Безумное танго - Елена Арсеньева

– Красивая бабенка, верно? – спросил Роман, перехватив взгляд Тамары. – Это, так сказать, контаминация лиц некоторых моих натурщиц.

– У вас есть натурщицы?

Ну и голос у нее. Откуда в нем такая тоска? Прямо умирающий лебедь! У художника должны быть натурщицы и натурщики, это вполне нормально.

– Да так, ходят всякие девчонки.

– Вы им платите? Ну, за работу?

– Нет, я их…

Он запнулся, и в эту долю секунды Тамара мысленно продолжила: «… трахаю в качестве вознаграждения». Нет, не угадала!

– Я на них возлагаю руки.

– Что-о?! Вы, господи помилуй, еще и экстрасенс?

– Нет, что вы! – почти обиделся Роман. – Бесовщиной не увлекаюсь. Но некоторые дамы говорят, что если я кладу руку им на шею, то хондроз проходит, а если на спину, то спину перестает ломать. Я сам-то не очень верю, но разве жалко? Давайте проведем опыт, хотите?

И тотчас, не ожидая ответа, положил руку на шею Тамары.

Рука была горячая и тяжелая; Тамара невольно пригнулась и теперь смотрела вниз, на его ноги в галифе и этих черных гетрах, напоминающих солдатские сапоги.

С ней творилась что-то неладное, причем началось это некоторое время назад: с той самой минуты, как Роман пошел впереди по коридору, показывая дорогу в мастерскую, а Тамара брела следом и смотрела, как натягиваются солдатские штаны на его сильных ягодицах. Наверняка если бы он спустил штаны, задница у него оказалась бы такая же упругая и мускулистая, как у того парня на картине, ну, который сношался с женщиной-змеей. Наверное, это он себя рисовал. К примеру, одна из его натурщиц, с которыми он, без всякого сомнения, спит напропалую, сфотографировала его со спины крупным планом, оттого он и смог так тщательно вырисовать этот эротичнейший зад. Но если бы он нарисовал любовника змеи в солдатских галифе…

Тамара зажмурилась, вонзила ногти в ладони. Надо сказать ему, чтобы убрал руку с ее шеи, не то она сейчас потеряет сознание от жара, который вливается в ее тело.

– Роман, – выдохнула она, не поднимая головы, – пожалуйста, возьмите…

Господи, что она говорит?! Она хотела сказать: «Уберите руку!», а вместо этого чуть не взмолилась, чтобы он…

Роман коснулся раскаленными пальцами ее подбородка и заставил поднять голову.

Эти глаза напротив!

Тамара покачнулась.

– Помнишь, тогда, ночью, я все время спрашивал у того гада, который на тебя напал, сделал он что-то с тобой или нет? Помнишь?

– Пом…ню… – простонала Тамара, ничего не соображая.

– Я думал, что он тебя поимел, потому что ты валялась полуголая, ноги задраны, и он так возился на тебе, как будто трахал на полную катушку. Помнишь?

Она хотела отвернуться, спастись, из последних сил спастись, но Роман схватил ее за плечи и грубо встряхнул.

– Да, да…

– Ну так вот, слушай: если бы он сказал, что имел тебя, я бы его прогнал, а потом сам трахал бы тебя до тех пор, пока ты криком не закричала бы. Я на тебя давно смотрел, сколько раз ты мимо проходила, и мне все время хотелось затащить тебя в подвал, и если бы я узнал, что это кто-то сделал до меня, я бы не удержался и тоже изнасиловал бы тебя.

Изнасиловал… изнасиловал бы!

Тамара покачнулась, вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, но Роман чуть толкнул ее, и они упали вдвоем на диван, который стоял позади.

Роман кусал ее губы, одной рукой срывая одежду то с нее, то с себя, но Тамара крикнула:

– Не надо! Скорей!

И он понял: задрал ей платье, расстегнул свои галифе и, не снимая их, врезался в нее.

От боли, от неожиданности слезы выступили на глазах. Сотрясаясь под его телом, Тамара открыла глаза и увидела в косо повешенном зеркале свои голые ноги, с силой обхватившие мужской зад.

…Там, на заставе Приморские Тетюши, в красном уголке, над столом президиума висел большой застекленный портрет какого-то вождя.

– Я хочу, чтобы она со мной кончила, – бормотал Шунька, заливая ее лицо своим потом. Тамара с мукой открыла заплывшие слезами глаза и вдруг увидела в темном стекле содроганье мужского зада, туго обтянутого выгоревшими солдатскими галифе…

Она зажала рот рукой и, не отводя глаз от зеркала, выплеснула наконец из себя всю боль и муку минувших шестнадцати лет, корчась в неистовых судорогах, и если бы не искусала себе край ладони, то ее крики, наверное, разнеслись бы по всем мастерским, которые обосновались в бывших «нумерах».

