь к наслаждению, дают власть. И свободу. Он еще надеялся уговорить отца отправиться в путешествие. В самом деле, почему бы и нет?!

— Надо принести благодарственную жертву Фортуне, — каждый день повторял Марк. Как-то уж очень настойчиво повторял.

Гай отмахивался: отец относился к древним обрядам пренебрежительно, хотя и соблюдал обычаи — в январские календы занимался тем, чем хотел заниматься потом весь год, в положенные дни кидал через плечо черные бобы, но все это совершал как заученный ритуал, не вкладывая ни капли страсти. Гай и того реже вспоминал о древних богах. Разве что поутру, когда заглядывал в шкафчик домашнего алтаря, надеясь отыскать в нижнем отделении остатки вчерашнего обеда.

Да, отец всегда надеялся только на себя. Ночью, когда они возвращались из амфитеатра и из переулка выскочили четверо, он попросту отобрал у Гая плащ с деньгами, полоснул по ткани кинжалом, и монеты со звоном покатились по мостовой. Грабители, увидев в свете луны приманчивый блеск серебра, кинулись собирать. Осторий же попросту перебил всех — деловито и споро. Расправа длилась несколько мгновений. Потом сорвал с одного из убитых толстый плащ и собрал раскатившиеся монеты.

— Хочешь добить вон того? — спросил у сына Осторий, указывая на раненого грабителя, что корчился на мостовой.

Гай отрицательно замотал головой.

— Зря. Этот опыт тебе может пригодиться.

Бывший военный трибун одним точным движением прикончил грабителя.

Утром, вспоминая этот эпизод, Гай решил, что поступил правильно. Не он победил этого парня, не ему распоряжаться его жизнью.

Расплатившись с неотложными долгами, Осторий Старший отложил все золотые монеты в бронзовый кошелек и надел на запястье Гаю.

— Ты мне их даришь? — изумился мальчишка.

— Почему бы и нет?

Будущее теперь представлялось вполне приемлемым. И даже перспективным. Они с отцом посетили претора Плиния. Этот человек был моложе отца, но выглядел старше: худой, немного сутулый, с узкой грудью и начинающим лысеть лбом. Он улыбался мягко, чуть виновато, с отцом немного поговорил о своей службе в Сирии, Гая похвалил и спросил, учится ли мальчик и каковы его учителя. Гай отвечал рассеянно, мысленно он пытался представить Плиния одетым вместо сенаторской тоги с пурпурной полосой в военную тунику и панцирь да еще на коне, но никак не получалось вложить ему в руки меч — только острый бронзовый стиль могли держать эти тонкие и такие слабые пальцы.

— Трудненько растить детей в наш век выгодной бездетности. Мальчику надо начинать службу при каком-нибудь серьезном наместнике, — принялся рассуждать Плиний, — хорошем начальнике и человеке достойном. Что скажешь о Марке Ульпии Траяне? Он три года назад был консулом, а ныне в наместниках, его переводят из провинции в провинцию, но своих людей он всякий раз забирает с собой. В военном деле он разбирается прекрасно, в отличие от нынешних выскочек, прослужил военным трибуном десять лет, как служили наши предки прежде, а не так, как служат ныне — промаявшись бездельем год на канцелярской работе в принципии легиона. Траян начинал, кстати, как я, в Сирии.