Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Иногда ей казалось, что ничего и не было. Только в ее фантазии.

Однако перепонки на ступнях сына постоянно напоминали о том, что когда-то она любила морского человека. Дункан определенным образом кривил рот или двигал бровями, как это делал Рахарио. И устремлял взгляд серых глаз вдаль, словно прислушиваясь к зову моря, как его отец, это насилу можно было вынести.

Это причиняло боль, с которой ни с кем не поделишься.

Лесочек, который Георгина когда-то так любила, в котором раньше она была так счастлива, приобрел что-то угрожающее. Уже не только одичавший кусок сада, а разросшаяся растительная опухоль, она стала символом беды, которую, по убеждению Семпаки, Георгина несла с собой, куда бы ни пришла. Может быть, она принесла беду и Рахарио, и он больше так и не вернулся из того рейда по морю; а возможно, она и сама ввергла себя в беду, поверив мужчине, для которого она была не более чем мимолетным любовным приключением.

Пожалуй, ей никогда не узнать этого.

– Тебе не кажется, что этот лесок надо вырубить? – тихо спросила она, обращаясь больше к себе самой. – А павильон снести. Пока он сам не рухнул. Как бы кто из детей туда не забрел.

Гордон Финдли поднял голову от газеты и посмотрел в сад.

– Пожалуй, что надо, да, – сказал он, помолчав, бережно прижимая к себе мужской ладонью узкую грудку внука. Взгляд его вернулся к Георгине, мутно-голубые глаза встревожены. – Но я обещал твоей матери не делать этого. До тех пор, пока я жив.

Георгина кивнула и снова стала смотреть в сад. Может быть, так будет и лучше, если лесочек сохранится. Лучше, чем открытый вид на море.

Она могла лишь надеяться, что не принесет несчастья и Полу.

Шум дождя и дальние раскаты грома разбудили Георгину из глубокого сна. Щека ее прилипла к сырой и горячей простыне; она моргала в сумеречный свет. Лампа еще горела.

Плечо болело. Она выпрямилась. Должно быть, она задремала, в пугливом беспокойстве ожидая Пола.

Шепот голосов вплетался в песню дождя, смех; затем шаги и шум тихонько открываемой и снова закрываемой двери. Георгина села на кровати.

– Да ты еще не спишь, – тихо сказал Пол и присел с ней рядом на край кровати. – Время уже за полночь.

Зевая, она протерла глаза, слипающиеся от сна, вздрогнула и протянула пальцы к шраму с запекшейся кровью, который тянулся через лоб Пола.

Ухмыляясь, он уклонил голову.

– Всего лишь царапина. Выглядит страшнее, чем есть на самом деле.

Его ладонь легла ей на щеку.

– Все позади, Георгина. Несколько сотен человек арестованы, остальные разбежались кто куда. Снова все спокойно.

Она обвила его руками, каждый ее выдох больше походил на всхлипывание.

– Ничего, ничего! – Пол потирал ее спину и тихо смеялся. – Перестань, а то я могу подумать, что ты за меня беспокоилась.

Георгина промолчала, но еще крепче прижалась к нему, щекой в его щетину, отросшую настолько, что она перестала быть колючей.

Он осторожно отстранил ее, взял за подбородок и заглянул ей в глаза таким взглядом, от которого она попыталась уклониться.

Удивление расползалось по его лицу:

– Да ты и правда за меня боялась.

Она подалась вперед и поцеловала его в губы. Начала их неторопливо обласкивать поцелуем, который становился все настойчивее, требовательнее.

Пол задохнулся, когда она резко отделилась от него, стягивая через голову кебайю и рубашку, которую носила под ней, стянула с бедер саронг.

– Георгина…

Она прижалась к нему, голая, и замкнула ему губы жаркими поцелуями. Ее руки гладили его бедра, увлекли его за собой на простыни, и кожа его пахла дождем, который лил за окном.

Лампа перед тем, как окончательно погаснуть, отбросила несколько мерцающих вспышек на кровать.

Пол разглядывал Георгину, которая спала рядом, прижавшись виском к его руке, согнутой в локте, и подтянув колени. Взгляд его обрисовывал контуры ее лица и густые опахала ее ресниц. Изгиб ее шеи и округлости ее плеч. Ее груди, такие мягкие под его ладонями, ее нежно округленные бедра, ее пополневшие ноги.

Капельки пота на ее коже как роса, она походила на только что распустившийся, невиданный цветок. Сейчас. После этого.

– Да ты и впрямь тигрица, – прошептал он, и горло его сжалось.

Он был пьян – все еще – от той страсти, с какой она захватила его как тропический шторм. Он казался себе потерпевшим кораблекрушение, который однажды отведал соленой морской воды и теперь жаждал ее все больше.

Он хотел бы, чтобы время остановилось, чтобы не знать, какой мучительной станет жажда наутро.

12

Бурными были для Сингапура эти десять лет.

Шестьдесят тысяч человек, как считалось, жили и работали менее чем на трехстах квадратных милях большого острова, а то и больше. Ежедневно прибывали все новые, прежде всего из Китая, где Тайпинскому восстанию не было видно конца, тогда как на горизонте уже брезжила новая война против Великобритании вокруг опиумного вопроса. Неприятные арестанты из Гонконга, которых сплавляли в Сингапур, и такие, которых милосердно забирали из нидерландских колоний в Восточной Индии. Зинке, взятые китайцами под крыло, растворились в преобладающих количествах своих земляков.

И каждый из них мечтал о лучшей жизни на этом острове, где деньги, казалось, валяются под ногами. А то, может, и стать богатым и могущественным тауке, многие из которых были богаче – и, как говорили некоторые, могущественнее, – чем самые состоятельные из европейских коммерсантов.

Также малайцы, индийцы, армяне, евреи, арабы хотели своей доли в богатстве города или хотя бы хорошо жить, воспользовавшись возможностями, которые давал Сингапур. Люди, чей цвет кожи, форма и расцветка глаз выдавали в них евразийцев, намывало отовсюду туда, где европейская и азиатская кровь уже смешались.

Множество людей, которые искали и находили работу, основывали предприятия, открывали лавки или нанимались уличными торговцами, приобретали или арендовали кусочек земли, чтобы разводить овощи и держать скот. Люди, которым требовались одежда, еда и крыша над головой и которые на деньги, оставшиеся после всего этого, позволяли себе то, что город мог им предложить.

Цифры говорили сами за себя. Число кораблей, прибывающих в порт за год, впервые перешагнуло полмиллиона. В апреле 1855 года почта насчитала почти тридцать две тысячи отправлений. К этому времени Сингапур мог похвастаться тройкой респектабельных отелей, двумя французскими разъездными зубными врачами, которые на время своего пребывания в Сингапуре посещали больных на дому, и сразу несколькими частно практикующими врачами для европейского населения. Англоязычная «Сингапур фри пресс» выходила еженедельно, «Стрейтс таймс» – два раза в неделю, потом ежедневно, и вскоре должна была добавиться еще одна ежедневная газета. Новый договор облегчил торговлю между Великобританией и Сиамским королевством и поспособствовал дальнейшему взлету бизнеса. По некоторым оценкам торговля каждый год подрастала на миллион фунтов стерлингов.