Юрий Никифоров. Июнь 1999

Он смутно помнил, как его колотил кашель, как вынимало душу отчаянное чихание. Но все это было как бы сквозь сон, то ли с ним, то ли вовсе нет. Потом навалилась тяжелая, беззвучная темнота, и вдруг прорвался чей-то голос:

– Да я этого психа впервые в жизни вижу!

Голос был женский, незнакомый. В нем звенели слезы.

«Какой же я дурак! Обознался! У Алёны не может быть таких длинных белокурых волос, она ведь подстриглась!»

Это было первой на диво связной мыслью. Юрий даже смог понять, почему ошибся: там, на холме возле храма Геракла, Алёна была с точно такими же длинными, взлохмаченными соломенными волосами. Но тогда кто же эта девушка, так на нее похожая, которую ринулся спасать Юрий? И тут же пришел ответ: да младшая сестра Алёны, кто же еще. Как ее там? Инга!

Инга, та самая Инга, которая вызывала у Алёны столько беспокойства. Не зря, не зря. Ну и компанию она себе подобрала! Какое отвратительное, мерзкое насилие прервал Юрий! А где же Алёна? Куда-то ушла, а в ее отсутствие… Или не ушла? Или где-то лежит, связанная, истерзанная, в соседней комнате, а младшую сестру негодяи оставили «на второе»?

От этой мысли по телу прошла судорога, Юрию даже показалось, что он вскочил, ринулся куда-то… но нет, ничего подобного, он только вздрогнул. Однако даже и это легкое движение не осталось незамеченным.

– Эй, он шевелится! – испуганно вскрикнула Инга. – Очухался, что ли?

Кто-то бесцеремонно ткнул Юрия в бок. Стон удалось сдержать, удалось остаться безвольно-неподвижным.

– Не-а, – отозвался самодовольный мужской голос. – Я его крепко приложил!

– Между прочим, он Казю еще крепче приложил, – отозвался другой голос – угрюмый. – В такой отключке валяется, что и не знаю…

– Этот тоже в отключке, – перебил самодовольный голос, и Юрию остро захотелось встать, схватить его обладателя за горло и трясти до сих пор, пока это самодовольство не сменится жалким сипением.

– Вот и хорошо, – сделал вывод угрюмый. – Теперь осталось решить, что делать дальше. Во-первых, какого черта он сюда полез?

– Да окно, блин, не завесили толком! – с досадой выкрикнула Инга. – Окно, понятно вам? Еще слава богу, что он один заявился, а не с отрядом ментов!

– Ну, Казя! – выдохнул угрюмый. – Ну, Ка-зя… Душу выну!

– Не суетись, – подхихикнул самодовольный. – Уже и без тебя постарались.

– М-да… – тяжело прозвучало в ответ. – Ни хре-на…

– Хватит охать! – с истерическими нотками простонала Инга. – Что теперь с этим придурком делать, я вас спрашиваю?

И внезапно до Юрия дошло, что он свалял очередную глупость. Инга-то, похоже, вовсе не жаждала, чтобы ее спасали от насильников! Вообще создается впечатление, что и насилия никакого не было. Ну да, ну да! Если вспомнить скупые намеки Алёны, у младшенькой сестренки множество нетрадиционных пристрастий. Похоже, она неравнодушна к групповухе, это придает остроту сексуальным ощущениям, причем групповуха сия непременно должна вершиться при ослепительно ярком свете. Чтобы, так сказать, никаких недомолвок не оставалось.

О, бог ты мой… Вот уж воистину: хотел как лучше, а получилось как всегда. Но где все-таки Алёна? Ушла небось по каким-то делам, а сестренка воспользовалась моментом, кликнула-гаркнула призывно, слетелись сексуальные маньяки, как воронье на падаль…

– А мне почему-то кажется, Ингусик, что ты врешь, – возник в это мгновение третий голос, по-женски высокий, но при этом, несомненно, принадлежащий мужчине. – Он тебя определенно знает. Он ведь рвался тебя спасать от нас, сволочей таких! Ну скажи, где ты найдешь случайного человека, чтобы ни с того ни с сего ринулся спасать незнакомую девицу, которую трахают двое каких-то слонов? Сметая все на своем пути, рискуя качественно схлопотать по маковке – что, кстати, и произошло. Да он, этот случайный человек, скорее попросится третьим быть!