Графиня Козель - Юзеф Крашевский

Вскоре после описанной сцены искусные враги попытались другим способом разлучить Анну с королем. Поводом послужило приглашение танцовщицы Дюпарк в Дрезден. Ревность графини была широко известна, все знали, что Август неоднократно выслушивал от нее неприятнейшие упреки и угрозы из-за своего волокитства. Дело это поручили Глазенапп. Познакомившись с Дюпарк, Август выдал себя за графа Торгау, и, приехав в столицу, она тщетно искала его под этим именем. Родная тетушка Дюпарк служила в дрезденском театре. Она повела племянницу к камергеру Мурдахсу, директору королевских увеселительных заведений, посвященному в тайну короля. Тетушка была немало удивлена тому, что камергер отнесся к Дюпарк с особой предупредительностью, готов был выполнить все ее требования, и пригласил выступить в балете «Принцесса Элида», готовившемуся к возвращению короля. Все эти милости исходили, по-видимому, от графа Торгау, но и тетушка и племянница начинали уже догадываться, что тут замешан сам король. Еще более они в том убедились, когда Дюпарк получила неизвестно кем присланные дары.

Всему двору стало известно, что Дюпарк, увидев в театре короля и признав в нем графа Торгау, упала от радости в обморок, что Август попросил актера Бельтур помочь ей прийти в себя, а графиню уязвило проявленное Августом беспокойство о здоровье какой-то авантюристки.

– Мне кажется, ваше величество, – сказала она, – что вы оказываете слишком большую милость этой незнакомке, вряд ли к тому же достойной вашего внимания.

Август рассердился и сухо возразил:

– Да, меня многие упрекают в излишней доброте к людям, которые нередко злоупотребляют ею. Надеюсь, однако, что Дюпарк окажется более скромной.

Сцена продолжалась. Козель, не сдержав себя, бросилась на стул в глубине ложи и довольно громко крикнула:

– У вашего королевского величества особое пристрастие к девкам!

Опасаясь, как бы не разразился публичный скандал, король встал и ушел в ложу королевы, где находился ее брат, маркграф Бранденбург-Байрейт.

Выставленная на посмешище всего двора, графиня немного посидела в ложе опустив голову, а потом, сославшись на недомогание, велела подать носилки и вернулась домой. Король терпеть не мог, чтобы кто-то мешал его прихотям и потому на этот раз всерьез рассердился. Он и сам не пошел к Козель, и никого не послал узнать, как она себя чувствует.

Анна провела вечер в слезах, отчаянии и гневе. Она никого уже не ждала, как вдруг поздно ночью, чуть ли не силой ворвалась к ней баронесса Глазенапп. Врагам Анны казалось, что достаточно подстрекнуть и без того раздраженную графиню на новые вспышки ревности, с которыми король на сей раз, по-видимому, не желал мириться, и разрыв будет ускорен. Дюпарк не могла, конечно, соперничать с Анной, да она и не грезила о таком счастье, но с ее помощью можно было свергнуть графиню или хотя бы пошатнуть ее влияние. Баронесса Глазенапп в таком деле была незаменимой. Она вбежала к Анне с притворными соболезнованиями и, застав ее в слезах на диване, щебеча, подсела к ней.

– Ты и не поверишь, – затараторила она, – как сжимается у меня сердце, когда я думаю о твоей участи. Я все знаю, видела, возмущаюсь, скорблю… Но, увы, ты знаешь еще не все. Король держит себя вызывающе. Сразу после твоего ухода он приказал Мурдахсу устроить у себя ужин, на который пригласил Дюпарк и еще трех актрис. Мне это известно из самых достоверных источников. После театра король тотчас отправился к камергеру. Дюпарк бросилась к его ногам. За ужином его величество был в превосходном настроении, по-видимому, он и сейчас еще там, а трех спутниц Дюпарк, подарив им по платью и по сто талеров, отправили домой.

Козель выслушала сплетню, слегка отстраняя от себя назойливую Глазенапп.

– Меня это ничуть не удивляет, – сказала она, – не думай, что я ревную. Мне и без того пришлось достаточно претерпеть: новый прилив любви к княгине Тешен и Генриетте Дюваль и многое другое. Так что не это меня огорчает. Король, роняя свое достоинство, причиняет себе большее зло, чем мне, вот от чего я плачу.

Козель встала с дивана и отерла слезы. Приход этой лицемерной женщины, ее явное нетерпение произвели обратное действие. Разгадав коварную интригу врагов, графиня притворилась спокойной. Глазенапп тщетно пыталась разжечь в ней гнев, он кипел в сердце, но наружу не прорывался. Козель сумела сдержать себя.

– Дорогая баронесса, – сказала она, заканчивая разговор, – я слишком высоко стою, чтобы какая-то интрижка короля могла меня задеть, что ж, она не первая и не последняя, мы, женщины, должны, верно, привыкнуть к этому. Мне стыдно за короля, но я не думаю, чтобы все это могло вырвать меня из его сердца.

К утру гнев короля остыл, но он не пошел сразу к Козель, боясь ее горячего нрава, а послал на разведку Вицтума.

Вицтум не принимал участия в интригах против Анны, отношения у них были хорошие. Он пришел как бы попросту узнать о ее здоровье. И, к удивлению своему, застал графиню со старшей дочкой на коленях, грустной, но спокойной. О вчерашнем происшествии она не обмолвилась ни словом. Он, спросив, как она себя чувствует, тоже не решался коснуться щекотливой темы.

– Я, как видите, здорова, – произнесла Козель с печальной улыбкой, – или по мне что-нибудь заметно? Скажите.

– Вы прекрасны, как всегда.

– А вы, как всегда, милы и учтивы.

Они поговорили о том, о сем, и Вицтум, поняв, что Анна не начнет первая разговора о короле и Дюпарк, откланялся и пошел доложить королю, что застал Козель сверх ожидания спокойной.

Недруги графини с нескрываемым любопытством следили, пойдет ли мириться с Анной король, так явно выказавший вчера свой гнев. Вечером Август отправился к графине. Весть разнеслась тут же, и лица у всех вытянулись. Вся надежда была теперь на горячность графини. Но Анна и Август при встрече проявили такое благоразумие, что о разрыве не могло быть и речи. Король привык к Анне и вовсе не хотел расставаться с ней, хотя пылкая любовь уже угасла в его непостоянном сердце. Признаться в своих отношениях с Дюпарк он не мог. Козель считала себя его женой, она была матерью его детей и решила, следуя примеру королевы, пренебречь волокитством мужа.

– Вы устроили мне вчера некрасивую сцену в театре, – начал король, – терпеть не могу публичных скандалов; ни мне, ни вам не пристало это.

– Ваше величество, моя любовь к вам…

– Она должна быть благоразумной, – прервал ее король.

– Любовь не может быть благоразумной, Но я, видно, требую невозможного от вашей любви – постоянства.

– А я – когда хочу, чтобы вы перестали ревновать, ибо это смешно.

– Не давайте повода для ревности, ваше величество, – прошептала Анна.