Мой граф - Киран Крамер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правда?
Она кивнула, лицо залилось яркой краской.
И тут до него дошло, о чем она говорит.
Грегори позволил себе медленную улыбку.
– Не так уж это и плохо, а?
– Плохо, когда ты не можешь больше этого делать. – В ее голосе прозвучали тоскливые нотки.
– Что делать? – спросил он, притворившись непонимающим.
– Грегори! – Пиппа топнула ногой. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
– Поцелуи и курбеты под одеялом? Любовные игры в обеденном зале придорожной гостиницы? Или в лохани? Мы никогда больше не будем этим заниматься? Потому что ты – будущий великий мастер сахарных скульптур, я – архитектор, проектирующий домики для собак, и мы очень скоро будем на противоположных сторонах Ла-Манша, добиваясь каждый своей цели, и эти цели не пересекаются?
– Да. – Она отвела глаза, явно рассерженная. – Ты невозможен.
Он засмеялся:
– Я просто дразню тебя. Но вынужден согласиться: наши «целовальные» дни сочтены. – И он плотно прикрыл за собой дверь гардеробной.
– Они закончились, – прокричала ему Пиппа, которая всегда стремилась, чтобы последнее слово было за ней.
– Приятного дня, – крикнул он.
– Нет, это тебе приятного дня, – сказала она и поспешила прочь.
Он услышал, как она вышла из комнаты, и только потом позволил себе плюхнуться боком на тюфяк.
Она была идеальной сексуальной партнершей. К черту рожицы с перевернутыми улыбками. Она права: он больше никогда не сможет смотреть на ее рот, не испытывая желания поцеловать его… как и все остальное.
Подружка его детских лет стремительно и очень сильно начинает интересовать его в этом смысле. Он не преувеличивал – остаток дня покажется таким бледным в сравнении с утром.
Грегори дал себе десять секунд на то, чтобы закрыть глаза и подумать о том, что произошло в ванне. После окончания этих секунд он поклялся, что откроет глаза и сосредоточится на своей довольно ничтожной цели на этом приеме: работе над проектом домика для собак.
Он уже видел вчера в гостиной свору ирландских волкодавов, целых пять штук. Однако никакого вдохновения не испытал, несмотря на то что ему понравились их мохнатые добродушные морды и виляющие хвосты. Быть может, если он сходит на место, отведенное под собачий дом, и увидит его воочию, ему в голову придут какие-нибудь свежие идеи.
Удостоиться внимания Джона Нэша – вполне достойная цель для человека, желающего стать архитектором. А Грегори желает им стать. Он хочет этого так же, как хочет и всего остального, что в общем-то мало что говорит. Потому что в последнее время ничто по-настоящему не волнует его.
Ничто.
Кроме Пиппы.
И это лишь совсем недавнее проявление. Он убьет его в зародыше. Совесть напомнила ему, что чем раньше он сделает это, тем лучше. Но потом он увидел на туалетном столике ее шпильку и вспомнил, какой Пиппа была прошедшей ночью и сегодня утром.
Он посмотрел на себя в зеркало и увидел в глазах чувственный голод.
Он сказал ей, что опасен. Он ведь предупредил ее, правильно? Так виноват ли он будет в том, если сегодня ночью они снова окажутся вместе? И каждую последующую ночь, пока будет длиться загородный прием?
Грегори упорно отказывался отвечать на этот вопрос. Он не обратил внимания на собственные опасения, на логику, сунул шпильку в карман, как своего рода талисман на удачу, и вышел из комнаты.
Глава 15
Пиппа еще разок поправила парик перед зеркалом в коридоре верхнего этажа. Хотелось бы ей захихикать, как бывало, когда она вспоминала, как выглядит рот и подбородок Грегори вверх ногами, но вместо этого она вздохнула… у него такой совершенный, такой податливый рот.
Что ж, прекрасно. Ей остается только прожить этот день, больше не думая о Грегори. Уж это-то она вполне может сделать.
Она станет думать о Париже. Окажется ли доброй мадам Дюпон? Где работает месье Перро? Но потом все парижские достопримечательности, о которых она так много слышала, к примеру, собор Парижской Богоматери, это величественное сооружение, и шикарные французские фасоны, – все это сменилось образом Грегори, стоящего обнаженным в той медной ванне. Ему следовало бы смутиться или застесняться, но он не смутился и не застеснялся. Он выглядел живым греческим богом из плоти и крови, привыкшим, чтобы им восхищались, но без самолюбования. Он просто чувствовал себя в своей тарелке.
Еще Пиппе вспомнился тот небрежный вопрос, который он как бы невзначай задал ей под конец их пылкой утренней интерлюдии, что-то вроде того… действительно ли она хочет уйти?
Она поняла, что он предлагает.
И искушение было велико.
Но нет. Она отправилась помочь мистеру Доусону, потому что ей надо вести себя как камердинер, и она не даст переубедить себя опасному обольстителю, который, так уж случилось, является ее другом.
Может, ей и не особенно хочется изображать камердинера, но по крайней мере она не дома с мистером Триклом, тяжело отдувающимся за столом в нескольких футах от нее. И ей следует радоваться, что она не замужем за мистером Хоторном и не делит с ним постель.
О нет, ни за что на свете. Теперь, когда она знает, что там происходит…
Пиппа ощутила приятную теплую тяжесть в нижней части живота – это она, шалунья по имени Желание, неспешно и томно продвигалась все ниже и ниже, пока наконец не угнездилась между ног, отказываясь уходить, пока ей не уделят внимания… должного внимания.
Изо всех сил стараясь игнорировать этот свой совершенно неприличный порыв развернуться и еще раз навестить Грегори, Пиппа решительно свернула за угол и довольно громко постучала в дверь мистера Доусона.
– Войдите, – отозвался мистер Доусон в своей обычной дружелюбной и вежливой манере.
В душе Пиппы при звуке его голоса как цветок распустилось чувство нежной привязанности. Это, как и ее обязательство быть лучшим на свете камердинером, послужило прекрасным отвлечением. Когда она открыла дверь, Доусон, слава богу, был уже в рубашке и бриджах. Следующие полчаса она занималась тем, что брила его, причем делала это с превеликим удовольствием, при этом рассказывая о дорогих ее сердцу людях, не упоминая никаких имен, и о своей бесконечной любви к прогулкам по торфяным болотам, особенно когда ветер стонет в утеснике и низкие серые тучи закрывают небо. Потом она помогла старику облачиться в жилет и сюртук, завязала шейный платок и начистила сапоги. На все это ушло не меньше часа, но этот час пролетел незаметно.
– Вы выглядите таким щеголем, если позволено будет сказать, – заметила Пиппа.
– Но это же та самая одежда, которую я ношу всегда, – ответил мистер Доусон.
– Да, но важно, как вы ее носите. Сегодня вы позволили мне помочь вам, и, завязывая вам шейный платок и застегивая жилет, я искренне восхищался вами. По сути, будь вы лет на сорок моложе, – кокетливо начала она и вдруг вспомнила, что она мужчина, а не девушка.